Механизмы взаимодействия языка и культуры
Несомненная заслуга Пражского лингвистического кружка перед современной лингвокультурологией заключается в том, что входившие в него исследователи не просто заявляли о связи языка и культуры, но и пытались увидеть механизмы этой связи. Так, язык виделся им как система лингвистических знаков, имеющих социальный и функциональный характер, связанный с действительностью и обществом. Важным новшеством в этой сфере лингвистики явилась теория о функциональной дифференциации и стратификации языка.
Язык рассматривался, как комплекс, система из автономных, частных функциональных систем. Стратификация была разработана на основе соссюровского «lingue – parole», как «функциональный язык» (определяется общей целью нормализованной совокупности лингвистических средств) – «функциональный стиль» (определен конкретной целью данной языковой манифестации)[108].
Наиболее интересны в этой сфере исследования Гавранка, с точки зрения отношения цели-средства рассматривается литературный язык. Литературный язык делится на функциональные стили. Более всего исследователей привлекал поэтический язык (художественной литературы), как наиболее целенаправленный род языка, который выделяется благодаря своей особой поэтической функцией среди других специальных языков, обладающими своими лингвистическими средствами и способами их использования, зависящими от различных частных функций, но имеющими в качестве основной функции коммуникацию.
На основе теории К. Бюлера было выделено три элемента языковой коммуникации: 1)адресант (говорящий) 2) адресат и 3)предмет сообщения. И соответственно в зависимости от главенствования той или иной функции – три типа речи: выражении, обращение и сообщение.
Особого рода эстетические исследования принадлежат Я. Мукаржовскому. Он изучал поэтическую функцию литературного языка, которая делала центром внимания саму структуру языка, остальные же функции обращены к неязыковым моментам коммуникации (т.е. поэтический язык имеет целью актуализацию самих языковых средств, в то время, как другие языки имеют целью сообщение информации)[109]. В этой теории можно увидеть влияние русской формалистической школы, в частности Л. Якубинского, который высказывал сходные взгляды в книге «О поэтической речи».
Если для других литературных языков характерна автоматизация языковых средств (или даже наличии актуализации языка в этих языка прием привлечения внимания к теме), для поэтического языка на первый план выходит сам акт выражения. Отсюда можно сделать вывод о системе стилистики, которая будет характеризоваться теми или иными актуализированными компонент.
Особую позицию занимали пражцы в отношении языковой культуры. В любом типе языка следует развивать именно те его средства, которые соответствуют его цели. Следовательно пересматривается понятия нормы и кодификации. Норма понимается, как совокупность устойчивых (т.е. регулярно употребляемых) средств, объективно существующих в языке и закономерность их использования. Кодификация же – это постижение и установление (обнаружение) нормы, обусловленное исторически ограниченным познанием объективно существующих закономерностей литературного языка. Таким образом, норма понимается, как предмет научной деятельности, а кодификация, как сама научная деятельность. Одним из важнейших нововведений было рассмотрение понятия языковой нормы, как динамического.
Таким образом, пражская лингвистическая школа дала начало направлению структурализма в лингвистике, поставив конечной цель своего изучения функциональный анализ всех структур языка. Исследования целевой модели были проведены этой школой на различных уровнях от фонемы до стилистических особенностей поэтической речи. Надо заметить, что Пражская лингвистическая школа заложила фундамент нормализаторской лингвистической деятельности. Рассматривая язык, как систему подсистем, пражцы смогли начать объединение до этого не совместимых лингвистических концепций, изучающих язык, как явление синхроническое или диахроническое явление, и доказать отсутствие четкой грани между этими методами исследования.
Наиболее интересными и продуктивными в лингвистической теории явились исследования Трубецкого в области фонологии, которые, не смотря на некоторую заостренность формулировок и внутренние противоречия, являются важнейшей вехой в истории языкознания.
Пражскую лингвистическую школу стоит понимать, как явление скорее хронологическое, чем географическое, т.е. как определенный этап в развитии структурализма после швейцарской школы де Соссюра. Наиболее остроумно «пражскую фазу» в истории фонологической теории характеризовал Ч Хэккет: «без нее не возможна была бы новая фонология, также как и современная геометрия без эвклидовой»[110].
Главной заслугой пражской лингвистической школы перед современной лингвокультурологией можно считать новую классификацию языков, связанную не с идеей грамматической и лексичекой генетики, а с идеей культурной ареальности. Именно принцип ареалов языков, связанный с принципом ареального бытования культур (цивилизаций) положен в основу понимания идеи языкового мышления у целого ряда современных исследователей.
