Есть знаменитый портрет кисти Ганса Гольбейна-младшего: богато одетый Томас Кромвель, примерно в 1534 году, с листком бумаги в руке восседает перед столом с инструментами, которыми он писал письма для Генриха VIII и составлял проекты его законов. В «Вулфхолле» этот портрет служит для острого, как кинжал, момента истины. Главные герои книги прорисованы со жгучей точностью. Их подковерная борьба изображена с неослабевающим накалом в книге, где несколько идеально подобранных слов заключают в себе бездонные глубины смысла. Дьявольски точные и ядовитые фразы госпожи Мантел были бы пустой трескотней, если бы за ними не стояли скрытые мотивы героев. Однако она сумела убедительно поставить Кромвеля на дружескую ногу с монархом и морально оправдать его борьбу с Мором, образцом самопожертвования. «Вулфхолл» – слишком хитрая книга, чтобы принимать высказывания Кромвеля за чистую монету. В конце концов, он – злокозненный советник короля. И всегда себе на уме.
Можно с уверенностью сказать, что романы обращаются к периоду кардинального социокультурного прорыва. Томас Кромвель, по Х. Мантел, не только персонаж истории Англии, во многом определивший этот «дрейф» страны в сторону нового мироустройства, но и личность, которая, по сути, являла собою образ новой страны, нового мышления, отношения к людям, законам, правилам и нормам бытия.
История в представлении Мантел не только политика, политические события и политические фигуры, но нечто более объемное, глубокое, одновременно более сущностное и обобщенное. Мантел понимает, что с точки зрения реконструкции истории важно все ее «тело». Наверное, поэтому в романе так много того, что называется «реалии», артефакты, физическая субстанция прошлого в ее телесности и осязаемости. Именно при их помощи скорее всего и легче всего реконструируется прошлое.
В последние пять лет появилось огромное количество интересных книг, написанных женщинами, но про мужчин. Хилари Мантел – это самый занимательный пример. Она сказала про «Вулфхолл»: «Я была рождена, чтобы написать эту книгу» – и в это легко поверить. Эта книга о Томасе Кромвеле – насколько я понимаю, в мировой культуре он обычно воспринимается как не самый положительный персонаж, но здесь он предстает в совершенно другом свете. В первую очередь это повествование о приключении идей – жанр, особенно ценимый Виктором Пелевиным. Помимо политики и жизни Кромвеля мы наблюдаем его чистые и размеренные мысли, это такой герой, с которым себя очень хочется ассоциировать. Причем мыслит он цитатами из Библии, новозаветными понятиями – и это очень интересно. Причем это совершенно нетоскливо и непомпезно, это очень динамичная и захватывающая книга.
Читается этот политический экшн, скажем прямо, не всегда легко (а кто сказал, что заниматься интригами в Англии XVI века легко?), но очарование живого, трепещущего исторического действа того стоит. Да и харизма самого Томаса Кромвеля тоже – не обаяние зла, не обаяние наглого выскочки, но почти магические флюиды универсального ренессансного человека-который-кажется-знает-и-умеет-все… хотя, надо признаться, есть в мантелевском Кромвеле и что-то такое от крутых опасных парней из американского кино. В любом случае у Хилари Мантел получилось создать персонаж, в который можно влюбиться, – а это, согласитесь, один из лучших способов выучить историю.
Вулфхолл – наследный замок рода Сеймуров в графстве Уилтшир. Там в 1535 году Генрих VIII познакомился с Джейн Сеймур, сменившей его вторую жену Анну Болейн, королевский брак с которой – при живой жене Екатерине Арагонской – стоил Англии католической веры. «Автором» этих браков и сопутствующих им невероятных изменений (секуляризации, реформации и, как следствие, выхода Британии из-под воли папы) был Томас Кромвель – главный герой трилогии Мантел. Его придворную карьеру она прослеживает в подробностях (за «Вулфхоллом», посвященным в основном конфликту Кромвеля и Томаса Мора, последуют еще два романа).
Мантел при этом не предлагает никаких постмодернистских ребусов «переведи то время в наше», как это было, например, в «Имени Розы» Умберто Эко. И точно так же нет в ее книге политической назидательности, ради которой пишут такие тексты многие современные романисты (из соотечественников, например, Дмитрий Быков и Леонид Юзефович), у которых прошлое – всего лишь метафора нашего времени, а знаменитые «мертвецы» оказываются всего лишь удобными трансляторами авторских мыслей о современном. Мантел же совсем не интересует совпадение теперешней картинки с трафаретом прошлого. Вообще, если ее что-нибудь интересует, помимо, собственно, фигуры ее главного героя, – то это то, что называется «судом истории», и его справедливость.
При жизни Томас Кромвель практически официально был «самым ненавидимым человеком в Англии». Жесткость, с которой он закрывал монастыри и подавлял восстания монахов, угнетала даже короля, в пользу которого это все и делалось. При этом Кромвель, как оно часто и бывает, был умным государственником и прекрасным администратором. В противоположность этому мантеловский Томас Мор, отказавшийся принести присягу, признававшую власть Тюдоров над церковью и принявший из-за этого смерть, кажется глупым идеалистом, если не фанатиком, тупо придерживающимся устаревших принципов.
