Отношения между оплачиваемой работой и ремеслом, которым принято заниматься дома, часто становились предметом обсуждения в женских журналах 1970-х годов. Позиция авторов отличалась парадоксальностью. Ремесло описывалось как идеальный способ для женщины зарабатывать деньги, сидя дома и организовав собственный бизнес[51]. В статьях обсуждались юридические вопросы, публиковались полезные адреса и т. д. Вместе с тем здесь же упоминались и ситуации, демонстрирующие способы эксплуатации домашних работников. Эти статьи появлялись ежегодно с 1975 по 1985 год. Весной печатались материалы о перспективах превращения ремесла в доходный бизнес. Осенью актуальной становилась тема эксплуатации домашних работников. Устойчивая периодичность публикаций подразумевала, что, с одной стороны, читательницы действительно думали о том, чтобы зарабатывать деньги с помощью ремесла, а с другой – что женщины, возможно, не были столь мобильны, как утверждала реклама, и многие по-прежнему видели в домашнем шитье и вязании источник дохода.
Тот факт, что в журналах вязание позиционировалось скорее как работа, а не отдых, был сам по себе примечателен. Женщины, работающие дома, воспринимались не как профессионалы, а как любительницы. С одной стороны, им, никогда не работавшим вне дома, предлагали превратить хобби в бизнес и зарабатывать деньги, используя имеющиеся навыки. С другой, вязание по-прежнему изображалось как присущее рачительной хозяйке умение экономить и выкручиваться.
Навыки бережливой хозяйки активно обсуждались в женских журналах с момента их появления, и эта тема оставалась доминантной и в интересующий нас период. Часто поводом к обсуждению служила экономическая ситуация в стране. В обзоре, напечатанном в журнале Woman («Женщина») в 1970-е годы, упоминалось о 25-процентном росте цен на продукты питания в 1976 году, введении децимализации в 1971 году и налога на добавленную стоимость в 1973 году, фиксировался огромный рост цен на топливо и последующий дефицит. Вывод гласил: «Индекс розничных цен неумолимо вырос. Однако женщинам, которые делали покупки каждую неделю, не требовались статистические данные – они все это видели сами»[52].
Вязание как средство экономии денег превратилось в норму. Изготовленные на дому наряды соперничали с модными новинками при очевидной разнице в ценах[53]. Если тот или иной журнал не был посвящен рукоделию, выкройки экономичных нарядов публиковались в разделе «Предложения читателей»[54]. Такие издания, как Essentials («Прописные истины», 1988), Prima («Прима», 1986) и Me («Я», 1989)[55], ежемесячно публиковали бесплатную выкройку наряда, предназначенного для шитья или вязания. На страницах журнала приводился расчет его стоимости, исходя из расходов на ткань/пряжу, застежку-молнию и пуговицы, а также указывалось предполагаемое время, требующееся для изготовления изделия.
Феминность и репрезентации вязания
В 1980 году вышел в свет роман Ширли Конран «Суперженщина», где был создан образ, «подхваченный средствами массовой информации»[56]. Он явился основой концепции новой женщины, которая может иметь всё (работу, семью, дом, участие в общественной жизни) и соперничать с обитателями мужского мира, сохраняя при этом свое «женское очарование»[57]. Женские журналы начали искать суперженщин в реальности; они публиковали интервью с премьер-министром Маргарет Тэтчер[58], с Бетти Уильямс и Мейрид Корриган, основательницами движения «Женщины за мир» в Северной Ирландии, с Энн Скарджил, женой Артура Скарджила[59], президента Национального союза шахтеров, и с Клэр Фрэнсис, яхтсменкой, совершившей кругосветное путешествие[60]. Авторы публикаций активно освещали женские вопросы и кампании, организованные женщинами, и подчеркивали, что «один человек может изменить многое». Примером тому служит, в частности, материал под заглавием «Женщина действия» в Woman Magazine («Женском журнале») в 1974 году[61].
Стереотипный культовый образ женщины действия и суперженщины нашел отражение в телевизионных программах, особенно американского производства – «Чудо-женщина», «Ангелы Чарли», «Женщина-полицейский» и «Биоженщина». В 1979 году Woman Magazine опубликовал материал под названием «Суперженщины… Умеют ли они готовить?»[62], где телевизионные супергероини оценивались с точки зрения их навыков и способностей домохозяек. Открывающая статью сопроводительная надпись гласила: «Они прекрасно обращаются с оружием, владеют карате, они коварные шпионки и прекрасные соблазнительницы – нам говорят, что таков современный образ Идеальной Женщины. Но где же в этой полной приключений и гламура жизни место для традиционных женских занятий? Как мужчины и женщины представляют себе суперженщину, которая пытается приготовить обед? Будет ли она прыгать на двадцать футов через ближайшее окно, чтобы добраться до кухонной раковины? Попробуем разобраться, умеют ли суперженщины делать все и всегда одинаково хорошо»[63]. Материал включал в себя интервью, советы и рецепты и демонстрировал характер развития соблазнительного, но иллюзорного образа суперженщины. Так, чудо-женщина считала кухонные обязанности скучными, а готовить обед для бойфренда было ниже ее достоинства – и тем не менее журналисты предложили читателям рецепт от Линды Картер, звезды шоу «Ангелы Чарли». Участницы этого шоу позиционировались как женщины, «преуспевающие в жестоком мужском мире и одновременно хорошие хозяйки». Однако на студии, где снимали эпизоды шоу, также замечали: «Девушки часто появляются в кадре мокрыми, потому что им очень идет облегающая одежда»[64].