Н.Гудмен: формирование альтернативных основ лингвокультурологии (концепция построения новых миров)
На развитие новейшей западной лингвокультурологии (или ее аналога) существенно повлияли исследования американского ученого Нельсона Гудмена. Проблематика лингвистической философии Гудмена охватывает в единую дискурсивную систему выражения культурных реалий: в языке, науке и искусстве. Главная идея Гудмена заключается в том, что человек, к какой бы культуре он не принадлежал, способен строить новые миры, т.е. новые культуры. В этом контексте основной у Гудмена выступает проблема репрезентации, связанная с исследованием вербальных или не-вербальных форм[111].
Основной вопрос, интересующий Н.Гудмена: каким образом процесс познания определяет возможность репрезентировать? В данном случае философ определяет любую репрезентацию как символ, разработав «всеобщую теорию символов»[112]. Если герменевтический подход к исследованию символа предполагает структуру с двойным уровнем понимания, напротив, во всеобщей теории символов необходимо, в первую очередь, рассматривать условия создания означивающих структур, их соответствие истинности в рамках фукционирования этих структур, образующих, по Н.Гудмену, символические системы.
Символ в теории Н.Гудмена понимается как обобщенный и нейтральный термин, который принимается по соглашению, т.е. является конвенциональным. Референция, в том значении, как этот термин понимается Н.Гудменом, относится ко всем видам символизации, поскольку символ здесь выступает как некий объект, stands for – в рамках выбранной системы координат, frame of reference[113].
Общность дискурсивных структур обуславливается в данном случае единством модуса составления элементов дискурсов, то есть на первый план выходит проблема референции. Возможности организации символических систем определяются, в свою очередь, возможностями референции – Н.Гудмен выделяет несколько видов референции, действующей по экстенсиональному принципу. Это денотация, связанная с присвоением наименования – ярлыка; депикция, расширяющая область применения референции на невербальные системы; экземплификация, использующая инверсивную связь денотирующего и денотанта, а также комплексная референция и частные виды денотации, как, например, стандартная нотная запись.
Согласно концепции Н.Гудмена, денотация может принимать различные формы: вербальную, изобразительную (рисунок, живопись, скульптура, фильм), нотную (как в стандартной системе нотной записи), цитатную (то, что денотировано, содержится в символе денотанте)[114]. Не-вербальные символы также денотируют, как и вербальные, в отличие от укоренившегося мнения, что изображения представляют образы.
Денотация трансформируется в депикцию в случае изобразительных символов; и депикция, и дескрипция действуют аналогичным образом: это манеры классифицировать с помощью ярлыков, обладающих единичной, множественной или нулевой референцией. Вербальные и образные обозначения-ярлыки характеризуют виды.
В отличие от описания посредством денотации и депикции, некоторые символы представляют определенные качества, которыми они обладают, и к которым они, в то же время, отсылают. Если референция в случае денотации действует в одном направлении – указывает на объект, снабженный соответствующим ярлыком, то экземплификация подразумевает инверсивную связь – объект является образцом, демонстрирующим определенное качество рассматриваемого символа. Например, денотация символа красный указывает на объект, который может быть наименован с его помощью – красный свитер, но экземплификация подразумевает, что направление референции становится обратным. Образец красного свитера отсылает к некоторому набору ярлыков, применимых в данном случае, например красный. То есть референционная связь устанавливается не только от символа к предикату, но необходимо, чтобы символ был денотирован этим предикатом. Экземплификация выступает таким образом как подотношение в рамках референции, так как образец не экземплифицирует все возможные ярлыки, но лишь некоторые из них, соответствующие выбранному референционному плану[115].
Выражение, или экспрессия, составляющая в традиционных теориях оппозиционную пару – экспрессия/содержание, становится у Гудмена частным случаем экземплификации. Метафора экземплифицирует выражение. То, что выражает чувство грусти – является метафорически грустным. И метафорически грустное действительно, но не буквально грустно, иначе говоря, здесь происходит перенос ярлыка коэкстенсивного ярлыку грустного[116]. Невербальные символы также могут экземплифицировать различные стороны «эмоционального» выражения, как и ритмические схемы (в танце), цветовые отношения (в живописи), качества движения (которые могут относиться как к танцу, так и к музыке и изобразительному искусству) и т.д.
Истоки проблематики вторичных значений, связанных с репрезентацией, можно найти в статье Н.Гудмена 50-х гг. Вопрос о возможности идентификации значений различных терминов отличается от вопроса о сущности значения, конкретизирует проблематику в связи с номиналистской установкой философии Гудмена. Следуя этой традиции, Гудмен строит свою систему из индивидуальных компонентов, исключая из теории дескрипции всякую референцию на классы, отношения, качества, числа и т.д. В ракурсе исследования Гудмена необходимо выработать номиналистский язык, в котором бы дескрипции относились лишь к индивидуальным сущностям. Выбор предикатов не ограничен, но предикаты определяют индивидуумы.