В схожем ключе, например, выворачивая наизнанку вроде бы уже сложившуюся схему «мучитель-мученик», Сергей Эйзенштейн показывает в своем знаменитом фильме взаимоотношения Ивана Грозного (реформатора и государственника) и митрополита Филиппа (консерватора и догматика). Как и Эйзенштейн, Мантел утверждает превосходство жестокого понимания целесообразности над бесполезным идеалистическим упорством.
«Не мертвые преследуют живых, а живые – мертвых. Кости и черепа вытряхивают из саванов, в лязгающие челюсти, как камни, бросают слова. Мы исправляем книги, оставшиеся от покойников, переписываем их жизнь». Если Хилари Мантел и стоило давать беспрецедентных «Букеров» – подряд за первую и вторую часть ее трилогии, – то за это высказывание. За признание своего (то есть писательского вообще) произвола, позволяющего делать давние жизни и смерти козырями в своей игре.
Моей замечательной подруге
Мэри Робертсон
Действующие лица
Уолтер Кромвель, пивовар и кузнец.
Томас, его сын.
Бет, его дочь.
Кэт, его дочь.
Морган Уильямс, муж Кэт.
Томас Кромвель, стряпчий.
Лиз Уайкис, его жена.
Грегори, их сын.
Энн, их дочь.
Грейс, их дочь.
Генри Уайкис, отец Лиз, суконщик.
Мерси, его жена.
Джоанна Уильямсон, сестра Лиз.
Джон Уильямсон, ее муж.
Джоанна (Джо), их дочь.
Алиса Уэллифед, племянница Кромвеля, дочь Бет Кромвель.
Ричард Уильямс, позже – Кромвель, сын Кэт и Моргана.
Рейф Сэдлер, старший письмоводитель Кромвеля, воспитанный в Остин-фрайарз.
Томас Авери, домашний счетовод.
Хелен Барр, бедная женщина, взятая в дом.
Терстон, повар.
Кристоф, слуга.
Дик Персер, псарь.
Томас Вулси, архиепископ Йоркский, кардинал, папский легат, лорд-канцлер; покровитель Томаса Кромвеля.
Джордж Кавендиш, помощник, затем биограф Вулси.
Стивен Гардинер, глава Тринити-холла, секретарь кардинала, позже государственный секретарь Генриха VIII; заклятый враг Кромвеля.
Томас Риотеслей (Ризли), хранитель личной королевской печати, дипломат, протеже и Кромвеля, и Гардинера.
Ричард Рич, юрист, позже генеральный атторней.
Томас Одли, юрист, спикер палаты общин, лорд-канцлер после отставки Томаса Мора.
Томас Мор, юрист и ученый, лорд-канцлер после падения Вулси.
Алиса, его жена.
Сэр Джон Мор, его престарелый отец.
Маргарет Ропер, его старшая дочь, жена Уилла Ропера.
Энн Крезакр, его невестка.
Генри Паттинсон, слуга.
Хемфри Монмаут, торговец, арестованный за то, что дал приют Уильяму Тиндейлу, переводчику Библии на английский язык.
Джон Петит, купец, арестованный по подозрению в ереси.
Люси, его жена.
Джон Парнелл, купец, ведущий бесконечную тяжбу с Томасом Мором.
Маленький Билни, ученый, сожженный за ересь.
Джон Фрит, ученый, сожженный за ересь.
Антонио Бонвизи, купец из Лукки.
Стивен Воэн, антверпенский купец, друг Кромвеля.
Генрих VIII.
Екатерина Арагонская, его первая жена, позже именуемая вдовствующей принцессой Уэльской.
Мария, их дочь.
Анна Болейн, его вторая жена.
Мария, ее сестра, вдова Уильяма Кэри, бывшая любовница Генриха.
Томас Болейн, ее отец, позже граф Уилтширский и лорд-хранитель королевской печати; любит, чтобы к нему обращались «монсеньор».
Джордж, ее брат, впоследствии лорд Рочфорд.
Джейн Рочфорд, жена Джорджа.
Томас Говард, герцог Норфолкский, дядя Анны.
Мэри Говард, его дочь.
Мэри Шелтон фрейлина.
Джейн Сеймур фрейлина.
Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, старый друг Генриха, женатый на его сестре Марии.
Генри Норрис джентльмен, состоящий при короле.
Фрэнсис Брайан джентльмен, состоящий при короле.
Фрэнсис Уэстон джентльмен, состоящий при короле.
Уильям Брертон джентльмен, состоящий при короле.
Николас Кэрью джентльмен, состоящий при короле.
Марк Смитон, музыкант.
Генри Уайетт, придворный.
Томас Уайетт, его сын.
Генри Фицрой, герцог Ричмондский, незаконный сын короля.
Генри Перси, граф Нортумберлендский.
Уильям Уорхем, престарелый архиепископ Кентерберийский.
Кардинал Кампеджо, папский легат.
Джон Фишер, епископ Рочестерский, советник Екатерины Арагонской.