Внутренне противоречивый образ – комбинация традиционного образа домохозяйки, воплощения мужских фантазий, и успешной карьеристки, соперничающей с мужчинами на их территории, – привел к кризису идентичности, который, как заметила специалист по истории дизайна Пенни Спарк, женщины стараются преодолеть посредством потребления товаров[65]. В качестве потребительницы женщина перестает играть роль домохозяйки: из кухарки она превращается в покупательницу готовой еды, из вязальщицы – в покупательницу готового свитера.
Выбор образа жизни не ограничивался готовыми товарами. Журнал Woman[66] содержал раздел, посвященный рукоделию и озаглавленный «В последнюю минуту». Здесь описывалось, как сделать своими руками подарки для типичных членов семьи: «шарф из узелковой пряжи для тетушки Аннетт», «удобную накидку для бабушки», «твидовый галстук для папы». При этом акцентировались скорость, простота и низкая себестоимость каждого предмета. В описываемой публикации вещи, изготовленные вручную, рассматривались как дешевый и конкурентоспособный аналог товаров, купленных на Хай-стрит, – рекламный ход, имитирующий маркетинговые тактики массового рынка.
Хороший вкус, обусловливающий выбор образа жизни, ассоциировался с удобством и экономией времени. Возможно, это было следствием актуальной для описываемого периода кризисной феминности, однако динамика представлений о хорошем вкусе свидетельствовала о масштабных культурных изменениях – растущей популярности телевидения[67], более свободном доступе к кредитам[68] и развитии «я» – культуры[69]. Разрабатывая тему вязания, журналы уделяли внимание способам починки и трансформации вещей на скорую руку, возможностям обновить гардероб с минимальными затратами сил и времени, а также простым моделям. Они продолжали развивать концепцию экономного ведения домашнего хозяйства[70], но уже в меньших масштабах: теперь в фокусе внимания находились вещи, изготовление которых не требовало большого мастерства, времени и материалов. Возможность достичь желаемого эффекта минимальными усилиями приобрела в глазах общества значительную ценность. Самым ярким примером проявления этой тенденции может служить еженедельное издание Woman’s Weekly («Женский еженедельник»), уделявшее больше всего внимания теме рукоделия[71]. Проекты, требующие высокой квалификации и значительного количества времени, в журнале часто заменялись максимально простыми швейными или вязальными выкройками или узорами[72].
В интересующий нас период женские журналы как будто претерпевали постоянный кризис идентичности. Редакционная политика колебалась между традиционными женскими интересами (тема, создающая домашнюю и дружескую атмосферу[73], привычную для уже имеющейся читательской аудитории) и активной новой феминностью, пропагандируемой с 1980-х годов европейскими ежемесячными изданиями Essentials и Prima[74]. Переход от старой традиции к новой проявлялся по-разному. Передовицы становились менее формальными, журналы публиковали больше историй из реальной жизни и меньше вязальных узоров и беллетристики[75]. Наибольший интерес, однако, представляют ремесленные проекты, ориентированные на детей. Они ярко демонстрируют переходное состояние феминности, маркером которого можно считать тряпичную куклу. Ее гардероб включал в себя платье принцессы с кринолином и спортивный костюм (маркер мобильности)[76], а также разнообразные маскарадные костюмы – от персонажей детских песенок (Девочка-Муфточка, Бо Пип) до чудо-женщины[77].
Работа или отдых? Вязание на дому
Тема женского домашнего труда постоянно привлекала внимание представителей социальных наук феминистического толка. Обычно женский труд описывается как набор неоплачиваемых рутинных занятий – в отличие от работы вне дома и за вознаграждение. Женский труд, таким образом, принципиально противопоставлен другим видам труда, которые регулируются и формализуются соотношением количества затраченного времени и заработанных денег. Подобная рационализация труда явилась следствием индустриализации, и женский труд наряду с женским досугом привлекли внимание социологов феминистического направления[78], занятых проблемой разделения труда по признаку половой принадлежности[79].
