В те же годы российский специалист по научной организации труда Н.А. Витке предложил развивать социальную инженерию как техническую деятельность по совершенствованию организации производства, которая строится на учете социальных факторов и направлена на улучшение условий труда. Этапы такой деятельности, по Витке, включают: разработку социально-технического проекта (карты организации рабочего места, хронокарты рабочего и внерабочего времени, оперограмм); внедрение практических рекомендаций (процесс социотехнического нововведения); эксплуатацию внедренной системы в условиях нормальной работы предприятия12.
Движение к проектному мышлению и социальной инженерии после десятилетий сталинских репрессий (когда погибли многие специалисты по НОТ, психотехнике, среди них и А.К. Гастев) вновь обозначилось в нашей стране в середине 50-х годов.
Один из крупнейший экономистов академик Василий Сергеевич Немчинов (1894-1964) в 1955 г. сформулировал позицию, согласно которой при социализме социологи и экономисты превращаются в своеобразных «социальных инженеров». Эта позиция отражала стремление общества к крупным социальным переменам после смерти Сталина, но в официальной науке и управленческой системе вызвала шок13.
В дальнейшем в России сохранилось представление о социальной инженерии как о концепции западной социологии, которая основывается на прагматизме и представляет собой «социальное конструирование» в рамках частных процессов. Концепция критиковалась за близость к либеральным традициям «малых дел» и реформизма, за направленность на сглаживание социальных конфликтов14. Но именно эти стороны социальной инженерии сегодня приобретают особую значимость – в силу новых проблем, вставших перед человечеством.
Социальная утопия. Название этого способа конструирования социального идеала восходит к книге английского философа Томаса Мора (1478 - 1535) «Утопия» (1516), написанной по-латыни для гуманистов и просвещенных монархов. Утопия – место, которого нигде нет. Именно в таком несуществующем месте становится возможной идеальная социальная организация.
Платон, Мор и другие социальные мыслители, конструировавшие идеальную общественную организацию, ставили преграды несправедливости, господствовавшей в реальной жизни, введением, во-первых, узаконенного однообразия и, во-вторых, рационализации общественной жизни. Надо сказать, что эти установки стали применяться многими социологами с самого начала развития социологии как науки: уже в теории Опоста Конта (1798 - 1857), создателя слова «социология», ставилась задачи научного предвидения будущего состояния общества и непосредственной подготовки социальных реформ. Подобные выходы на прогноз и проектирование мы обнаруживаем в большей или меньшей степени у всех ведущих социологов, а в некоторых случаях, например в работах Роберта Парка (1864 - 1944), Эрнста Берджесса (1886-1966) и других представителей Чикагской социологической школы, проектные задачи так сплавлены с социологической теорией, что вне проекта теория не проявляет свои существенные черты.
Связь социологии и проектирования в нормативной форме выражает концепция «дизайн-социологии», с которой в 1983 г. выступил Б.ван Штинберген: социолог должен принять роль социального архитектора, и на этом основании возникают новые задачи макросоциологии. Ван Штинберген прогнозирует неизбежное слияние проектного подхода и макросоциологии в «дизайн-социологию», которая станет участником формулирования и обоснования социальных целей15.
Утопическое мышление – вовсе не рудимент социальной философии и социологии. Утопизм (в обновленных формах) – живое явление и нашего времени. Он исключительно современен, вне его нет сегодняшней интеллектуальной жизни. Мышление утопиями следует осознать как важнейшее условие социального проектирования в макросоциальном масштабе. Это не значит, что ему следует придавать нормативную роль. Карл Поппер хорошо показал опасность «утопической инженерии»: «...попытка достигнуть идеального государства, используя проект общества в целом, требует сильной централизованной власти немногих и чаще всего ведет к диктатуре»16. Но если не ставить знака равенства между утопией и реализуемым управленческим решением (что не раз имело место в истории многих народов), то она раскроет свои созидательные черты.
Утопии несут на себе следы социальной реальности и меняются под воздействием социальных изменений. В этих новых модификациях они оказываются напрямую связанными с социально-проектной деятельностью. Так, появление «экоутопии» сопровождало разработки в области глобального научно-культурного проектирования. Известный американский футуролог Алвин Тоффлер (род. 1928) выступил создателем «практопии» – системы социальных реформ, направленных на построение не идеального, но лучшего, чем нынешний, мира.
То, что Тоффлер называет «практопией», он определяет как «не лучший и не худший из возможных миров, но мир практичный и более благоприятный для человека, чем тот, в котором мы живем». Согласно авторскому представлению, «практопия предлагает позитивную и даже революционную и тем не менее реалистичную альтернативу»17.
Разновидность утопии «эупсихия» развивается как программа стабилизации и раскрепощения душевного и духовного мира личности с помощью социальной терапии18.
