Лукас
Здесь логично будет перейти к критике самого Кейнса и кейнсианства Робертом Лукасом. Заметим, что нас интересует не знаменитая «критика Лукаса» больших эконометрических моделей, а его личное отношение к экономической теории самого Кейнса. Согласно Лукасу, «Кейнс был политическим активистом от начала до конца, а не ученым-экономистом» (Lucas, 2004. Р. 22). Лукас же видел прогресс экономики в лучшей математике, лучших математических формулировках, данных, методах обработки данных, статистических и вычислительных методах. При этом он считал, что этот прогресс не имеет издержек: за технический прогресс в моделировании не приходится платить, например, завышением уровня абстракции. Соответственно Лукас видел свою критику кейнсианства технической (центральное место занимала в ней усовершенствованная модель ожиданий). По мнению не только Лукаса, но и других критиков, Кейнс ввел ожидания экзогенно, поскольку идея их эндогенности была технически не подкреплена, а гипотеза рациональных ожиданий позволила это сделать (Laidler, 2010. Р. 40). Кейнсианские построения, к которым можно было отнести модель IS-LM, большие эконометрические модели, кривую Филлипса, не работают, если включить в них рационального ожидающего агента, максимизирующего свою полезность. Т. е. мы имеем дело с радикальной критикой, по крайней мере, если удовлетвориться оценкой самого Лукаса. Однако в целом успех Лукаса обусловили не только методологические, но и идеологические факторы, действовавшие заодно, хотя и скрыто8. Прогрессивная техника имела под собой важную идеологическую основу – самодостаточность рынка, так что тотальная критика присутствовала подспудно.
Эконометристы
Особый случай представляет собой полемика вокруг методов не в теории, а в экономико-статистических исследованиях. Здесь, очевидно, нет места для тотальной критики, но радикальная встречается. В качестве примера мы можем привести полемику членов Эконометрического общества (1930-е гг.) и Комисcии Коулза (1940–1950-е гг.) против эмпирических методов, принятых в Национальном бюро экономических исследований под руководством У. Митчелла. Квинтэссенцию этой критики можно найти в труде Коопманса (Koopmans, 1947). Митчелл и NBER понимали cтрогость анализа не как логическую, а как эмпирическую. В соответствии с институционалистскими идеалами они отвергали высокоабстрактные теории, предлагали графический или вербальный анализ, обработку статистических рядов и описание практики бизнеса. Любимым предметом анализа для Митчелла и NBER стали экономические циклы – объект, особо трудно поддававшийся экономико-теоретическим исследованиям. Даже такие видные теоретики маржиналистского направления, как Джевонс, Парето, Пигу, выдвигали на первый план в своих концепциях цикла психологические факторы. Типичный пример институционалистского подхода к циклу – работа Митчелла (Mitchell, 1951). Усилиями НБЭИ была построена система очищенных от сезонности статистических рядов, делившихся на опережающие, совпадающие и запаздывающие индикаторы по отношению к «референтному циклу». Эта система довольно успешно использовалась для прогнозирования цикла и применяется по сей день.
Основатель эконометрики Тинберген, а вслед за ним и Коопманс настаивали, что эконометрические исследования должны базироваться на теоретических концепциях и, в частности, использоваться для эмпирической проверки их. Эконометрики понимали эконометрическую модель как промежуточную стадию между теорией и фактами, с которой можно сопоставить и теорию, и факты. Рассуждая в наших терминах, эконометристы занимались радикальной критикой предшествующих экономико-статистических теорий. Интересно, что в последние десятилетия в связи с появлением новой техники обработки больших масс данных, маятник качнулся в обратную сторону (Капелюшников, 2018. С. 110–128). Критерием строгости метода снова стало соответствие данным, анализируемым более точными способами, свойственными естественным наукам (например, медицинской статистике). По сравнению с ними формальная экономическая теория, построенная на абстрактных моделях, в строгости как раз уступает.