В последнее время художники, работающие с текстилем, также начали затрагивать эти темы. Например, Лиз Пэдхам-Мейджор создала серию работ под названием «В футляре» («Just Encased») – набор вязаных чехлов для бытовых предметов. Эта серия призвана привлечь внимание к отношениям между женской домашней работой и досугом. Футляры для чайных ложек сочетают в себе красоту, значимую для женских творческих практик, и безусловную бесполезность. Другая работа, «Бытовые удобства» («Home Comforts»), или трикотажные совок и щетка, – подчеркивает взаимосвязь между женской работой, доступным домохозяйке досугом/удовольствием и его незаметностью. Пэдхам-Мейджор заявляет: «Я сознательно выбрала для своих работ вид ремесла, ассоциирующийся с женщинами, домом и хозяйством, и пыталась извлечь его из привычного контекста, подталкивая зрителя к необходимости пересмотреть свои представления о женщинах и предписываемой им роли»[80]. В сходном ключе работает и художница Джейн Мортон. Сконструированные ею из старых свитеров вязаная мебель и бытовые предметы («Без названия» («Untitled»), 2000) формируют образ дома как места, ассоциирующегося с комфортом и проникнутого избыточной и неуместной сентиментальностью[81]. Чехлы для пылесоса, комнатных растений, торшера и т. д. связаны с традиционными представлениями о семейном гнезде. Они выполнены с помощью техник, ассоциирующихся с идеей бережливости, и посредством ремесла, ставшего синонимом феминности. Вещи здесь и выглядят уютно, и представляют собой предметы, создающие уют. Они побуждают задуматься о том, что составляет домашний очаг, в чем его ценность, поразмышлять о цене, которую за него приходится платить. Облачая повседневные объекты в старые свитера, художница представляет дом как феномен, созданный прикосновением женской руки, и юмористически обыгрывает стереотипные представления о женском вкусе, работе и отдыхе. Купленные в магазине готовые вещи приобрели индивидуальный смысл, когда их укутали тканью, созданной в процессе отдыха и домашней работы. Каждая вещь облачена в вязаное полотно кремового цвета; гомогенность пространства символизирует монотонность вязания. Повторяемость здесь подвергается остранению, и картина, созданная Мортон, превращается в абсурд; это своеобразный экскурс в мир, где властвует ностальгия, и размышление над неоднозначной сущностью современного образа феминности.
И для Пэдхам-Мейджор, и для Мортон дом превращается в нарратив; он одновременно безыскусный и сложный, уютный и дистанцированный от его обитателей; это место работы и отдыха – и в то же время площадка для обсуждения социальной роли женщины в прошлом и в настоящем. Каждая инсталляция превращает результаты женского труда в выставляемый напоказ экспонат. В то же время общая атмосфера, в которую он помещен, передает представление о невидимости, исторически присущей женскому домашнему труду и домашним творческим практикам. В обеих инсталляциях сложное взаимодействие незаметной практики и стремления к персонализации отступает на второй план. Ключевую роль здесь играют товары широкого потребления – сами вещи, укутанные в вязаное полотно. Они служат основой экспозиции и подтверждают гипотезу, согласно которой «витье гнезда» предполагает демонстрацию собственного благосостояния и хорошего вкуса, и происходит это через потребление.
Вязание и образ жизни: гендерный аспект
Cоциологи[82], антропологи[83] и историки дизайна[84] описывают дом как пространство потребления, которое интерпретируется прежде всего как выбор. Это выбор принципа расстановки вещей, специфический характер использования пространства и времени, демонстрация/использование/не-использование тех или иных предметов. Возникающие смыслы формируют политику внутреннего домашнего потребления[85]. Иными словами, каждый акт потребления становится демонстрацией образа жизни.
Образ жизни часто рассматривается как феномен, характерный для потребительского общества[86]. Такой тип общества исторически противопоставляется ремеслу, функция которого – служить «утешением в меняющемся мире»[87], и вязанию как одному из способов конструирования альтернативного образа жизни. Конечно, вязаные вещи, пряжа или другие расходные материалы являются товаром[88], но в этой главе мы будем говорить о вязании как о доступном женщинам хобби и способе самореализации.
Как правило, вязание ассоциируется с чувствительностью или сентиментальностью. Это слово часто используется в разговорах о женском труде, женских интересах и вкусе. Мы попытаемся осмыслить, какие чувства находят воплощение в вязании, ведь оно придает ценность эмоциональным порывам и намерениям, ранее казавшимся тривиальными: «Мне нравится делать нечто особенное из подручного материала, из ерунды. Конечно, иногда ерунда так и остается ерундой и отправляется в мусорное ведро. Тогда моя младшая дочь говорит: „Брось, мам, даже у Микеланджело наверняка бывали плохие дни“; ну и конечно же, из удачных работ получаются вполне приличные подарки на дни рождения или на Рождество»[89]. Основой исследования послужили результаты опроса 424 респондентов (164 мужчины и 260 женщин), участвовавших в программе «Массового наблюдения» осенью 1987 года; они рассказывали о своем регулярном времяпрепровождении. Приведенная выше цитата весьма показательна. Многие респонденты говорили именно об удовольствии, которое доставляет им процесс изготовления тех или иных вещей, а не о стремлении достичь определенного уровня мастерства, часто ассоциирующегося с занятиями ремеслом[90]. Кроме того, подобные высказывания свидетельствуют о том, что вязание предоставляет женщинам возможности для творчества. Оно, как признает вышеупомянутая респондентка, является вызовом их способностям и потенциально может принести пользу.