Методы устной истории позволяют услышать голоса, которые ранее игнорировались или маргинализировались. Автор разговаривала с художниками, дизайнерами и ремесленниками Великобритании, континентальной Европы, США и Канады, а также с любителями-вязальщиками в Великобритании. Ретроспективный контекст обеспечивали сведения, почерпнутые из архива проекта «Массовое наблюдение» (Mass Observation – MO) в Великобритании. Эти два подхода позволяют судить о том, как воспринимается вязание, одновременно в количественном и качественном аспектах, в макро- и микрокосме.
Автор книги надеется, что разнообразие методологических подходов позволит полноценно описать вязальные практики и объекты, а также разрушить стереотипы и предубеждения, связанные с представлениями о роли вязания в современном мире. В каждой главе вязание рассматривается с новой точки зрения. Автор исследует предмет, обращаясь к логике феминизма, постмодернизма, психоанализа и постмарксизма, и каждый следующий шаг в процессе анализа призван продемонстрировать, что теоретическая оценка способна помочь прояснить запутанное положение вязания в современном обществе.
Разумеется, эта книга не отражает опыт каждого любителя вязания. Не является она и сколько-нибудь полным путеводителем по современной культуре вязания. На избранном материале автор предлагает спектр новых методов анализа вязания, новых способов видения этого феномена, обусловленных выходом за границы отдельных дисциплин. Речь не идет о некритичном восхищении: предлагаемая работа – именно аналитическое исследование языка, литературы, иконографии вязания, а также мотивов, которыми движимы его приверженцы. И вместе с тем одну из задач книги составляет формирование пространства, в котором вязание имеет признанную ценность и подлежит обсуждению. Таким образом, книга отдает дань всем, кто вяжет, независимо от квалификации, намерений или мотивов. Не так важно, что именно эти люди вяжут и для кого, движет ли ими желание высказаться или им просто нравится это занятие, – автор относится к ним с равным уважением. Кроме того, автору хотелось бы, чтобы люди наконец уделили вязаным вещам чуть больше внимания. Где бы ни были эти вещи – в галереях, на подиумах, на малых детях или в глубине шкафа – всякий раз мы сталкиваемся с особой культурой.
Глава 1
Вязание и гендер
Думая о вязании, мы, как правило, думаем о женщинах: вспоминаем о пожилой даме, позвякивающей спицами в кресле-качалке, или об одежде, связанной матерями, тетушками или бабушками. В коллективном сознании вязание имеет отчетливую гендерную спецификацию. Это происходит, прежде всего, потому, что вязание – домашнее занятие. Поэтому оно ассоциируется с женщинами. Настоящая глава посвящена гендерным аспектам вязания. Я рассмотрю вязание как домашнее занятие и досуг, а также проанализирую устойчивость этих представлений, сохранивших актуальность в XXI веке.
Встав на феминистскую точку зрения, я рассмотрю традиционное представление о вязании как о принципиально женском занятии и своеобразном маркере фемининности. Опираясь на тексты, описывающие гендерно маркированные культурные и пространственные границы, я попытаюсь заново осмыслить, какое значение имеет вязание для женщин, да и для мужчин. В данной главе также будет показано, что вязание не только вписывается в жесткие гендерные модели, но и разрушает их.
Иными словами, вязание рассматривается здесь как намеренно маргинализованное (но не маргинальное) занятие. В главе обсуждаются причины возникновения этого феномена и особенности его восприятия в период с 1970-х годов и по сей день.
Феминизм и взгляды на вязание
Ужин запаздывает, говорят, ну и черт с ним, я вяжу. И дом не убран, ну и черт с ним, я вяжу. И я не спасла мир, не похудела на пять килограммов, не сделала эпиляцию, ну и черт с ним, я вяжу[8].
