Когда мать озабочена тем, чтобы окружающие не усомнились в ее материнских достоинствах, она перестает слышать собственный внутренний голос, который говорит ей, в чем состоят подлинные потребности – как ее, так и ее ребенка. Она делает то, что «надо делать», и ведет себя в соответствии с заданными схемами, в непогрешимость которых свято верит.
Мартина жалуется, что не может успокоить свою полуторагодовалую дочь, когда та плачет, а плачет девочка часто. Я понаблюдала за ними. Вот Виктуар заплакала. Мартина тут же берет ее на руки и ласково утешает. Ребенок затихает, но через несколько секунд снова заливается плачем, повторяя: «Мама, мама…» Мартина в отчаянии: что еще она может предпринять, ведь она и так не спускает дочку с рук! На самом деле внешнему наблюдателю ясно, что проблема как раз в этом. Мартине хочется быть хорошей матерью, а, по ее представлениям, хорошая мать должна брать плачущего ребенка на руки. Но Виктуар давно не младенец, ей полтора года! Она вовсе не нуждается, чтобы ее постоянно носили на руках! Все, что ей требуется, – это чтобы мама сказала ей ласковое слово, погладила ее по головке и поцеловала.
Я объяснила это Мартине и дала ей следующий совет: взять плачущую дочку на руки, но, как только ее плач начнет стихать, не прижимать к себе, а развернуть ее лицом от себя. Мартина поразилась: Виктуар тут же стала проситься отпустить ее к своим игрушкам. Мамины руки были ей нужны на самое короткое время, чтобы убедиться, что все в порядке. Но мама продолжала держать ее на руках – а мамы, как известно, всегда лучше знают, что правильно, а что нет, – и Виктуар не делала попыток сойти с рук, но ей хотелось вернуться к игрушкам, она чувствовала дискомфорт и снова начинала плакать. Девочка словно попадала в ловушку собственной преданности матери, которая, в свою очередь, попала в ловушку стереотипа: «Хорошая мать всегда берет плачущего ребенка на руки».
Стереотипное представление о «хорошей матери» укоренено в нашем сознании очень глубоко. Но потребности ребенка с возрастом меняются. Кстати, это относится не только к женщинам: мужчины тоже хотят быть «хорошими отцами». Иногда – особенно в тех случаях, когда они ведут себя с ребенком не лучшим образом, – они, пытаясь оправдаться, заявляют женам: «Да ты еще поищи для него такого отца, как я! Ты сама не понимаешь, как тебе со мной повезло!»
Каждый из нас хочет быть хорошим и добрым – это чисто человеческое свойство. Жаль лишь, что мы слишком цепко хватаемся за навязанные нам схемы и свои представления об идеальном родителе, тогда как нашему ребенку нужно совсем другое. Ему нужно, чтобы мы смотрели правде в глаза. Родители, зацикленные на необходимости соответствовать образу «хорошей матери» и «хорошего отца», болезненно воспринимают критику своего поведения. Только свою позицию они считают правильной. К детям они прислушиваются редко и не понимают, почему те от них отдаляются. Обычно, если родителю неприятно нормальное чувство вины, позволяющее сосредоточиться на проблемах ребенка, он блокирует его и убеждает себя: «Я хорошая мать/хороший отец».
Эмманюэлю 32 года. Он не общается с матерью, а главное, не позволяет ей видеться с внуком. Дениза этого не понимает: «Я всегда была хорошей матерью». Она не кривит душой. Она действительно всегда была озабочена тем, чтобы быть хорошей матерью, и никогда не позволяла чувству вины проникнуть в свое сердце. Эмманюэля Дениза не видела и не слышала. Она была сосредоточена на себе и своем образе прекрасной матери. Она и правда много делала для него, но сыну не хватало искренней любви и нежности. Рядом с ней он чувствовал себя несчастным. Она не задумывалась о том, что ему действительно нужно. Она давала ему все то, что, по ее мнению, должна давать ребенку образцовая мать. В ответ на упреки Эмманюэля, утверждающего, что он всегда был для нее пустым местом, она восклицает: «Неправда! Он все выдумывает!» Она до сих пор отказывается признавать, что помимо ее представлений существует другая реальность. «В детстве он таким не был, – жалуется она. – В детстве мы с ним отлично ладили».
