Как покажет данный труд, Медичи достигли в высшей степени развитой и капиталистической формы организации, если под «капиталистическим» понимать то, что их целью было получение прибыли и что окончательный контроль принадлежал владельцам капитала, вложенного в бизнес. Однако на практике главные или стратегические решения, например учреждение нового филиала или продление партнерского соглашения, всегда принимались после консультации с главным управляющим. Он обладал большой властью, хотя часто имел лишь миноритарную долю в капитале и прибылях. Ему обычно делегировались административные или оперативные решения; кроме того, ему не нужно было советоваться с партнерами из семьи Медичи в кадровых вопросах и в вопросах повседневной деятельности. Одной из задач главного управляющего был надзор за деятельностью глав филиалов, с целью не допустить принятия ими необоснованных обязательств или сомнительных инвестиций. Нелегкая задача! Из-за неразвитости средств сообщения и больших расстояний управляющие филиалами пользовались довольно большой степенью автономии; возможно, слабость Банка Медичи вызвана именно большими потерями времени. Козимо управлял руководителями филиалов железной рукой, но его преемники ослабили хватку – с катастрофическими последствиями для банка.
Несомненно, такие люди, как Джованни ди Биччи и Козимо ди Джованни, были наделены капиталистическим духом стяжательства и стремились к накоплению большого богатства. В самом деле, им удалось скопить огромное состояние, которое впоследствии было по большей части вложено в земельную собственность. Представители семьи приобрели обширные владения в Муджелло и окрестные фермы, особенно в окрестностях Прато и Синьи, где Лоренцо Великолепный построил виллу Поджо-а-Каяно. Разумеется, Медичи не устраивала скромная жизнь, которая соответствовала их рангу простых граждан города-государства. Их социальные притязания росли с каждым последующим поколением. Скоро они возжелали роскоши, хотя даже Лоренцо Великолепный по-прежнему предпочитал республиканскую простоту в одежде. Возможно, возвышение семьи лучше всего иллюстрируют брачные союзы: сначала Медичи стремились породниться с видными флорентийскими семьями, затем с представителями высшей знати и, наконец, с европейскими монаршими домами.
Результаты данного исследования опровергают теорию Макса Вебера, в соответствии с которой капиталистический дух является продуктом кальвинистской Реформации. Медичи жили на несколько десятилетий раньше Реформации, но отрицать, что они были капиталистами, занятыми погоней за наживой, значит совсем не отдавать им должное.
Разумеется, «капитализм» в эпоху Медичи означал коммерческий капитализм. Как показывают сохранившиеся балансы, активы Банка Медичи составляли главным образом либо участки земли под застройку, либо товарные запасы. В оборудование вкладывалось очень мало. То же самое можно сказать и о промышленных предприятиях, которыми управляли Медичи, поскольку в производственном процессе применялись лишь самые простые орудия труда, по большей части принадлежавшие самим рабочим. Наниматели поставляли лишь материалы, с которыми те работали. Понятие амортизации было известно, и в балансах иногда присутствуют соответствующие позиции, но следует подчеркнуть, что подобные статьи расхода составляли лишь ничтожную долю производственных издержек. Промышленный капитализм появился после того, как промышленная революция привела к росту инвестиций в машинное оборудование и отсюда – к большим амортизационным расходам. В Средние века, возможно за исключением горного дела и судоходства, инвестиции в основные фонды были маленькими.