История феминизма восходит к XVIII веку и к политическим трудам Мэри Уолстонкрафт. В конце XIX века сформировалось женское движение (суфражизм и феминизм первой волны). Я, однако, буду говорить лишь о нескольких этапах развития этого социального феномена в послевоенном обществе – главным образом о второй и третьей волнах феминизма, которые можно описать как освобождение женщин и постфеминизм. Выделение этих периодов обусловлено контекстуально и исторически. Оно предполагает влияние разных направлений философской и политической мысли на вязание и вязальщиков в 1970-е годы и позже. Кроме того, я рассмотрю пути влияния феминизма на вязание как разновидность поп-культуры, или повседневную практику.
Феминизм – политическое движение, поставившее своей целью борьбу с неравноправием мужчин и женщин. Деятели движения полагают, что в патриархальном обществе женщины традиционно подвергались социальной маргинализации[9]. В этом обществе мужчины наделены привилегиями и доминирующим статусом, а женщина воспринимается как «Другой», обладающий подчиненными функциями. Данную точку зрения разделяют большинство приверженцев феминизма, хотя многие из них и расходятся в трактовке сути патриархального общества и конкретных механизмов угнетения[10]. Основой патриархата служит владение частной собственностью. В XIX веке с ростом буржуазной культуры патриархат приобретает все более явно выраженные формы и определяет каждый из аспектов повседневной жизни. Феминистки поставили своей задачей исправить положение дел и вернуть женщинам достойное место в истории и соответствующий социальный, культурный, экономический и политический статус. Свидетельством патриархального неравенства служат, в частности, такие ключевые понятия, как «пол» и «гендер». «Пол» – категория биологическая, «гендер» – культурная; эта дихотомия обусловливает воспроизведение и легитимизацию патриархальной системы. Иными словами, феминизм является оппозиционным или маргинальным движением, участники которого пытаются оспорить и изменить положение вещей, считающееся нормой.
В 1970-е годы положение феминизма упрочилось, он получил более широкое признание. Причиной тому послужили изменения в законодательстве, подтверждающие и защищающие принцип равенства мужчин и женщин: были приняты законы о равных возможностях и равной оплате труда. Оба закона имели серьезное социокультурное значение. Образ женщины в медиапространстве и в повседневной жизни изменился. Бурному обсуждению подверглась тема женского труда и отдыха, в том числе и вязания.
В основном идеологи второй волны феминизма рассматривали вязание как средство угнетения женщин, то есть как домашнюю работу, отнимающую много времени и практически никем не вознаграждаемую. Они считали вязание рутиной, механизмом порабощения, привязывающим женщин к дому, где они заняты обыденными, скучными и низменными делами[11]. Кроме того, вязание – молчаливый труд; этот труд невидим, его никто не замечает и не признает, и, соответственно, он не обладает социальной и культурной ценностью. С домом традиционно связана и экономика вязания. Этот навык – признак хорошей и бережливой хозяйки, способной сделать одежду из подручных материалов. Вязание не связано с рыночными и денежными отношениями, оно прочно заключено в границах женского мира, доминантой которого служит нравственная экономика. Да, вязание требует времени, мастерства и служит способом творческого самовыражения. Однако в силу своей ограниченности и незначительного социокультурного статуса оно может интерпретироваться как один из механизмов угнетения женщин. Это одна из женских рутинных обязанностей, домашний труд, время, потраченное на семью, то есть на других, а не на себя или на признаваемое и вознаграждаемое обществом занятие. Таким образом, складывается впечатление, что вязание представляет собой одно из многих скучных повседневных дел, необходимых для сохранения семьи и поддержания домашнего очага.
