И Кутепов, и Гаврюшин, и Хоршев погибнут в окружении. Немцы пойдут на Смоленск и возьмут его в самом конце июля. Симонов в это время будет несколько дней в Москве. Он переходит из «Известий» в «Красную звезду». В эту короткую паузу ему предложено написать несколько стихотворений для газеты. Симонов пишет «Жди меня». В дневнике Симонов фиксирует: «Первым читателем „Жди меня” был писатель Лева Кассиль. Он сказал мне, что стихотворение, в общем, хорошее, хотя немного похоже на заклинание».
Но такое заклинание совершенно оправдано для воюющего мужчины в страшном 1941-м году.
В Смоленске в одиноком неразбомбленном доме работал телефон. Константин Симонов попросил дать Москву. Телефонистка ответила: «Сейчас». Он ждал минут пятнадцать. Наконец услышал: «Москва. Москва! Говорит Смоленск. Дайте 3-6-0-8-4». Потом длинный звонок – и знакомый голос произносит: «Алло», потом грохот и голос телефонистки: «Я вас разъединила. В Смоленске воздушная тревога». Симонов звонил в Москву Валентине Серовой. Лучшие симоновские военные стихи войдут в цикл «С тобой и без тебя» с посвящением ей. Там будет и стихотворение, где первой строчкой —
Симонов в Смоленске в первых числах июля. Город уже бомбят. 15 июля – массовый исход жителей из города. Вспоминает Леонид Андреев, в будущем профессор, декан филфака МГУ:
«Улицы были заполнены беженцами и войсками. У разбитого дома торговали мороженым. В ярком небе висели немецкие самолеты. В магазине без окон и дверей стояла очередь за сметаной. На берегу лежали восемь трупов расстрелянных немецких парашютистов. Под мостом закладывали шашки со взрывчаткой. На мосту тягач проехал по голове убитого подростка. Паника гнала людей на вокзал, лишала рассудка. Подошел состав с открытыми грузовыми платформами. Тысячи людей бросились к ним, опрокидывая друг друга, роняя узлы и чемоданы, крича, плача и ругаясь. Рядом с составом вдруг застучал крупнокалиберный зенитный пулемет. Люди метнулись к стенам вокзала, под платформы. Неудержимо плакала потерявшаяся девочка лет четырех. Пулеметная очередь осыпала ее брызгами разбитой штукатурки».
К 20 июля в районе Смоленска в окружении оказываются три наши армии —16,19 и 20-я. Немцы уже заняли Ельню, создав плацдарм, выдвинутый на восток.
Советское военное руководство полагает, что это вовсе не немецкий прорыв, а просто крупный десант. «Десант, десант, десант. В эти дни это слово буквально сидело в ушах», – пишет Симонов.
Симонов после короткого пребывания в Москве, где пишет свое знаменитое стихотворение «Жди меня», выезжает под Ельню.
В дневнике он пишет:
«Никто, начиная от командующего 24-й армией Ракутина и кончая командирами батальонов, не знал истинного положения под Ельней. Генерал Ракутин считает, что немцев из Ельни удастся выгнать через день-два, максимум через три».
На самом деле Ельня будет взята войсками 24-й армии только через полтора месяца, 7 сентября. 24-я армия входит в состав Резервного фронта под командованием Жукова. Ельня – наше первое большое успешное наступление. Но ельнинский выступ для немцев – второстепенное направление. В это время основные немецкие удары следуют на Центральном и Юго-Западном фронтах. Когда вермахт начнет генеральное наступление на Москву, он обойдется без ельнинского выступа.
Когда Жуков наступает на Ельню, немцы наступают на Киев.
Под Киевом в окружении, в котле, – пять армий Юго-Западного фронта. Командующий фронтом генерал Кирпонос погибает в бою. По немецким данным, в плену под Киевом оказывается 665 тысяч человек. По данным историка генерала Д. Волкогонова – 453 тысячи человек, включая 60 тысяч командного состава. В районе Мозырь—Гомель в плен попадает 78 тысяч, в Уманском котле – в окружении две армии, 103 тысячи пленных, включая обоих командармов – командующего 6-й армией генерал-лейтенанта Музыченко и командующего 12-й армией генерал-лейтенанта Понеделина.
Через несколько дней фамилия генерала Понеделина будет фигурировать в приказе Ставки за № 270 от 16 августа 1941 года. Приказ № 270 имеет отчетливую личную сталинскую интонацию. Видишь, как Сталин ходит взад-вперед и диктует:
«Не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной борьбе с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой прямо героически. Даже те части, которые случайно попали в окружение, сохраняют стойкость и выходят из окружения».
Далее следует бесспорное перечисление фактов успешного выхода из окружения.
Сталин продолжает:
«Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам».
И Сталин называет три имени. Первое – генерал-лейтенант Понеделин. Правда, на самом деле он генерал-майор. Сталин диктует:
«Он имел полную возможность пробиться к своим, но он струсил и дезертировал к врагу».