Индустриализм – явление сравнительно недавнее; оно возникло не в эпоху Медичи. При них большой бизнес – по меркам того времени – по-прежнему сводился к торговле и банковскому делу. Хотя Медичи и предпочитали банковское дело торговле, они все же сочетали два вида деятельности, что было вполне типично. Судя по всему, объем международной торговли был не таким большим, чтобы оправдать специализацию в какой-то одной отрасли. Кроме того, высокие риски и нестабильность еще больше побуждали к диверсификации. Как написал в своем труде «Бизнес и капитализм: Введение в историю бизнеса» профессор Н.С.Б. Грас, «поскребите любого раннего банкира, и вы найдете купца». Специализация зависела от региона. Медичи, в отличие от Барди и Перуцци, никогда не вели дел со странами Леванта; их деятельность сводилась к странам Западной Европы, за исключением Испании и Португалии. Они делали робкие попытки проникнуть на Балтику, окончившиеся неудачей. На Балтике правил Ганзейский союз, который не терпел вторжения на свою территорию. Владения итальянских торговых банкиров не простирались восточнее Рейна. Зато к западу от Рейна они правили монопольно. Хотя конкуренция между флорентийцами, генуэзцами и венецианцами была достаточно острой, чтобы не дать указанной области превратиться в колониальную территорию, итальянская гегемония тем не менее обладала благотворным действием, сплавив сферу влияния в подобие общего рынка.
Глава 2
Банк Медичи и его организационные предпосылки
Прежде чем перейти к сути, предлагаю рассмотреть четыре темы общего характера, которые красной нитью проходят через всю книгу.
Первый вопрос, который предлагается к рассмотрению, сводится к следующему. Церковь строжайше запрещала давать деньги в рост. Как же Медичи и другим банкирам удавалось ссужать деньги с прибылью, не подвергаясь обвинениям в ростовщичестве? Конечно, чтобы ответить на этот вопрос, придется рассмотреть всю систему взаимоотношений церкви и мира предпринимателей во времена Медичи. Попытаемся понять, в самом ли деле церковная доктрина ростовщичества влияла на деловую практику, и если да, то как и до каких пределов.
Следующий вопрос связан с местом Банка Медичи во флорентийской цеховой системе. Будучи банкирами, Медичи входили в корпорацию менял (Arte del Cambio). Как станет ясно впоследствии, регуляторная власть корпорации была довольно ограниченной и не имела большого веса в повседневной коммерческой деятельности.
Еще одна тема, которая заслуживает рассмотрения, связана с флорентийским прямым налогом катасто, который взимался на основании декларации о доходах того или иного лица. Процедура заполнения декларации и уплаты налога очень напоминает ту, что существует в наши дни в связи с подоходным налогом в США, Великобритании и других странах. В архивах Флоренции до наших дней сохранились многие тысячи деклараций со сведениями об имуществе и доходах физических лиц. В данной книге часто приводятся налоговые декларации – не только членов семьи Медичи, но и их знакомых. Такие декларации поучительны во многих отношениях, как с точки зрения генеалогических и биографических подробностей, так и с точки зрения количественных или экономических данных. Поэтому автор счел своим долгом познакомить читателей с этим важным источником информации и кое-что рассказать о налоге катасто и о флорентийском государственном долге.
Четвертая тема, которая нуждается в пояснении, – это деньги. Наша цель – не написать трактат о средневековых деньгах, но дать читателям некий ориентир в средневековых валютных системах в связи с различными денежными единицами и символами, которые встречаются в документах Медичи и которые будут использоваться в последующих главах.
Если у читателя мало времени или ему не терпится поскорее окунуться в главную тему книги, он может пока пропустить эту главу и отложить ее чтение до тех пор, пока не столкнется с трудностями. Однако предпочтительно систематическое прочтение; автор приложил усилия к тому, чтобы сократить такой фоновый материал к минимуму по сравнению с регулярным представлением каждой темы.
Церковная доктрина ростовщичества и деловая практика
Невозможно разобраться в проблемах средневекового банковского дела, не учитывая отношения церкви к ростовщичеству. Поскольку банкиры в этом отношении старались по возможности соответствовать религиозным предписаниям, им приходилось действовать, не навлекая на себя порицаний богословов. В результате банковское дело в Средние века – а в континентальной Европе вплоть до XVIII в. – довольно сильно отличалось от современного. Ошибочно полагать, что запретом давать деньги в рост пренебрегали и он не оказывал никакого влияния на банковскую деятельность. Наоборот, как показывают доступные свидетельства, церковный запрет ростовщичества оказывал на тогдашнюю жизнь огромное влияние. Во-первых, средневековое банковское дело во многом строилось на возможности обойти запрет, причем не нарушая законов. Во-вторых, запрет регулировал деятельность банков. И в-третьих, церковь, осуждая ростовщичество, одни операции признавала вполне законными, а другие клеймила, что оказывало влияние на деловую этику и общественное мнение.