Антиутопии и дистопии. Ценностный подход в проектировании ведет к расширению проектной проблематики и многообразию ее обоснований. В этой связи проектное мышление все теснее смыкается и с антиутопиями и дистопиями.
Антиутопии представляют прекрасно организованное будущее общество как враждебное человеку. Именно такую картину тотально управляемого общества рисуют Евгений Иванович Замятин (1884-1937) в романе «Мы», Джордж Оруэлл (1903-1950) в романе «1984»: в высокоорганизованном обществе человек оказывается предельно несвободным.
Дистопии также рисуют негативный образ будущего. Но в отличие от антиутопий дистопии выводят его не из отрицательных последствий для человека идеальной социальной организации, а из негативных тенденций, обнаруживаемых сегодня: экологического кризиса, преступности, войн, биологической и психической деградации человека под воздействием наркотиков и т.д.
Пример дистопии дает известный фильм «Безумный Макс II: Воин дороги» («Mad Max II: The Road Warrior», 1981, реж. Дж. Миллер) с Мелом Гибсоном в главной роли: в пустыне остатки человеческого сообщества ведут смертельную борьбу с рокерами за последнюю цистерну нефти.
В конечном счете утопии, антиутопии и дистопии — лишь иная форма представления социального прогноза, который хоть и выполняется с применением методов научного исследования, но все же содержит немало интуитивного знания, домыслов и ценностных положений, идущих от исследователей и от экспертов — источников значительного числа данных, обрабатываемых как прогнозная информация.
Разумеется, утопии, антиутопии, дистопии не заменяют собой научного знания, необходимого для обоснования социального проекта. Но эти вымышленные социальные конструкции реальны в смысле ценностного отношения к окружающему миру. Вот почему в социальном проектировании с недавнего времени они стали замечаться, учитываться.
Поиск путей оптимизации социального проектирования. Выделению социального проектирования в относительно самостоятельную сферу деятельности в наибольшей мере способствовало осознание мировым сообществом глобальных проблем современности, и прежде всего экологической проблемы. После Чернобыльской катастрофы (1986) конкретизировалось понимание опасности человеческой деятельности для судеб человечества, если она выходит за пределы экологически допустимых границ, что и определило, среди прочего, решительный перелом в проектировании социальных изменений и оценке социальных проектов. Исходные вопросы социального проектирования – какие состояния желаемы и какие ресурсы есть для их достижения – в современных условиях раскрываются иначе, с иными акцентами и оттенками, чем еще 15 - 20 лет назад.
Раньше ценностная природа целенаправленных социальных изменений не осмысливалась в связи с конкретными проектными разработками и технологией проектирования, это была сфера чистой теории. Проектной деятельности была присуща установка на немедленную реализацию проекта. В качестве ведущих факторов успеха рассматривались скорость работ и наличие финансовых, кадровых и материально-вещественных ресурсов.
Теперь успех как достижение цели стал недостаточной характеристикой эффективности проекта. В новой парадигме мышления внимание уделяется не столько связи цели проекта и ее достижения, сколько самой постановке цели. Здесь сложилась новая мораль проектирования и новая его технология при выработке целей проекта: они должны устанавливаться после изучения последствий инновации для ценностного мира, в рамках которого будет реализовываться проект.
Проблема желаемого состояния общества приобрела явные черты экофобии. Социальный проект не должен разрушить хрупкое равновесие в системах «человек - природа», «человек - человек» – такая концептуальная установка ведет к утверждению экологически ориентированных параметров в качестве определяющих при оценке социальных проектов. Эти новые параметры отражают, во-первых, мультипликационный (многофакторный, множественный по последствиям) эффект любого планируемого социального изменения: оно не может не затронуть целой группы социальных потребностей, интересов и ценностей, как бы ни были скромны задачи проекта и какой бы малой общности он ни был адресован. Они, во-вторых, учитывают кумулятивный (накопительный) характер последствий, к которым ведет любая социальная инновация: изменение, порождаемое успешной реализацией проекта, нарастает и со временем может пересечь экологическую границу, за которой положительные последствия инновации будут перевешиваться ее негативными последствиями.
Отсюда – стремление к оптимизации социально-проектной деятельности, ее постановке под контроль не столько государства, сколько общественности. Идея участия населения в выработке и принятии решения по проектам, их корректировке, в недопущении произвольных социальных решений властей, администрации всех уровней или частных лиц стала одной из общепринятых основ практики социального проектирования во многих странах. Доктрина «общественного участия» («public participation»), развивающаяся в США и Европе с 60-х годов, более всего затрагивает градостроительные решения (ее зародыш содержался в критике планирования городского развития без учета интересов потребителей, отказе от практики осуществления архитектурных решений, исходя из представления о рациональном городе, о функциональной основе жизни людей). Доктрина строится на переходе от функционального к средовому (environmental) подходу – с активным участием жителей города в разработке и осуществлении социальных проектов.
