Рите он нравился как друг: с ним всегда было весело, он всегда был готов рассмешить и прийти на помощь любому, кого считал своим другом – а таких друзей у него было полгорода. Но как только дело касалось рабочих вопросов, тут же выползали отрицательные черты его характера, и Рита чувствовала, как к ней начинает подкатывать раздражение. Последнее время она часто думала о том, что пора бы уже прекратить эти отношения – Саша начинал все больше заигрываться, а она все больше раздражаться, но бросить работу в «Спутнике» до окончания срока договора не могла. Собственно, на «Спутнике» и были завязаны их отношения.
Рита познакомилась с Сашей прошлой зимой, еще на третьем курсе, в кафе-автомате на углу Невского и Рубинштейна: его привела с собой Ритина подруга. Узнав, что Рита учится в институте иностранных языков, он тут же предложил ей поработать на зимних каникулах переводчиком в международном молодежном лагере, организуемом ленинградской базой «Спутника». Рита согласилась: зарплата была больше, чем в «Интуристе», а нагрузка и слежка органов госбезопасности – существенно меньше. Так необходимая ей языковая практика окупала отсутствие свободного времени с лихвой: Рита мечтала о карьере переводчика-международника, а объектов для оттачивания профессиональных навыков было ничтожно мало.
Сам же Саша попал на место ответственного организатора базы с протекции отца, но к работе относился несерьёзно, предпочитая свободный образ жизни золотой молодежи. Отсюда в работе организации часто происходили накладки и нестыковки, и будь на месте Саши кто другой, его давно бы сместили с должности – но за плечами стояла фигура влиятельного отца. Часто Рите, помимо своих непосредственных обязанностей гида-переводчика, приходилось быть логистом, управляющим и массовиком-затейником в одном лице, выполняя, по сути, Сашины обязанности. Опыт был, несомненно, полезный и ни с чем не сравнимый, но она начинала от этого уставать, особенно сейчас, когда на летний сезон пришлось выйти неделей раньше запланированного – Саша слёзно умолял выручить и подобрать оставшуюся бесхозной группу студентов-архитекторов из ГДР.
Изначально их должен был взять другой гид, парень из «корабелки» – но он был вынужден уйти с позором, перед тем успев изрядно отличиться в работе с группой из Западной Германии: поучаствовал в нелегальной торговле с иностранцами, устроил с ними пьянку в поезде за их же счёт – и, как вишенка на торте, вступил в связь с немецкой туристкой. К подобному Рита относилась спокойно (если это не касалось ее лично), кроме, пожалуй, ситуации с поездом – здесь было явное нарушение профессиональной субординации. В остальном же все фарцевали по-мелкому, кто-то влюблялся, тайно встречался и даже переписывался, несмотря на официальные запреты. Но старались быть осторожнее и не прокалываться так явно. Рита немного сочувствовала этому парню, хотя поражалась его недалекости.
Она взглянула на вокзальные часы. Те показывали двадцать минут одиннадцатого. Надо было найти Майера, руководителя «ды́ровцев», как называл туристов из ГДР один ее знакомый фарцовщик, и все же принять его подарок – чтобы договориться с вокзальным рестораном наверняка.
Глава 2
Три месяца назад
– Родители Уллы нашли перевозчика, – сказал Петер за обедом.
Мать с невозмутимым видом поставила перед ним тарелку супа.
– Сколько это будет стоить? – спросила она.
– Десять тысяч.
– Прекрасно. – Все с тем же невозмутимым видом Анна села напротив. – Размести завтра объявление в газете о продаже автомобиля. Если добавить сбережения, как раз хватит.
– Мам, ты не поняла. Десять тысяч с человека.
Мать замолчала. Оба знали, что таких денег у них не было. Они молча ели свой обед. В комнате висела тишина, прорезаемая лишь тиканьем стоявших на камине часов.
– Беги один, Петерле, – наконец сказала мать, разбив напряжённое молчание. – Здесь тебя ничего хорошего не ждёт.