Средневековые банкиры, такие как Медичи, несомненно, понимали, что некоторые их операции находятся на грани законности. Однако они наверняка пылко возражали бы против того, чтобы их называли ростовщиками; более того, общество не относилось к ним как к ростовщикам. Даже самые строгие богословы оставляли лазейки для неоднозначных толкований; но с мнением ученых-схоластов не обязательно соглашались практики, не вдававшиеся в тонкости казуистики.
Для того чтобы до конца понять позицию схоластов, лучше всего применить тот же метод анализа, который использовали они сами. Что такое ростовщичество? Каноническое право называло ростовщичеством любой процентный доход, большой или малый, который требуют сверх основной суммы единственно в силу mutuum, юридического термина, означавшего взаимообразную передачу товаров. Quidquid sorti accedit, usura est (все, что превышает основную сумму, есть ростовщичество). В этом определении важно каждое слово. Поэтому ростовщичество в Средние века относилось не только к заоблачным процентным ставкам, но распространялось на любой процент, высокий или низкий, избыточный или умеренный. По определению, займом назывался безвозмездный договор. Если он таковым не являлся, он в силу очевидности превращался в договор ростовщический. Иными словами, ростовщичество имело место только при прямом (явном, неприкрытом) займе или при займе, скрывавшемся под видом другого договора (скрытого ростовщичества)[4]. Если можно было доказать, что тот или иной договор не является ни прямым, ни скрытым займом, его ростовщичеством не считали. За саму ссуду нельзя было требовать никакого вознаграждения, но законом дозволялось требовать damnum et interesse, или возмещение ущерба и проценты, не связанные собственно с займом, – в том случае, если заемщик, например, отказывался вернуть занятые деньги в срок. Так возникло понятие «внешних обстоятельств», которое, из-за многочисленных лазеек, вызывало бесконечные споры схоластов.
Нет смысла подробно рассматриваль все аспекты проблемы ростовщичества: утомительное исследование потребует многотомного труда. Более того, итальянские – и в меньшей степени испанские – купцы-предприниматели не вдавались в тонкости, из-за которых ожесточенно спорили схоласты. В миру получило распространение другое, упрощенное и во многом искаженное понятие о ростовщичестве. Ростовщичество подразумевало некую прибыль, извлеченную посредством займа, особенно обеспеченного залогом. С другой стороны, считалось вполне законным получать компенсацию в том случае, если кредитная операция была спекулятивной или подразумевала любой риск или принуждение. Справедливо или нет, но в коммерческих предприятиях получение процентов не осуждалось, так как они считались «даром» или партнерской долей в прибылях[5]. Имелись и другие способы обойти запрет на ростовщичество; следует отметить, что они поощрялись софизмами ученых мужей. Рассматривая проблему с точки зрения законности, последние, сами того не подозревая, давали купцам возможность обойти большинство формальностей.
Церковная доктрина ростовщичества не помешала росту банков, но недавние исследования показывают, что запрет, конечно, изменил ход их развития. Поскольку взимание процентов запрещалось, банкирам пришлось придумывать другие способы предоставлять ссуды с прибылью. Любимым способом оставался обмен векселями (cambium per litteras). Такой способ заключался не в дисконтировании векселей, как в наши дни, а в учете векселей, подлежащих оплате в другом месте и обычно в другой валюте. Разумеется, проценты включались в цену бумаги, которая весьма кстати называлась «переводным векселем». Хотя присутствие скрытых процентов бесспорно, коммерсанты уверяли – а многие богословы с ними соглашались, – что такая обменная операция не заем (cambium non est mutuum), а либо обмен деньгами (permutatio), либо покупка и продажа иностранной валюты (emptio venditio). Иными словами, обменные операции обычно служили для оправдания кредитной операции, а спекулятивные прибыли на обмене служили прикрытием для взимания ссудных процентов. Тем не менее считалось, что обмен – не ростовщичество, так как в отсутствие займа ростовщичества быть не может.