Вторым Сталин называет генерал-лейтенанта Качалова.
«Он предпочел сдаться в плен», – говорит Сталин. Третий – генерал-майор Кириллов.
«Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, сдающихся в плен? Нет, нельзя. Если дать волю этим трусам и дезертирам, они загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать».
Симонов в комментариях к дневнику 1941 года пишет:
«Я должен сделать горькое признание: я был человеком своего времени и тогда, летом 1941 года, читая этот приказ Ставки, под которым стояла подпись Сталина, не меньше других верил, что люди, упомянутые в нем, действительно виноваты во всем, что им приписывают».
После войны Симонов подробно изучит обстоятельства, при которых указанные в приказе люди попали в плен. Точнее, двое из них. Генерал-лейтенант Качалов вообще в плену не был. Он погиб в бою 4 августа и на момент выхода приказа № 270 был мертв. Ситуацию с Понеделиным Симонов отслеживает по журналу боевых действий Южного фронта. 4 августа записано: «Группа Понеделина продолжает вести бои в замкнутом кольце без снарядов и артиллерии». Генерал Кириллов со своим корпусом, судя по документам, все время прикрывает отход других частей.
Симонов пишет: «Не было никаких оснований объявлять их трусами, не пожелавшими прорваться к своим. На совести этих двух людей в тот момент было только одно – они физически не смогли, не успели или не решились застрелиться. Но это не повод считать их предателями, как это было сказано в приказе Ставки».
Генералы Понеделин и Кириллов, оболганные в приказе № 270, до конца войны будут в плену. Потом полгода на территории, занятой союзниками. Вернутся на родину. 30 декабря 45-го арестованы. Следствие будут вести пять лет. В 50-м они расстреляны. В 56-м признаны необоснованно осужденными.
В соответствии с приказом № 270 в 1941 году все попавшие в плен причисляются к изменникам родины. По приказу № 270 в 1945 году из немецких лагерей они попадут в советские. В этих лагерях окажутся и немногие уцелевшие защитники Брестской крепости. Репрессиям подлежат семьи попавших в плен. Они арестовываются и ссылаются в отдаленные местности СССР. В июле 1942 года Государственный комитет обороны в своем постановлении уточнит, что «членами семьи считаются отец, мать, жена, муж, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником родины на момент начала войны».
С июня по декабрь 1941 года в немецком плену окажутся до 3 миллионов 335 тысяч советских военнослужащих. К концу января 1942 года в результате расстрелов, эпидемий и голода погибнет 2 миллиона пленных. Сталин, выступая на станции метро «Маяковская» 6 ноября 1941 года, говорит: «За четыре месяца войны мы потеряли убитыми 350 тысяч и пропавшими без вести 378 тысяч человек, а раненых имеем 1 миллион 20 тысяч человек». Советских солдат, попавших в плен, Сталин вообще не упоминает.
На Западном фронте только в ходе Смоленского сражения в плен попадает до 300 тысяч человек. Почти 300 тысяч раненых, более 200 тысяч погибших. Окруженные под Смоленском войска и гражданское население имеют единственную возможность выхода – это узкая переправа через Днепр возле деревни Соловьево. Симонов был на Соловьевской переправе. Кроме того, в комментариях к дневнику он приводит фрагмент письма, полученного им от Василия Палаженко, который начинал войну именно под Ельней. Он пишет:
«С запада на восток стекались с широкого фронта к Соловьевской переправе. Переправа никакого прикрытия с воздуха не имела. Фашистские летчики с бреющего полета расстреливали людские потоки. На переправе из человеческих тел, повозок и мертвых лошадей образовалась плотина. Мне и сейчас еще видятся: окровавленная умирающая женщина, чуть вылезшая из воды на берег, а по ней ползет грудной ребенок, тоже окровавленный».
Симонов – Серовой с фронта:
До Москвы немцам остается 300 километров. Немецкая наступательная операция на столицу получает название «Тайфун». Ее планирование завершено к 19 сентября. Командование Западного фронта только 26 сентября докладывает в Ставку, что, по данным разведки, возможно немецкое наступление на Москву. На следующий день издается директива о необходимости перехода к «жесткой и упорной обороне», о создании фронтовых резервов и совершенствовании оборонительных сооружений. Но эти документы не успевают дойти до передовых частей.
Командный пункт Западного фронта в это время размещен рядом со станцией Касня, на господствующей высоте, в ярко-белом с колоннами старинном особняке князей Волконских. Все подъезды к дому посыпаны желтым песком. Узел связи – под легкими козырьками рядом с усадьбой. Наблюдается оживленное движение машин и военнослужащих.
В первый день операции «Тайфун», 2 октября, 27 бомбардировщиков наносят удар по командному пункту Западного фронта. Здание разрушено, 73 убитых.
Первоочередная задача немецкого командования – окружение и уничтожение советских войск в районах Брянска и Вязьмы. Решение этой задачи открывает путь на Москву.