Что мы можем сказать в итоге? Чистой картины, кажется, нет. Инкрементальная, радикальная и тотальная критика иногда сочетаются в произведениях одного автора. При этом критика одних предшественников бывает инкрементальной, других – радикальной, а третьих – тотальной. Но чаще один из видов критики преобладает, что объясняется внешними условиями, внутренней логикой развития самой экономической теории, а также особенностями личности каждого критика.
Блок А. (1989). Поэма «Возмездие». Первая глава // Александр Блок. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания современников. М.: Правда.
Истоки (2005): из опыта изучения экономики как структуры и процесса. М.: Издательский дом Высшей школы экономики.
Истоки (2015): качественные сдвиги в экономической реальности и экономической науке. М.: Издательский дом Высшей школы экономики.
Капелюшников Р.И. (2018). О современном состоянии экономической науки: полусоциологические наблюдения // Вопросы экономики. №5. C. 110–128.
Ронкалья А. (2018). Богатство идей. История экономической мысли. М.: Издательский дом Высшей школы экономики.
Шумпетер Й.А. (1995). Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика.
Backhouse R.E. (2010). The Puzzle of Modern Economics. Science or Ideology? Cambridge: Cambridge University Press.
Boehm S., Gehrke Ch., Kurz H., Sturn R. (Eds.) (2002). Is There Progress in Economics? Knowledge, Truth and the History of Economic Thought. Cheltenham, Northampton: Edward Elgar.
Knight F. (1937). Unemployment and Mr. Keynes’ Revolution in Economic Theory//Canadian Journal of Economics and Political Science. Vol. 11. No. 1. Рр. 100–123.
Koopmans T. (1947). Measurement without Theory // The Review of Economics and Statistics. Vol. 29. No. 3. Aug. Рр. 161–172.
Kurz H. (2019). Adam Smith über das Merkantil- und das Agrikultursystem / Hendrik Hansen, Tim Kraski Lic. (Hrsg.) Politischer und wirtschaftlicher Liberalismus. Das Staatsverständnis von Adam Smith. S. 67–92. Nomos-elibrary. Reihe: Staatsverständnisse, Bd. 135.
Laidler D. (2010). Lucas, Keynes, and the Crisis // Journal of the History of Economic Thought. Vol. 32. No. 1. Рр. 39–62.
Lucas R. (2004). My Keynesian education / M. de Vroey, K. Hoover (Eds.). The IS-LM model: its Rise, Fall and Strange Persistence. Annual Supplement to HOPE 2004. Durham: Duke University Press.
Mitchell W.C. (1951). What Happens During Business Cycles: A Progress Report. Boston, NBER, Books from National Bureau of Economic Research, Inc.
Pasinetti L. (2002). Progress in Economics / Boehm S., Gehrke Ch., Kurz H., Sturn R. (Eds.). Is There Progress in Economics? Knowledge, Truth and the History of Economic Thought. Cheltenham, Northampton: Edward Elgar. Рр. 131–135.
Perlman M., McCann C.R. Jr. (1998). The Pillars of Economic Understanding: Ideas and Traditions. Ann Arbor: The University of Michigan Press.
Pilkington Ph. (2015). The Reformation in Economics. A Deconstruction and Reconstruction of Economic Theory. L.: Palgrave Macmillan.
Pribram K. (1983). A History of Economic Reasoning. Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press.
Глава 2
Мериторный и либертарианский патернализм: общее и особенное
А.Я. Рубинштейн
В главе рассматриваются отстоящие друг от друга на полстолетия две теории, обосновывающие государственное вмешательство в рыночные отношения, – «Теория мериторных благ» Ричарда Масгрейва и «Либертарианский патернализм» Ричарда Талера. В рамках сравнительного методологического исследования обсуждаются истоки и предпосылки указанных теоретических конструкций, характерный для каждой из них дизайн государственного вмешательства, а также критика мериторного и либертарианского патернализма. Обосновывается тезис, что обе теории опираются на одни и те же исходные предпосылки, предполагают одинаковые цели вмешательства государства, формулируется вывод – в них больше общего, нежели различного. Отличает их лишь институциональный дизайн «подталкивания»: в одном случае речь идет о создании экономических стимулов для правильного индивидуального выбора, в другом – манипулировании «опцией по умолчанию», где используется арсенал психологических средств.
