Сами они были «старой закваски». Любили говорить о себе так:
– Мы покончали восемь классов на двоих, да «два коридора», но живём не хуже людей, – и гордо поглядывали на новенькие «жигули», которые купили несколько лет назад. Только машина так и оставалась новой, потому что выезжали на ней редко, да и сыну почти не разрешали брать, хоть он и работал шофёром.
Галя действительно корову доить не умела, но очень скоро научилась. Её проворные руки успевали повсюду. Ошиблись свекры – на хрупкие плечи невестки можно было смело свалить все заботы по хозяйству, но ближе от этого она им всё-равно не стала. Внешне отношения вроде выглядели нормальными, скандалов не случалось, а в душе веяло холодом от сознания того, что под одной крышей собрались чужие люди.
Любовь Галинки к мужу помогала забыть колкости и косые взгляды его родителей. А те постоянно давали понять: ты, «голуба», если не успела что-то сделать – очень плохо, а если и сделала, то не так. Самым безнадёжным было то, что свекры искренне считали себя правыми, а её виноватой во всех хозяйственных мелочах. Даже если молоко прокисло – значит, сноха не вовремя его в холодильник поставила.
Других забот они не знали, все интересы жизни сводились к собственному двору, а меркой благополучия служили слова – «живём не хуже людей».
Резкая перемена в отношениях произошла, когда молодые сказали, что скоро у них будет ребёнок. Галя заметно округлилась и через пару месяцев готовилась стать матерью. Старики-свекры не позволяли ей поднимать тяжёлое, взяли на себя заботу по хозяйству.
Первенец сын родился довольно крупным, почти на четыре килограмма, и горластым. День «перепутал» с ночью. К третьему месяцу Галина с ним совсем извелась. Лицом Юрка был «вылитый дед», как говорила свекровь, чем завоевал внимание кровной родни. Они любили с ним «сюсюкаться» на непонятном «детском» языке, гремели погремушками, целовали. А на долю молодой мамы осталось купать, стирать, укачивать, гулять с сынишкой. Ночью тоже сама к нему вставала под мерный храп остальных.
Муж большой пылкости в отношениях не проявлял и дополнительными заботами по дому себя не обременял. Галина никогда не упрекала его за это, а молча и спокойно, даже как-то незаметно тянула «семейный воз». Удивление её от повышенного внимания свёкров во время последних недель перед родами сменилось ясным пониманием того, что к ней так бережно относились, как относились бы к стельной корове или козе перед окотом. Просто старики привыкли заботиться о приплоде. Поэтому невестка и удостоилась их хорошего обхождения. Потом же всё стало на свои места: постоянные придирки, упрёки, нескрываемая неприязнь к Галине.
Только внук вызывал на их лицах улыбку. Он подрастал, пухленький, розовощёкий, а молодая мама снова похудела, словно с молоком отдавала сыну свои силы, румянец и алую вишнёвость губ.
Однажды утром Галинка собралась сходить на рынок. Юрка спал, покашливая во сне – простыл, наверное. Было ему чуть больше года. Вернувшись с рынка, она застала мужа навеселе – к нему приехал друг детства и Михаил быстренько организовал стол. Сынишка сидел на полу, играл орешками – дядя гостинец привёз – и жевал очищенные.
– Зачем вы дали ему кушать орешки, Миша? Он же кашляет, так и поперхнуться недолго.
И Галина потихоньку взяла их из маленького кулачка. Через минуту Юрик закашлял.
– Надо попарить его да травами напоить, – подумала мама.
К вечеру поднялась температура. Кашель усилился и стал продолжительным. Утром пришлось вызвать «скорую». Положили в больницу и назначили лечение, поставив диагноз орз. Несмотря на уколы, и на третий день улучшений не наступало, температура повысилась. Кашлять сын стал приступами и очень долго – по часу-два, а то и больше. Аппетит пропал. Юрка «таял» на глазах.
– Скажи, Михаил, он не давился орешками, когда я ходила на рынок? – спросила Галя в следующий приход мужа.
– Да так, немножко, я его по спине стукнул, и всё прошло.
– Почему же ты сразу не сказал?! – со слезами на глазах произнесла Галя, – я же врачей могла предупредить, что не только в простуде дело.
И она побежала в кабинет доктора с измученным от постоянного кашля и жара сыном на руках. Объяснила случившееся. Всего прошло с того злосчастного утра четыре дня.