Когда ребенок задает родителю вопрос о своем детстве, а тот, не в состоянии вспомнить ничего конкретного, отмахивается: «Все было хорошо», это переводится следующим образом: «Я не обращал на тебя внимания, я думал только о себе, я ничего не видел (и не хотел видеть), я не знал, что происходит с тобой».
Вот почему нам надо научиться со смирением принимать долю здоровой вины, благодаря которой мы сохраним прямой контакт со своим ребенком, а не со своими предвзятыми представлениями. Чувство вины полезно потому, что мешает нам обижать других. Не будем забывать, что наш долг – защищать ребенка, то есть следить за тем, чтобы его никто понапрасну не обижал.
С особенной заботой мы относимся к детям-инвалидам и детям с ограниченными возможностями. Это естественно: чем слабее ребенок, тем больше он нуждается в нашей защите. Наше чувство ответственности возрастает. Но, если нам не с кем поделиться своими трудностями и не от кого ждать помощи, мы одновременно начинаем чувствовать не только большую ответственность, но и большую вину. Чувство вины связано, с одной стороны, с необходимостью повышенной заботы о ребенке, а с другой – с тем, что мы оборачиваем против себя злость на постигшую нас несправедливость. Негодуя на жестокость судьбы, мы забываем, что несчастье случилось не с нами, а с нашим ребенком.
Нет, родители «виноваты» далеко не во всем. К сожалению, мы часто ошибаемся в распределении ответственности. Нам необходимо научиться ставить каждую вещь на свое место. Мы отвечаем только за то, что в нашей власти, и, кстати сказать, этого не так уж мало.
Если мы перестанем постоянно себя обвинять, нам будет легче оставить попытки стремиться к недостижимому идеалу. Одновременно мы сможем успешнее справляться с реальными проблемами. Наверное, мало кто из родителей, чей ребенок страдает дислексией, энурезом или крайней робостью, не испытал тяжких сомнений, прежде чем обратиться за помощью к специалистам – ведь, по его мнению, подобное обращение сразу покажет, что он плохо справляется со своими родительскими обязанностями. Мы готовы привести тысячи аргументов в свое оправдание, но факт остается фактом: большинство родителей избегают признать наличие той или иной проблемы, тем более пойти на консультацию к психологу.
Ребенку не нужны идеальные родители. Ему нужны просто хорошие родители, то есть такие мама и папа, которые стараются, чтобы ему было лучше, защищают его, кормят, не оскорбляют, не унижают и не ругают сверх необходимого. Ему нужны родители, которые могут совершать ошибки, но способны признаться себе в них. Ребенок хочет, чтобы его воспитывала не абстрактная функция, а живой человек со своими чувствами и потребностями, мыслями и ценностями, знаниями и пробелами в них.
Есть родители, испытывающие чрезмерное чувство вины, и действительно виноватые родители, никакой вины за собой не чувствующие. Последние рискуют попасть в порочный круг. Когда мы вольно или невольно наносим другому обиду, но не способны признаться себе, что провинились перед ним, нам становится неприятен сам вид обиженного нами человека, ведь он напоминает нам о том, что мы повели себя недостойно. Люди ненавидят тех, кто заставил их почувствовать себя виноватыми!
По той же самой причине родителю бывает трудно полюбить ребенка, если с ним что-то не так, – просто потому, что этот ребенок пробуждает в нем все то же чувство вины. Бывает, что такие родители избегают смотреть ребенку в глаза, стараются поменьше к нему прикасаться, а некоторые даже позволяют себе его бить, настолько им невыносимо напоминание о собственной подлости и слабости.
Никто из нас не способен постоянно пребывать на вершине совершенства. Бывает, что мы не высыпаемся или у нас в жизни наступает полоса неприятностей. В этих случаях нам трудно не сорваться на крик. Однако никто – и меньше всех наши дети – не ждет от нас совершенства. Но если мы сами требуем от себя совершенства и стремимся быть образцовой матерью или образцовым отцом, мы, с одной стороны, стараемся оправдать свое поведение и подвести под него теоретическую базу, а с другой – не решаемся обратиться за помощью, боясь признаться в своей некомпетентности. Между тем вмешательство третьего лица способствовало бы снижению стресса. Зачем все время действовать в одиночку? В просьбе о помощи нет ничего стыдного, мало того, она свидетельствует об определенном мужестве, поскольку означает, что мы перестаем прятать голову в песок и готовы встретиться с трудностями лицом к лицу.