Показано, что при всей новизне «новый патернализм» – это, по сути, основанная не просто на допущении нерациональности индивидуумов, а на ее психологическом объяснении «новая мериторика», созданная поведенческими экономистами и ставшая частью мейнстрима, что и обусловливает ответ на поставленный вопрос. Вместе с тем этот ответ не дает целостной картины, а негативная коннотация патернализма по-прежнему сохраняется в экономической науке. В главе также раскрывается другая сторона успеха либертарианского патернализма: присущая теории Масгрейва «языковая игра» начала 50-х гг. устарела, и потому сама теория оказалась в числе «забытых», а концепция Талера и его коллег соответствует новой «языковой игре», ключевыми элементами которой являются слово «либерализм» и речевые конструкции, соответствующие современному языку и терминологии основного русла экономической теории.
Введение
Вряд ли кто-то решится утверждать, что некоторые научные теории исходно несут в себе ген истинности, а другие, не имея нужной хромосомы, обречены на забвение. История мысли говорит об обратном: свидетельствуя в пользу принципа фальсификации (Поппер, 1983. С. 112–123), она указывает на отсутствие непогрешимых концепций. Так почему же тогда одни теоретические построения приобретают сторонников, последователей и даже успешно применяются на практике, а другие находятся под огнем критики или вовсе оказываются незамеченными?
Может быть, дело в исходных предпосылках? Но здесь далеко не все ясно, потому как и сами предпосылки не могут считаться истиной в последней инстанции9. Нет достаточных объяснений и в смене парадигм, отличающих старые и новые теории, ибо еще больше вопросов вызывает разная «судьба» близких по методологии и историческому времени теоретических концептов. С учетом такого видения и в этой оптике в данной главе будут проанализированы в сравнении почти забытая мериторика Ричарда Масгрейва и весьма популярный ныне либертарианский патернализм, их общее и особенное.
Истоки
Рождение мериторики экономисты справедливо связывают с появлением «Теории общественных финансов». Успех этой книги в большой степени был обусловлен новаторским введением в анализ бюджетных расходов двух, принципиально разных, функций: удовлетворение «социальных потребностей», отражающих совокупность предпочтений индивидуумов, и «мериторных потребностей общества» (Musgrave, 1959. Р. 13), которые, говоря современным языком, к ним не сводятся (Гринберг, Рубинштейн, 2013. С. 180).
Отметим, что эту знаменитую книгу, переведенную впоследствии на многие языки, Масгрейв готовил довольно долго. Еще в 1931–1933 гг., будучи студентом Гейдельбергского университета, он более всего интересовался проблемами общественного сектора экономики, которые оставались предметом его исследований и в период обучения в аспирантуре Гарвардского университета в 1934–1937 гг. При этом главным образом Масгрейв занимался общественными финансами; успешный старт его научной карьере положила, по-видимому, статья «The Voluntary Exchange Theory of Public Economy» (Musgrave, 1939), опубликованная за двадцать лет до «Теории общественных финансов» («The Theory of Public Finance») и спустя два года после защиты докторской диссертации в Гарвардском университете (Musgrave, 1937).
До работ Р. Масгрейва расходы государства в соответствии с англосаксонской традицией обусловливались производством общественных благ. Этот взгляд на общественные финансы, прошедший со временем через сито «камерализма», немецкой «Finanzwissenschaft», итальянской «Scienza delle Finanze» (Wagner, 1883; Stein v., 1885; Mazzola, 1890; De Viti de Marco, 1936), и «маржиналистской революции», был закреплен в «Чистой теории общественных расходов» (Samuelson, 1954). Испытывая неудовлетворенность объяснениями расходов государства лишь необходимостью предоставления общественных товаров, Р. Масгрейв предложил концепцию «мериторных благ» (Musgrave, 1959), которая, по выражению Десмаре-Трембле, имела «тернистую историю» (Desmarais-Tremblay, 2017). С появлением этой теории общественных финансов сформировался новый взгляд на функции государства в сфере распределения ресурсов, который в значительной мере определил современную практику бюджетной политики.