Ядро (концепция, оценка результативности) социально-проектной деятельности все больше смещается в ценностную сферу. Именно в силу этого обстоятельства возникает возможность взглянуть с новой точки зрения на утвердившиеся у нас в стране подходы к социальному проектированию.
Объектно-ориентированный подход. В современной России наиболее распространен объектно-ориентированный подход к социальному проектированию. Этот термин предложен известной исследовательницей проблем социального проектирования Тамарой Моисеевной Дридзе (1930-2001)19 для обозначения концепций, разработанных Г.А. Антонюком, Н.А. Аитовым, Н.И. Лапиным, Ж.Т. Тощенко и др. Социальный проект с позиций такого подхода имеет целью создание нового или реконструкцию имеющегося объекта, выполняющего важную социокультурную функцию. Это может быть школа, больница, спортивный комплекс, но в качестве объекта проектирования могут выступать также социальные связи и отношения.
По определению видного российского социолога Жана Терентьевича Тощенко (род. 1935), «социальное проектирование – это специфическая деятельность, связанная с научно обоснованным определением вариантов развития новых социальных процессов и явлений и с целенаправленным коренным изменением конкретных социальных институтов»20.
Придерживающиеся близких позиций В.И. Курбатов и О.В. Курбатова определяют социальное проектирование как «проектирование социальных объектов, социальных качеств, социальных процессов и отношений» 21 . Специфику же социального проектирования они прямо связывают с характеристиками социального объекта: его противоречивостью, многовекторностью, невозможностью его описания конечным числом терминов любой социальной теории, многофакторностью его бытия и т.д.
Социальное проектирование в рамках этого подхода рассматривается как специфическая плановая деятельность, «суть которой – в научно обоснованном определении параметров формирования будущих социальных объектов или процессов с целью обеспечения оптимальных условий для возникновения, функционирования и развития новых или реконструируемых объектов». Диапазон социальных проектов «полностью совпадает с диапазоном социальных прогнозов и социальных нововведений»22.
В рамках объектно-ориентированного подхода к социальному проекту предъявляются требования конкретности, научной обоснованности, прямой связи с управлением обществом. Согласно Ж.Т. Тощенко, «проектирование – ответственный этап, требующий знания законов общественного развития. Оно не должно опираться (ориентироваться) на субъективные желания и устремления людей, какими бы благими намерениями они ни сопровождались. Избавиться от субъективизма в проектировании можно, только опираясь на научные методы»23.
Достоинства подхода видятся в локализации задач социально-проектной деятельности и проработке нормативных аспектов проектирования социальных объектов. Однако утверждение представителей обьектно-ориентированного подхода о закономерном характере проекта, его научной обоснованности как объективности представляется дискуссионным. Проблема состоит в толковании объективности и научности в социальной сфере. Детерминация социальных инноваций вариативна.
Русский философ и социолог Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944) справедливо замечал: «Хотя социальная политика вообще способна обладать научностью, однако это вовсе не значит, чтобы из данных научных посылок с необходимостью следовала только одна система политики, и именно она-то и была единственно научной. Напротив, из одних и тех же научных данных могут вытекать различные, но в то же время с одинаковой степенью научности обоснованные направления социальной политики, другими словами, из данного научного инструмента может быть сделано различное употребление. Только благодаря неправильному пониманию природы науки и границ социального детерминизма получает силу широко распространенное представление о том, что возможна только одна научная социальная политика» 24 .
Научная обоснованность проектируемого объекта, таким образом, доказуема лишь в самых общих положениях и спорна в отношении конкретного управленческого решения.
Проблемно-ориентированный подход. В 1986 г. на базе Института социологии РАН был создан Межотраслевой научный коллектив «Прогнозное социальное проектирование: теория, метод, технология», который работал под руководством Т.М. Дридзе. Коллектив (а в его составе известные ученые – Э.А. Орлова, О.Е. Трущенко, О.Н. Яницкий и др.) сформировал концепцию прогнозного социального проектирования, которая основывается на теоретико-методологических основаниях, получивших название проблемно-ориентированного (проблемно-целевого, прогнозного) подхода. Исследователи поставили перед собой задачу разработать фундаментальную теорию и методологию «прогнозной социально-проектной деятельности как специфической социальной технологии, ориентированной на интеграцию гуманитарного знания в процесс выработки вариантных образцов решений текущих и перспективных социально значимых проблем с учетом данных социально-диагностических исследований, доступных ресурсов и намечаемых целей развития регулируемой социальной ситуации».