Томас Кранмер, кембриджский богослов, сторонник Реформации,
архиепископ Кентерберийский после смерти Уорхема.
Хью Латимер, священник, сторонник Реформации, позднее епископ Вустерский.
Роуланд Ли, друг Кромвеля, позднее епископ Ковентри и Личфилда.
Лорд Бернерс, губернатор, ученый и переводчик.
Лорд Лайл, следующий губернатор.
Хонор, его жена.
Уильям Стаффорд, гарнизонный офицер.
Леди Брайан, мать Фрэнсиса; воспитательница новорожденной принцессы Елизаветы.
Леди Энн Шелтон, тетка Анны Болейн; воспитательница бывшей принцессы Марии.
Эсташ Шапюи, дипломат, уроженец Савойи, посол императора
Карла V в Лондоне.
Жан де Дентвиль, посол Франциска I.
Генри Куртенэ, маркиз Эксетерский, потомок дочери Эдуарда IV.
Гертруда, его жена.
Маргарет Поль, графиня Солсбери, племянница Эдуарда IV.
Лорд Монтегю, ее сын.
Джеффри Поль, ее сын.
Реджинальд Поль, ее сын.
Старый сэр Джон, опозоривший себя связью с женой старшего сына Эдварда.
Эдвард Сеймур, его сын.
Томас Сеймур, его сын.
Джейн, его дочь, при дворе.
Лиззи, его дочь, замужем за губернатором острова Джерси.
Уильям Беттс, врач.
Николас Кратцер, астроном.
Ганс Гольбейн, художник.
Секстон, шут Вулси.
Элизабет Бартон, пророчица.
Тюдоры
Йоркистские претенденты
Сцены бывают трех родов: во-первых, так называемые трагические, во-вторых – комические, в-третьих – сатирические. Декорации их несходны и разнородны: трагические изображают колонны, фронтоны, статуи и прочие царственные предметы; комические же представляют частные здания, балконы и изображения ряда окон, в подражание тому, как бывает в обыкновенных домах; а сатирические украшаются деревьями, пещерами, горами и прочими особенностями сельского пейзажа.
Счастье
Тайный сговор
Свобода
Учтивое оскорбление
Умеренность
Безумие
Величие
Бедствие
Прихоть
Нищета
Притворное сочувствие
Отчаяние
Лукавство
Подлость
Надежда
Исправление
Осмотрительность
Стойкость
Часть первая
I
Через пролив
А ну вставай!
Только что он стоял – и вот уже лежит, оглушенный, ошарашенный, растянувшись во весь рост на булыжнике двора. Поворачивает голову, смотрит на ворота, будто оттуда может прийти помощь. Сейчас его ничего не стоит прикончить.
Кровь из разбитой головы – по ней пришелся первый удар – заливает лицо. Левый глаз ничего не видит. Сощурив правый, он замечает, что шов на отцовском башмаке лопнул. Дратва вылезла наружу, узел на ней и рассек ему бровь. Это был второй удар.
– Вставай же! – орет Уолтер, примериваясь, куда ударить теперь.
Он приподнимает голову на дюйм-другой, ползет на животе, стараясь не выставлять руки, иначе Уолтер на них наступит. Так уже было.
– Ты что, угорь? – спрашивает родитель. Отходит на несколько шагов, разбегается, снова бьет.
Удар вышибает из него дух. В голове одна мысль: это конец. Лоб снова касается булыжников. Сейчас Уолтер начнет его пинать. Белла, запертая в сарае, заходится лаем. Жалко, что я больше ее не увижу, проносится в голове. Двор пахнет пивом и кровью. За воротами, у реки, кто-то орет. Ничего не болит, а может, болит все, и невозможно вычленить отдельную боль. Есть лишь ощущение холода в прижатой к булыжнику щеке.
– Нет, только глянь! – Уолтер прыгает на одной ноге, будто танцует. – До чего ты меня довел! Я порвал о твою башку свой добрый башмак!
Дюйм за дюймом. Дюйм за дюймом вперед. Пусть обзывает угрем, червяком, аспидом. Голову не поднимай, чтобы не злить Уолтера еще больше. Нос забит кровью, приходится дышать ртом. Отец отвлекся на порванный башмак. Минута передышки.
Его тошнит.
– Давай-давай! – ревет Уолтер. – Заблюй тут все!
Заблюй мои добрые булыжники.
– Давай же, вставай! Поднимайся! Святые греховодники! Встань на ноги!
Святые греховодники? Что это значит? Волосы в блевотине, собака лает, Уолтер вопит, над рекой несется колокольный звон. Ему чудится движение: как будто земля стала Темзой. Она вздымается и опадает. Последний воздух со свистом выходит из груди. Ну все, добил мальца, кричит кто-то Уолтеру. Он закрывает глаза, или их закрывает ему Господь. Глубокая, черная вода уносит его прочь.
Когда мысли возвращаются, он стоит в дверях «Летучего коня Пегаса». Уже почти полдень. Сестра Кэт выходит из кухни с горячими пирогами и едва не роняет поднос.