Однако представители второй волны феминизма внимательно исследовали значение женских творческих домашних практик, а также взаимосвязь между мужскими и женскими хобби. Они пришли к заключению, что опыт и удовольствие, связанные с подобными практиками, не имеют гендерной специфики. Соответственно, авторы попытались заново осмыслить женские хобби и домашние творческие практики и вернуть им социальную значимость. Деятели феминизма рассматривали, каким образом женщины используют вязание для творческого самовыражения и обретения ментального личного пространства посредством повторения одних и тех же действий. Авторы отмечали, что на протяжении XX века умение вязать действительно служило признаком экономной хозяйки. Вместе с тем женщины зачастую тратили время и силы лишь на то, что им нравилось, а дешевые и функциональные вещи, которые было скучно вязать, попросту покупали. Дебби Столлер, редактор феминистского журнала Bust («Бюст»), а также основатель и автор руководства по вязанию «Stitch’n’Bitch» («Вяжи и сплетничай»)[12], отмечала: «Почему, черт побери, вязание не заслуживает такого же уважения, как любое другое хобби? Почему им пренебрегают? Главное различие между вязанием и, скажем, рыбалкой, резьбой по дереву или баскетболом заключается в том, что вязанием традиционно занимались женщины. Пожалуй, это единственная причина его скверной репутации. И вот когда я это осознала, до меня дошло: люди, которые смотрят сверху вниз на вязание, на домашние дела и на самих домохозяек, вовсе не сторонники феминизма. Это антифеминистская позиция – полагать, что ценны лишь те вещи, которые делали или делают мужчины»[13].
По мнению Столлер, один из главных успехов феминизма обернулся его неудачей. Писательница усматривает внутреннее противоречие в тезисе, согласно которому женщины вяжут потому, что их вынуждает к этому патриархальное общество. Если же они находят удовольствие в вязании, то это занятие считается чем-то неважным и не выдерживающим сравнения с мужскими развлечениями. Кроме того, женщину считают успешной, если она способна конкурировать с мужчинами в традиционно принадлежащих им областях деятельности и одновременно исполнять женские роли домохозяйки и матери. Теоретически женщина может быть кем угодно и делать то, что ей больше нравится, однако общество по-прежнему оценивает ее, ориентируясь на мужскую модель успеха. При этом женщину никто не освобождает от необходимости выполнять традиционно приписываемые ей обязанности. В контексте многообразия предписываемых ей ролей, рецептов успеха и постоянного давления идеальных образов (таких, например, как Марта Стюарт, Джо Фрост, Найджела Лоусон и др.), транслируемых медиа, успешная современная постфеминистская женственность предстает конкурентоспособной, сложной и в конечном счете абсолютно нереализуемой моделью[14]. Это одна из ключевых тем постфеминизма, или третьей волны феминизма.
В постфеминистской культуре вязание обрело новую жизнь. Сегодня оно рассматривается как публичная социальная деятельность, содержание которой обусловлено намерениями и желаниями каждой отдельной вязальщицы. Постфеминизм, или феминизм третьей волны, отличается от предыдущего этапа движения тем, что трактует гендер как нестабильный феномен. Сторонники феминизма больше не руководствуются жесткой оппозицией мужского и женского начал и рассматривают механизм формирования идентичности скорее как бриколаж.
Постфеминизм исходит из представления, согласно которому задачи феминистского движения в целом выполнены, и сегодня женщины, приложив определенные усилия, могут добиться всего, чего угодно, без помощи мужчины. Эта точка зрения выглядит эгалитарной, ориентированной прежде всего на личность, а не на коллектив, и многообразие ролей и идентичностей, предполагающееся в рамках этой модели, сбивает с толку. Кроме того, поскольку репрезентация идентичности/идентичностей осуществляется посредством потребления и демонстрации товаров, можно также заключить, что постфеминизм являет собой лишь один из аспектов капитализма (свободы потребления), а не служит утверждению личной или социальной свободы.
Связь между потреблением, постфеминизмом и вязанием очень важна, поскольку она изменила представление о вязании в популярной культуре. Вязание больше не рассматривается как обязанность бережливой хозяйки и домашняя рутина. Теперь это скорее удовольствие и отдых, которые ассоциируются с избытком или роскошью. Рекламодатели описывают пряжу как предмет, доставляющий тактильное удовольствие, вещь дорогую и роскошную, а ценники на ней явно не соответствуют представлениям об экономии или бедности. Популярность вязальных сообществ, куда входят в основном женщины, подтверждает постфеминистское убеждение, согласно которому женщины заменили романтические нарративы однополой дружбой и потреблением. Это дает женщинам ощущение равенства в отношениях и укрепляет их положение как полноправных участников рынка. Они тратят деньги на пряжу, спицы и, возможно, на выкройки или схемы узоров – но также и на еду и напитки, когда встречаются группой, скажем, в баре или кафе. Кроме того, постфеминизм призывает женщин тратить время на себя, а не на мужчину – именно таким занятием является вязание для собственного удовольствия, особенно если женщина выбирает для вязания бесполезную вещь.