– Нет, мама, послушай. Я уже все решил. Тебе сделают документы, родители Уллы все организуют, поедете с ней вместе как мать и дочь. Только там очередь, готово будет в июле, не раньше. Я как раз университет закончу. Я уже задаток внёс – у меня были деньги, я весь год работал, ты же знаешь. Только машину все равно продать придется, иначе не хватит. Но все равно, не здесь же ее оставлять. – Петер волновался, и от волнения говорил быстро и сбивался. – А мы с Йоханом договорились. У него дом практически на самой границе; ну, ты знаешь, у них же свой дом, не квартира. Нам его отец помогает, и ещё братья. Они тоже хотят бежать всей семьёй, а денег нет. Я думаю, к концу июля мы как раз закончим.
– Что закончите?
– Рыть туннель.
– Нет, Петерле. Это опасно. На вас могут донести соседи.
– Брось, мама. Что они заподозрят? Мы с Йоханом с седьмого класса дружим, я у него и так почти каждый день бываю.
Анна заметно расслабилась. То, что Йохан был закадычным и чуть ли не единственным другом ее не особо общительного сына еще со школы, она знала. Но жизнь научила не доверять никому.
– Хорошо, – сказала она. – Только вам надо отвести от себя подозрения.
– Что ты имеешь в виду? – Петер недоуменно посмотрел на нее.
– Показать свою лояльность партии, поучаствовать в каком-нибудь молодежном мероприятии. Лучше всего выездном, незадолго до побега. Тогда меньше шансов, что вас заподозрят в неблагонадежности. Есть у вас такие?
– У нас на факультете сейчас набирают группу для поездки в Советы, кажется, в начале лета. Что-то вроде дружеского визита. Меня Криста звала.
– Узнай об этом подробнее и запишись – это был бы замечательный вариант.
– Но у меня нет денег. Я почти все потратил.
– Не думаешь же ты, что и у меня ничего нет, – Анна улыбнулась и собрала тарелки.
– Ступай, я тут сама справлюсь, – добавила она, заметив попытку Петера помочь ей убрать со стола, и, стоя уже на пороге кухни, бросила через плечо: – Все будет хорошо.
Но Петер не услышал в ее голоcе привычной уверенности.
* * *
Выйдя из здания вокзала, Петер достал из кармана брюк сложенный вчетверо туристический путеводитель по Ленинграду с картой города, которым перед отъездом снабдил его Йохан. Сам Йохан в Ленинграде не бывал, путеводитель из путешествия по Советам привез годом или двумя ранее Макс, его старший брат. Карта представляла для Петера особую ценность – на ней Максом по памяти тщательно были отмечены основные пункты нелегальной торговли советских граждан с иностранцами, или по-местному «фарцовки», по счастью, совпадавшие с главными достопримечательностями северной столицы, как называли Ленинград русские.
На таможенном досмотре в Бресте пограничник, увидев карту, сперва посмотрел на Петера весьма подозрительно, но выслушав его восторженную речь на старательном русском о мечте увидеть крейсер «Аврору» и штаб революции Смольный, удовлетворённо кивнул, неожиданно улыбнулся (русские вообще редко улыбались) и пожелал приятного путешествия.
– Лучше идти ближе к вечеру, после четырех где-нибудь, в это время народа к точкам больше подтягивается, – наставлял Петера Макс перед отъездом, – но и следят больше. Так что ты к этому расписанию не привязывайся. Смотри, когда у вас свободное время от программы будет – так удобнее дело провернуть. Бывает, и во время экскурсии все складывается, тут уж как повезет. Главное, разом все не сбывай. Продешевишь, и вероятность больше, что поймают – милиция за этим смотрит, правда, не очень пристально. Больше шансов, что настучат. Впрочем, смотри по обстоятельствам. И оденься похуже, чтоб на фоне местных не выделяться. А, да, самое главное чуть не забыл! Валюту везти не вздумай. Плату бери рублями, кодовое название – «fanera», на натуру не соглашайся – разведут. Деньги меняй на товар – икру красную и черную, водку. В «Берёзку» не ходи, разводилово для туристов. Отоваривайся в «Елисеевском», видишь, вот он, на карте отмечен. Там всегда все есть по внутренним ценам. А вообще, хорошо, что ты через «Спутник» едешь, а не через «Интурист».