Номинализм Гудмена – в его отказе базироваться на каких-либо «общих», или, как он их определяет, «платоновских» идеях. Два термина вряд ли смогут отсылать к одной и той же идее, а, если заменить идею на воображаемый образ, тут так же могут возникнуть затруднения. Отсюда теория образа порою уступает место теории понятия – теории, согласно которой два предиката различаются по значению, если и только если мы можем постичь нечто, удовлетворяющее одному предикату, но не удовлетворяющее другому. Сравнивая два объекта с равным объемом, вопрос о придании идентичного значения вряд ли может быть решён положительно, если мы говорим о кентавре и единороге, – поскольку все мы представляем, что это не одно и то же. Заменив «кентавра» или «единорога» на «изображение-в-виде-кентавра» или «изображение-в-виде-единорога», мы получаем разные объекты денотации. «Изображение-в-виде-кентавра» будет своего рода токеном, чей тип относится к «изображению-кентавра». Все дескрипции, относящиеся к «изображению кентавра» или «изображению единорога» – сложные выражения, определяющие «вторичный объем» понятия. Так, чтобы удостоверить идентичность, необходимо вначале сравнить «первичный объем» понятий, и, только, если понятия не отличаются и по «вторичному объему», мы утвердим их равенство. Очевидно, что контекст «вторичных объемов» не позволит отнести это равенство ни к каким понятиям. Можно говорить лишь о сходстве (likeness) значений, а не о похожести (similarity). Проблематика синонимии будет, таким образом, определяться степенью взаимозаменимости, причём точная синонимия будет равной нулю[117].
Р-дескрипция позволяет избежать двухместной семантической интерпретации и классифицировать термины непосредственно: изображение, представляющее человека, денотирует его; изображение, представляющее выдуманный образ, это изображение-человека; и изображение, представляющее человека в виде человека – изображение человека, его денотируюшее. В первом случае речь идёт только о том, к чему отсылает изображение,во втором – только о виде изображения, а в третьем речь идет одновременно о денотации и классификации.
В лингвистической философии Н.Гудмена содержание неразрывно связано с формой и структурой. То, что говорится, необходимо имплицируется тем, как это сказано. Раскрывая проблематику контрфактических высказываний, Н.Гудмен обращает внимание на то, что рассматривая их истинность, мы отвлекаемся от содержания. Для разрешения возникшего противоречия философ обращается к диспозиционным предикатам, характеризуемым суффиксами -able,-ible. В русском языке они соответствуют качествам – гибкий, гнущийся – в отличие от определенного гнется. Сходство проблематики диспозиционных предикатов с проблематикой контрфактических высказываний в их условности – гибкий в условиях нагревания, способен гнуться (но не выяснено, гнется ли в данный момент времени. Здесь опять мы сталкиваемся с той же проблемой: когда и как выявляется каузальная связь явного предиката Q и предиката Q-able?
Действительно, выбирая момент времени t, в который взгляд охватывает некое визуальное поле p, можно предположить, что существует такой момент, в который поле сужено (например, один глаз закрыт, и визуальное поле включает меньшее количество феноменальных областей). Если предположить, что мы выберем и определенную область р, не присутствующую в поле зрения в рассматриваемый момент времени, то мы могли бы констатировать, что нет соединения этого момента и видимости в соединение пространства-времени pt. Однако возможно рассматривать это воображаемое соединение.
Возможная пространственно-временная область будет соответствовать отношениям между предикатами гибкий и гнется. Но возможное не является реальным, поскольку мы можем только предполагать, что сахар растворимый действительно растворяется в стакане чая. Построение возможного позволяет расширить возможности построения гипотез. Диспозиционный предикат, перенесенный в область возможного, является экстраполируемым. Предикат, относящийся к возможному, в сравнении с соответствующим явным предикатом напоминает раскрытый зонтик в сравнении с закрытым – он просто покрывает большую площадь той же самой поверхности. Таким образом, экстраполяция позволяет расширить экстенсионал ярлыка. Множество возможных описаний позволяют говорить о множестве миров[118].
В задачу Гудмена входит исследование принципов символизации, определение механизма функционирования символической системы, а не детерминирование эстетических ценностей и характеристик, присущих произведению искусства вне референционных отношений.
Символические системы у Н.Гудмена функционируют, исходя из синтаксиса, они содержат в себе синтаксические схемы. В свою очередь, синтаксические схемы состоят из букв и сочетаний этих букв. Буквы представлены классом знаков (вариантов написания этих букв). Так, буква а в одном написании выступает и как а и как d, таким образом, ее значение выявляется в зависимости от сочетания других букв, с которыми она соединяется в слова. (dAd, bad, mdn). Синтаксически артикулируемая схема будет нотационной, а не артикулируемая – сжатой (насыщенной).