В последнее время практически вся литература, посвященная вязанию, описывает его именно как удовольствие, призывая вязальщиц к игре и самовыражению. Ручное вязание сегодня больше хобби, чем необходимость. Именно поэтому оно превратилось в привилегию. Это свободный выбор, не имеющий ничего общего с обязательной домашней рутиной. Является ли этот выбор гендерно маркированным, зависит от личности вязальщика, от вещи, которую он вяжет, и от способов социального и культурного восприятия вязания. Тем не менее женщины, которых так или иначе захватила вторая волна феминизма, редко находят удовольствие в вязании: для них оно по-прежнему ассоциируется с домашним хозяйством.
Далее мы поговорим о связи вязания с феминностью, домашним хозяйством и руководствами по вязанию для девушек. Гендерной проблематике будет посвящено и тематическое исследование (case study), где речь пойдет о понятии маскулинности и моде на кардиганы в 1970-1980-е годы.
Семейные узы
У многих первый опыт вязания ассоциируется с семьей и домом. Часто женщины начинают вязать во время беременности. Этот процесс как будто устанавливает еще одну связь между матерью и еще не родившимся ребенком, способствует проявлению материнского инстинкта гнездования и взращивания. Вязание – это ремесло; подобные навыки чаще передаются от одного человека к другому, им гораздо проще научиться, наблюдая за мастером и подражая ему, чем по письменным инструкциям или иллюстрациям. Кроме того, вязать довольно просто, даже маленькие дети могут освоить вязание: само занятие требует дисциплины, однако положительный результат достигается довольно быстро.
Исторически так сложилось, что детей, особенно девочек, учили вязать их матери или бабушки, и до недавнего времени эта форма трансляции знаний от поколения к поколению была весьма распространена. Первоначально вязание считалось прежде всего полезным времяпрепровождением, «скорее работой, чем отдыхом (так же как и вышивание), и у него имелась двойная цель: во-первых, пристроить ребенка к делу и, во-вторых, облегчить ему трудоустройство в будущем. В конце XX века оба эти мотива во многом утратили актуальность, и вязание, сохраняя свои прагматические коннотации, превратилось в большей степени в средство создания близких отношений между родственницами»[15].
Как маркер семейных связей и способ их укрепления и поддержания вязание приобретает специфические коннотации. Оно ассоциируется с любовью, семейным теплом и феминностью. Подобно семейному альбому, вязаные вещи, особенно если они являются результатом взаимодействия матери и ребенка, служат символами взросления, приобретения новых знаний, развития – а также зачастую поводом для смущения наивного мастера в последующие годы. Ким Такер, пенсионерка и любительница вязания, с нежностью вспоминает чувство гордости, которое она испытала, когда ее дочь научилась вязать: «Я учила ее тому, что знала сама, но думала, что она никогда не научится. Мы потратили уйму времени; все, кто мог, пытались ее учить, а она просто не могла сообразить, что к чему. Думаю, ей было около двенадцати лет, когда она, наконец, ухватила суть и связала себе мешковатый мальчишеский джемпер. Знаете, это было очень большое достижение. Джемпер из объемной пряжи big wool, на больших спицах – и она действительно сама связала настоящую вещь. С тех пор она с вязанием не расстается»[16]. Чувство гордости, которое описывает рассказчица, вызвано не только тем, что ей удалось передать знания дочери, но и появлением общих интересов, основы будущих близких отношений. Обретение навыка маркирует переход от детства к взрослой жизни, служит своего рода обрядом инициации. Сам процесс обучения и одновременно создания связей доставляет радость и учителю, и ученику, и осуществляется в святилище (или, иначе, в контролируемом пространстве) дома.