Практическим следствием такого подхода стала привязка банков к обменным операциям. Деньги менялись напрямую, из рук в руки, или посредством векселей. Следует напомнить, что банкирская корпорация Флоренции называлась Arte del Cambio, или корпорацией менял. В бухгалтерских книгах итальянских торговых банкиров, в том числе в книгах Медичи, очень редко можно найти следы учета векселей, зато многие тысячи записей связаны с обменными операциями. Невозможно найти записи по доходу от процентов, зато имеется статья, озаглавленная Pro e danno di cambio (прибыли и убытки от обмена). Если бы этот вопрос не играл такой важной роли в средневековом банковском деле, не было бы смысла в многочисленных дискуссиях, которые вели авторы богословских трактатов о законности или незаконности обмена. В XV в. эта тема удостоилась пристального рассмотрения в трудах мессера Лоренцо Ридольфи (1360–1442), Бернардино Сиенского (1380–1444) и Антонина Пьероци, архиепископа Флоренции, причисленного к лику святых. Все они были современниками Джованни ди Биччи и Козимо де Медичи. Позже вопрос весьма компетентно обсуждался фра Санти (Пандольфо Ручеллаи) (1437–1497)[6], который стал монахом-доминиканцем в пожилом возрасте, после того как овдовел. Так как он был сыном банкира и сам ранее занимался банковской деятельностью, можно предположить, что он хорошо понимал, как работают банки. Поэтому особенно важен его интерес к обменным операциям. Главы, посвященные данному вопросу, можно найти и в коммерческих пособиях, например в любопытном трактате Бенедетто Котрульи, написанном в 1458 г., но опубликованном лишь в 1573 г. Учитывая подобные дискуссии, не приходится сомневаться, что позиция церкви по отношению к ростовщичеству имела реальное влияние на положение дел.
Неверно, что банкиры откровенно пренебрегали учением церкви. Конечно, они не всегда вели себя последовательно и часто нарушали запрет ростовщичества в частных сделках. Однако отсюда не следует, что многие тогдашние коммерсанты подвергали сомнению данный запрет, возведенный церковью в догму[7]. Более того, многих банкиров мучила совесть из-за совершенных ими нечестивых сделок. Многочисленные доказательства можно найти в средневековых завещаниях, когда завещатель распоряжался возвратить все неправедно нажитые деньги. Правда, после 1350 г. подобные распоряжения делались все реже. Конечно, торговые банкиры по-прежнему завещали часть своего состояния церкви за спасение их душ, и им совсем не хотелось, чтобы из-за условий завещания их клеймили презренными ростовщиками.
Более того, они утверждали, скорее всего убежденно, что вовсе и не давали деньги в рост, а совершали абсолютно законные операции. По мере возможности все банки действительно остерегались незаконных контрактов. Даже безжалостный и скупой банкир из Прато, Франческо ди Марко Датини (1335–1410), хвастал в письмах жене, что он никогда не получал незаконных барышей. Узнав, что управляющий филиалом его банка в Барселоне принимал участие в сомнительных обменных операциях, разгневанный хозяин устроил ему разнос и вынудил отказаться от операции. Такое же отношение заметно и в письмах сера Лапо Маццеи (1350–1412), советника и нотариуса Датини. Как правило, в партнерских соглашениях, составленных Медичи, запрет на незаконный обмен оговаривался особо. Правда, судя по бухгалтерским книгам и другим документам, запрет выполнялся далеко не всегда. Вполне понятен поступок самого Козимо де Медичи: мучимый совестью из-за неправедно нажитого богатства, он получил папскую буллу, по которой, в искупление собственной алчности, он должен был сделать богатый дар флорентийскому монастырю Сан-Марко[8].