4. Импульсивное поведение
«Это вышло само».
«Я даже подумать не успел – рука сама поднялась. Я действовал на автомате».
«Эти слова вырвались у меня помимо моей воли. Я сразу о них пожалела. Как будто вместо меня говорил кто-то другой».
Бывают ситуации, когда некоторые поступки наших детей вызывают у нас мгновенную неконтролируемую реакцию. Когда мы сами не понимаем, почему поступили тем или иным образом, то обычно называем такое поведение спонтанным. Но так ли оно спонтанно? На самом деле в нем больше автоматизма, чем непосредственности. Спонтанность подразумевает нечто естественное, но в словах, которые мы произносим, и в действиях, которые совершаем не подумав, нет ничего естественного. Они у нас выученные. Но нам неприятно сравнивать себя с безмозглой машиной. Понятно, что мы скорее согласимся считать свои реакции спонтанными, чем признаем, что быстрые и необдуманные действия на самом деле являются усвоенным рефлексом. Однако и в данном случае не следует прятать голову в песок.
Кроме всего прочего, автоматические реакции могут быть какими угодно, но воспитательного содержания в них нет никогда. Это нам тоже известно, хотя мы предпочитаем этого не замечать и в результате испытываем дискомфорт и недовольство собой. Мы как бы смотрим на себя со стороны, и увиденное нам совсем не нравится. От женщин иногда приходится слышать: «Я веду себя в точности как моя мать. Ору, как она, и повторяю ее словечки. В эти минуты я себя ненавижу…» В чем причина такого поведения? В усталости, накопившемся напряжении, грузе ответственности, ощущении своего бессилия и связанного с ним отчаяния, а чаще – во всех этих факторах одновременно. Мы предпринимаем некие действия, но они не направлены на достижение определенной цели. Когда ситуация требует от нас немедленного реагирования (и в этом заключается еще один аспект склонности к излишней драматизации, потому что родители часто убеждены, что обязаны реагировать немедленно), мы действуем рефлекторно, на автомате. Но нам самим кажется, что мы становимся жертвой своих побуждений, над которыми не властны.
Остановимся подробнее на терминах. Наши побуждения (влечения) имеют биологическую природу. Они обеспечивают наше выживание и эволюцию вида. Влечение к жизни, влечение к смерти (но не к самоубийству), влечение к самосохранению, сексуальное влечение заложены в нас природой и требуют удовлетворения. В них проявляется наша жизненная энергия. Неправильное употребление этого термина вносит путаницу, придавая стремлению к удовлетворению той или потребности характер императива.
Когда мы произносим слова или совершаем по отношению к нашим детям поступки, которых не хотели произносить или совершать, они крайне редко вызваны причинами биологического характера. Я предпочитаю называть такие слова и поступки импульсивными. Это выученные действия, то есть проявления не биологического, а культурного порядка. Они бывают импульсивными и компульсивными. Неожиданный резкий жест может быть импульсивным, то есть продиктованным подсознанием. Рефлекторный, или эмоциональный, мозг быстро воспринимает полученную информацию и посылает двигательный сигнал конечностям, не дожидаясь, пока информация будет «переварена» высшим мозгом. Импульсивные действия стремительны, но их можно контролировать – в отличие от компульсивных, справиться с которыми гораздо труднее.
Ребенок сломал какую-то вещь. Родитель может испытать импульсивное желание его наказать, например отшлепать, или оскорбить, например назвать обидным словом. Это не значит, что он обязательно именно так и поступит. Иногда, если импульс слишком силен, родитель, не в состоянии ему сопротивляться, действительно шлепает ребенка или называет криворуким. Пока эта реакция не входит в привычку, она остается импульсивной. Если определенные поступки ребенка вызывают у родителя одну и ту же агрессивную реакцию[3], мы можем говорить о его импульсивном поведении.