Следует особо подчеркнуть, что введенная им категория мериторных потребностей не позволяет рассматривать разработанную теорию с позиций развития индивидуалистической методологии общественных расходов (Samuelson, 1954), и, наоборот, она определяет «альтернативную норму» экономической теории (Musgrave, 1987. Р. 453; Head, 1988. Р. 37). Собственно, именно альтернативная норма, вызванная общим скепсисом в отношении рационального поведения людей, и породила концепцию мериторного патернализма с ее особым объяснением вмешательства государства в потребительские предпочтения индивидуумов (Musgrave, 1959. Р. 13; De Amico, 2009. Рp. 24–25).
Рассмотрев ряд конкретных проблем микроэкономики – наличие у индивидуумов дефицита информации, воли, ресурсов и т. п., Масгрейв показал, что некоторые спорные вопросы, вытекающие из нерациональности индивидуумов, могут быть успешно решены, если использовать предложенный им подход. Главное же, на что надо обратить внимание в контексте настоящего исследования, относится к истокам самой мериторики – бюджетным расходам, направленным на удовлетворение особых потребностей общества, обусловленных его нормативным стандартом, отличающимся от предпочтений индивидуумов.
Иная история характерна для концепции «либертарианского патернализма», истоки которого лежат в поведенческой экономике. Это направление исследований, по ряду оценок, изменило «облик экономической науки» (Капелюшников, 2013а. С. 68), дополнив ее экспериментальными методами анализа (Kahneman, Tversky, 1974, 1979; Tversky, Kahneman, 1986; Kahneman, Knetsch, Thaler, 1990). Черты принципиально нового подхода к анализу поведения людей унаследовал и «либертарианский патернализм» (Benartzi, Thaler, 2007, 2013).
Причем, если Масгрейв рассматривал мериторный патернализм как способ исправления нерационального выбора индивидуумов в известных ситуациях (дефицит информации, воли и ресурсов), то Талер и его коллеги сформировали собственную коллекцию нерационального поведения, опирающуюся на психологические особенности человека: эффект наделенности (endowment effect), неприятие потерь (loss aversion), ментальность учета (mental accounting), точка отсчета (reference point), гиперболическое дисконтирование и т.д. (Капелюшников, 2013b; Воробьев, Mайборода, 2017; Паниди, 2017; Белянин, 2018).
В методологическом же плане опорой послужил все тот же отказ от абсолютизации рациональности поведения индивидуумов, обоснованность которого поведенческие экономисты доказывали с помощью ряда лабораторных экспериментов. Но если Масгрейв, почти «стесняясь», обосновывал мериторный патернализм, стараясь не представлять вмешательство государства в нежелательном свете (Рубинштейн, 2010. С. 45–46), то поведенческие экономисты и непосредственно Талер произвели «настоящий переворот в нормативном экономическом анализе, полностью отбросив антипатерналистскую установку» (Капелюшников, 2013а. С. 68). Более того, Талер и его коллеги постарались преподнести патернализм в «белых одеждах» либерализма, убеждая себя и экономическое сообщество, что «либертарианский патернализм – это не оксюморон» (Sunstein, Thaler, 2003b)10. Это ключевое утверждение Р. Талера «интуитивно понять невозможно» (counterintuitive)11. Но, можно ли в принципе сосуществование «свободы выбора» и «патернализма» подтвердить, подобно физикам, строгой теорией? Похоже, нет. Объяснение такого симбиоза оправдано лишь на метафорическом уровне. При этом отмечу, что метафорические оксюмороны украшают многие литературные произведения. В качестве примера можно привести «Мертвые души» Гоголя и «Живой труп» Толстого.