Орел взят 3 октября абсолютно неожиданно для командования Брянского фронта. Когда немецкие танки врываются в Орел, в городе спокойно ходят трамваи, полные людей.
Командующий Орловским военным округом генерал-лейтенант Тюрин, отвечающий за оборону города, узнает о взятии города от рассыльного, который вбегает в штаб с криком, что немецкие танки на улицах города. Через три дня, 6 октября, окружен и взят Брянск. В котле оказываются три армии. Из окружения выйдет менее 20 % личного состава.
Симонов – Серовой:
Симонов пишет:
«В деревне мы встретили части одной из московских ополченческих дивизий. Это были по большей части немолодые люди – по сорок, по пятьдесят лет. Обмундирование – гимнастерки третьего срока, причем часть этих гимнастерок была какая-то синяя, крашеная. Командиры их были тоже немолодые люди, запасники».
Формирование дивизий народного ополчения началось 4 июля 1941 года. Впервые слова о формировании ополчения прозвучали накануне, 3 июля, в обращении Сталина. Кроме людей старших возрастов, в ополчение идет молодежь, часто негодная к строевой службе. Оружие у них времен Первой мировой войны. Уровень боевой подготовки крайне низкий. Но они добровольцы и проявляют невероятную стойкость.
Симонов пишет:
«Помню, что они произвели на меня тяжелое впечатление. Думал: неужели у нас нет никаких других резервов, кроме вот этих ополченцев, кое-как одетых и почти не вооруженных? Одна винтовка на двоих и на всех один пулемет».
Когда будет принято решение отвести войска на рубеж Ржев—Вязьма, эти люди будут прикрывать отход. И это они встанут под удар немецких армий группы «Центр». И попадут в страшнейшее окружение под Вязьмой.
Вспоминает ополченец Борис Фридман:
«1 октября 1941 года мы сидим с однополчанином, беседуем о том о сем, и он, регулярно бывавший в штабе полка, говорит мне: „Идут разговоры, что мы уже окружены”. Я ему в ответ: „Да что вы, Александр Николаевич, этого не может быть, была бы слышна стрельба, а кругом так тихо, так спокойно”».
Бомбардировка пойдет на следующий день, 2 октября. Операция «Тайфун» начинается с тотальной бомбардировки. Она полностью нарушает связь между советскими войсками. Немецкие танковые клинья по гигантским дугам двигаются в обход основных сил наших армий и уже 7 октября завершают полное окружение наших частей. Затем по магистрали Москва – Минск они рассекают окруженную группировку надвое и приступают к ее уничтожению.
Предвидя катастрофу окружения, командующий Западным фронтом Конев еще 4 октября докладывает Сталину о ситуации. Все решают часы и даже минуты, но 4-го Сталин разрешения на организованное отступление не дает. Только 5 октября Ставка утвердит приказ об отступлении. Реально оно начнется только 6-го. Будет уже поздно.
Вспоминает окруженец военврач Иван Акопов:
«На глазах разваливалась вся организация отступления. Все части перемешались, никто не управлял движением. Карт у нас не было, не было их и у командиров других частей. Некоторые части стали сворачивать с главной дороги на прилегающие, чтобы ускорить продвижение. Попадались брошенные грузовики, видели отдыхающих, в одиночку и группами. На наш вопрос – куда они идут? – отвечали, что идут куда глаза глядят, надеясь выйти к своим».
Из воспоминаний ополченца Александра Леляичева:
«Раненых взять нельзя, мертвых захоронить тоже. Отходим. В последний момент два майора поссорились. Спор был: кто должен командовать полком. Один другого застрелил, и оставшийся майор принял командование по выходу из окружения».
Те, кто выйдет из окружения, окажутся в фильтрационном пункте Западного фронта на Стромынке, в здании общежития университета. Счастливцы попадут снова на фронт, остальные – в лагеря.
Из воспоминаний окруженца:
«Когда я очнулся после бомбежки, вокруг было безлюдно. Только убитые. Я пошел по лесной дороге, меня нагнал военный грузовик. Мне помогли залезть. Проехали одну деревню. На улице ни души. Проехали еще две деревни – всюду тихо. И это стало успокаивать. И вот на полном ходу мы въезжаем в следующую деревню и попадаем в кольцо немецких танков. Нас останавливают. Возникают немецкие автоматчики. Я – в плену. Новые группы пленных прибывали весь следующий день. Потом нас всех привели в транзитный лагерь для военнопленных в маленьком городке. Потом колонна военнопленных двинулась в долгий путь. Ни конца, ни начала ее видно не было».
Из воспоминаний бывшего пленного:
«В больших селах колонна ненадолго останавливалась. Деревенские старики сумрачно глядели на нас. И я не видел сочувствия в их глазах. Крестьянка держит в руках полбуханки хлеба и предлагает обменять ее на пару белья, которое пленный должен снять с себя».