Если родитель не в состоянии контролировать свои слова и/или действия, перед нами – компульсивное поведение. Выглядит это так, что родитель без конца и без всякого повода придирается к ребенку. Компульсивные реакции – это поведенческие модели, продиктованные подсознанием с целью снижения тревожности. О причинах этой тревожности мы поговорим ниже. Они тоже поддаются «лечению», но только в том случае, если мы вовремя поставим себе диагноз и не будем выдавать их за воспитательные принципы. Компульсивное поведение – не приговор. Но важно отличать его от импульсивного, чтобы напрасно не обвинять родителей, страдающих компульсивными расстройствами. Если подсознательная тревожность остается невыявленной, это приводит к потере контроля над своими действиями. Компульсивные реакции не поддаются воздействию нашей воли.
Однажды перед началом лекции ко мне подошла молодая женщина. «Я прихожу вас послушать уже во второй раз. Хочу вас поблагодарить. В прошлый раз вы говорили, что бить детей нельзя. Благодаря вам я перестала шлепать своих дочек, и обстановка у нас в семье заметно улучшилась. Всего несколько ваших слов о шлепках изменили мои отношения с детьми. Спасибо вам от них и от всей моей семьи».
Некоторые родители с легкостью отказываются от шлепков или адресованных детям оскорблений, стоит объяснить им, насколько это вредно. Доказательством тому служит пример этой женщины. Она била детей потому, что не знала, что делать этого не следует, и не сознавала последствий своих действий. Как только родители понимают, что есть и другие методы воспитания, они охотно переходят к ним. Но это удается не всем и не сразу, потому что подобное поведение не всегда полностью контролируется сознанием. Многим родителям необходимо время, чтобы научиться подчинять себе собственные импульсивные реакции. Но и есть и такие родители, которые не способны самостоятельно изменить свое поведение и нуждаются в посторонней помощи. Картина здесь примерно такая же, как в случае с курением: одни люди бросают курить легко, а другим приходиться прикладывать невообразимые усилия, поскольку курение – это тоже компульсивное расстройство, в рамках которого возникает стойкая зависимость.
Связана ли эта зависимость с биохимией организма? Если курильщик привык получать свою дозу никотина, то, может быть, у некоторых родителей тоже формируется зависимость от гормонов агрессии? Это не исключено. Во всяком случае, отрицать физиологический аспект склонности к насилию невозможно. Но поскольку я психолог, то постараюсь сосредоточиться именно на психологической стороне подобной зависимости.
Когда родитель бьет ребенка или наносит ему словесное оскорбление, он, сам того не сознавая, может получать некую «выгоду». Пока природа этой выгоды остается не проясненной и не выведенной в область сознательного, родителю очень трудно изменить свое поведение. Необходимо помнить, что родитель бьет ребенка не потому, что он злой, или извращенец, или это приносит ему удовольствие. Он поддается импульсу, вынуждающему его совершать над ребенком физическое или словесное насилие, потому что только так он может спастись от охватывающего его чувства тревоги.
Насилие по отношению к ребенку не бывает безотчетным; оно импульсивно или компульсивно. В обоих случаях оно не связано с конкретными поступками ребенка, которые служат разве что поводом, но никак не причиной.
5. Когда импульсивное поведение становится компульсивным
На улице лето. В почтовом отделении скопилась очередь человек из десяти. В помещении жарко и душно. Белокурый мальчик лет четырех заплакал, и мать наподдает ему по попе: «А ну, успокойся сейчас же!» Она явно на взводе. Она держит ребенка за руку, он вырывается. «Еще хочешь?» – спрашивает она, поднимая свободную руку. Наконец мальчику удается выскользнуть, он удирает к центру зала, где стоит стенд с открытками, и принимается бегать вокруг. Мать бросается за ним и снова его шлепает. Мальчик рыдает, но вскоре успокаивается и начинает играть. Через некоторое время, забыв, что мать его наказывала, он с улыбкой кричит ей: «Мама, мама, смотри, что у меня есть!» Но мать ни о чем не забыла. «Я с тобой не разговариваю, – отрезает она, – потому что ты плохо себя вел». Еще через несколько минут, когда ребенок подходит к матери, она встречает его очередным шлепком. Он садится на пол и плачет.