– Надо срочно везти мальчика в город, чтобы сделать бронхоскопию, у нас нет условий и возможностей, – взволнованно сказал врач. – У вас есть шанс, только найдите машину, найдёте?
– Скажу родителям мужа, у них «жигули» на ходу.
Но свёкор развёл руками:
– Сломана машина, нельзя ехать, что-то там не то, – и отвёл глаза в сторону.
Галя стала просить помощи на работе, откуда ушла в декрет. Там ответили, что для такого дальнего рейса нужны хорошие колёса, а в их легковушке покрышки «лысые».
– Но не терзайся, давай попробуем найти колёса. Ты звони по телефону из больницы, а мы проедем по знакомым.
Солнце перевалило за полдень, когда охрипшей от переживаний и слёз матери пообещали в одном колхозе снять новые колёса с легковушки. К вечеру выехали.
Юрик уже не плакал, а жарким комочком прижался к материнской груди и затих, полузакрыв глаза. Потом опять закашлял, долго и надрывно. Пять часов до городской больницы казались вечностью.
Наконец они с направлением у дежурного врача. После осмотра он уверенно сказал:
– В бронхах справа инородное тело: будем извлекать. А вы, мамаша, езжайте домой. Дети у нас лежат сами, родителям не положено.
– Что вы, доктор, я ни за что не уеду, – и расширенными, полными слёз и мольбы глазами, она смотрела перед собой, ничего не видя.
– Ну, хорошо, можно остаться в отделении, если оформитесь санитаркой на время болезни малыша, у нас как раз их не хватает. Но надо мыть коридор, столовую, палаты и подсобные помещения.
– Я согласна, согласна! Только не отправляйте меня отсюда никуда.
Сынишку понесли в операционную. Галя не находила себе места, пока его не отдали ей, спящего от наркоза, и показали пять осколков от ореховых ядрышек.
– Кажется, все достали, возьмите себе «на память».
Юра лежал на кровати и никак не мог проснуться. Галя гладила его по бледным щёчкам, легонько хлопала ладошкой, но разбудить не удалось.
Страшно смотреть на любого человека, приходившего в себя после наркоза, а тем более – на ребёнка: лицо бело-восковое, глазки закатываются, если он пытается их открыть, тельце вздрагивает, а потом беспомощно затихает.
Через неделю Юрик стал крепнуть, поправляться, на лице засветилась улыбка. Нетвёрдыми ножками он вперевалку бежал по светлому коридору, который мама вымыла до блеска, и теперь выкручивала тряпку, чтобы протереть пол в столовой. Сынишка протянул ручки и Галя, подхватив его, подбросила над собой, сияя от счастья. Юрка восторженно смеялся, он не боялся высоты.
– Солнышко моё, роднулечка, – приговаривала мама, прижимая к себе сына и нежно целуя в висок.
Дома ждали возвращения снохи и внука. Одна знакомая в автобусе спросила у свёкра:
– Что там с вашим маленьким случилось?
– Не усмотрела, поганка худосочная. Если не сбережёт хлопца – ведро помойное на голову одену.
Пути
Море семейной жизни сильнее и сильнее раскачивало утлое судёнышко – всё, что осталось от былого благополучия, согласия и любви… Причём, у Алексея сердце пылало всё тем же юношеским огнём, когда он смотрел на жену, чувствовал её присутствие рядом, обнимал. А она отталкивала, строя недовольную гримасу.
– Что ты всё тискаешь меня? Отстань, прилип, как банный лист…
Двое маленьких сыновей любили маму, а в отце просто души не чаяли.
– Санёк, Вовчик, одевайтесь потеплее, пойдём в снежки играть и бабу снежную лепить, – звал Алексей.
Радостные мальчишки бежали на улицу и кричали маме:
– И ты с нами!
– Идите с отцом, мне некогда, – а сама усаживалась к зеркалу «наводить красоту», как называли нанесение макияжа сыновья и муж.
Почти каждый выходной Катя навещала подруг. По крайней мере так она говорила мужу. Алексей давно догадывался, что у жены есть любовник, но молчал и думал, как же вернуть их прежние отношения. Ведь женились они по любви, всё у них было: первое свидание, трепетные поцелуи, нежность во взглядах и сердцах. Казалось, это будет продолжаться вечно. После свадьбы прошло пять лет и что-то изменилось. Катюша стала другой.
– Не так уж сильно любила я его, оказывается, – доверилась молодая женщина своей близкой подруге, – поняла это, когда встретила Николая и буквально утонула в вихре страсти. Я с ним всё на свете забываю.
– Как женщина я тебе завидую, но ведь так можно и о детях забыть. Смотри, подруга, не ошибись.
Однажды Алексей уехал на КАМАЗе в командировку, вернулся раньше времени, как в том банальном анекдоте, открыл своим ключом дверь, чтобы жену не тревожить. Дети сладко спали в спальне. Алексей прошёл через зал, открыл следующую дверь и…замер на пороге: его Катюша крепко спала в объятьях мужчины на их супружеской постели. Алексей еле сдержал крик, застрявший в горле и превратившийся в давящий ком.
На кухне он написал записку: «Будь счастлива – Алексей» и положил её на фужер с шампанским. Вышел на улицу, сел за руль, решил ехать на работу в гараж. Колотила внутренняя дрожь, руки тряслись, он на ходу стал прикуривать, не попадая спичкой в сигарету, нагнулся и… Дальше ничего не помнит.
В реанимационном отделении сказали, что шансов на жизнь – 10 процентов из 100: глубокая черепно-мозговая травма, большая потеря крови, очень слабое сердцебиение, одним словом – жизнь еле теплилась в беспомощном теле. «Дышал» за него аппарат. Через 18 часов у Алексея начались конвульсии, его тело содрогалось, но в палате в эти секунды никого не было. И вдруг будто какая-то неведомая сила подвела к постели медсестру. Она увидела, что умирающий не просто содрогается, но и машет руками. Лицо его было покрыто бинтами. Сестра выдернула изо рта трубку аппарата, Алексей вдруг сделал глубокий вздох и сказал:
– Вы что, задушить меня хотите?
Оказывается, он пришёл в себя, но ничего не видел, а трубка и бинт во рту, чтобы язык не западал, мешали говорить. Трубка забилась и Алексей стал задыхаться. Тут-то и задёргался в конвульсиях, чтобы обратить на себя внимание.
Жизнь вливалась в него бурным потоком, каждый день навещала жена, ухаживала за ним. Он просил сесть её рядом и держал за руку, находя блаженный покой.
– Знаешь, Катюша, а я теперь не боюсь смерти, там очень хорошо – трава зелёная, свет и такое блаженство – не опишешь, что за чувство. Благодать. Ещё я видел сверху, как надо мной что-то делали два мужчины и женщина в белых халатах, лицо у меня красное было, будто краской залито.
– Это кровь твоя, – говорит Катя.
– А ещё я не хотел, чтобы меня трогали, потому что очень хорошо было. Опустился сверху, хватаю их за руки, прошу оставить меня в покое, но они не слышат меня. Потом мне больно стало.
– Видно, душа твоя летала. А над тобой действительно два доктора стояли и медсестра.
– Катенька, у меня какое-то странное чувство, будто я оттуда не совсем вернулся, как за барьером – и не в этой жизни, и не в той… Что-то важное должен сделать, а что – не знаю…
Перед самой выпиской из больницы Катерина сказала, что будет жить с Николаем
– Прости, это сильнее меня.
Единственное, что её беспокоило – случались у нового избранника запои.
Алексей ещё находился на больничном. Бродил, как потерянный. Тосковал по жене и детям.
Однажды ноги принесли его к церковной ограде. Он зашёл в храм и остановился у иконостаса. Вдруг от одной из икон в его сердце будто свет пролился, и Алексей вновь испытал то блаженное чувство. Он обратился к священнику, рассказав свою историю.
– Благодать на тебя снизошла, сын мой, если хочешь – учись на священника.
– Хочу, – радостно ответил Алексей.
На работу он больше не вышел, рассчитался и поступил в семинарию. Учился и просил Бога вернуть жену и детей. Дал себе зарок: «Либо они вернутся, либо постригусь в монахи, уйду от мирской жизни».
Проходит год, другой. Тем временем Катерина устала от запоев Николая, дети страдали, просили:
– Мама, отвези нас к папочке!
Да и Катя уже не могла отыскать на донышке сердца былую любовь к Николаю, остались только боль и обида. Во время очередного запоя он избил её и ушёл.
Санёк и Вовчик ухаживали за мамой, подносили воду и еду, которую готовила бабушка. Она приехала, когда узнала о беде. Синяки уже почти прошли, только рёбра ныли, не давая покоя какой-то тупой болью. Катя сидела на постели, а рядом примостились сынишки, читали маме вслух сказку.
Конец ознакомительного фрагмента.