– Почему это? – удивлённо спросил Петер.
Несмотря на то, что своей поездкой он преследовал вовсе не туристические цели, путешествия через бюро международного молодежного туризма «Спутник» хоть и были дешевле, в значительно уступали в комфорте широко известному «Интуристу», фактической туристической монополии Советского Союза.
– Через «Спутник» молодежь в основном едет, – ответил Макс, – постоянно встречи комсомольские, вечера дружбы. Внешне всё официально, а на деле весело – неформальное общение, знакомства. Слежки опять же меньше, легче затеряться в толпе. За интуристовцами на каждом углу следят: по слухам, у их гидов даже специальные тетрадки для доносов есть, где они перед КГБ отчитываются. Но ты все равно сильно не расслабляйся. У нас, бьюсь об заклад, руководители группы на «штази» работают. И в самой группе тоже кто-то есть, это все знают. И всегда гадают: кто?
Петер отвел взгляд от карты, вырвавшись из своих воспоминаний, и поднял голову. С левой стороны перед собой он увидел помпезного вида павильон в неоклассическом советском стиле, чем-то напоминавший одновременно древнеримский пантеон и мавзолей Ленина. Петер вгляделся в золоченую надпись по архитраву: «Площадь Восстания», – гласила она. Если верить карте, путь его лежал именно в этом направлении.
* * *
Майера Рита нашла практически на том же месте, что и оставила – тот отчаянно пытался успокоить недовольных туристов.
– Товарищ Майер, можно вас на минуточку? – сказала она, отводя его чуть в сторону. Группа притихла в ожидании новостей.
– Берите ваш подарок и пойдёмте со мной – тихо шепнула она ему по-немецки.
Майер заметно просиял и тут же рассыпался в любезностях:
– Ах, милая Рита, как я рад, что вы всё-таки решили принять мой скромный знак внимания.
– Нет, товарищ Майер, вы ошибаетесь, подарок я по-прежнему не смогу принять, но работники вокзального ресторана будут ему очень рады.
– Рита, что вы такое говорите?! Это… Это взятка! Как вы можете так поступать? Вы же комсомолка! – В голосе Майера возмущение мешалось с осуждением, но в глазах Рита не видела ничего, кроме досады.
– Поймите, товарищ Майер, иначе нам негде переждать. Автобус самое быстрое через два часа будет, я только что с базой разговаривала. Вы сами видели, что в зале творится. Единственный выход – договориться с рестораном, но просто так сорок мест на два часа нам не освободят, мы же не правительственная делегация. – Увидев недоверие во взгляде руководителя немецкой группы, Рита набрала воздуха и продолжила как можно более спокойным тоном: – Это для вашей же группы. Заодно познакомимся поближе, кофе попьете, я на ваши вопросы отвечу, решим организационные моменты, чтоб потом на это время не тратить.
К недоверию во взгляде Майера примешалась некая благодарность.
– Вы уж простите, но подарок ваш отнюдь не протокольный. Как вы правильно заметили, я комсомолка, и веду себя соответственно, – добавила Рита (досада вновь возобладала во взгляде Майера).
– И да, давайте сразу договоримся: я не докладываю о вас, вы не докладываете обо мне. – Руководитель немецкой группы смотрел на нее уже с откровенной злостью.
– Этого я не могу обещать, – резко ответил он.
– Тогда я тоже не могу обещать, что не доложу своему руководству о том, что вы пытались завязать со мной более близкое знакомство.
– Я согласен, – кивнул в ответ Майер.
Майера Рита не боялась, хотя он был ей глубоко неприятен. Тем более, идея дать взятку буфетчице исходила от ее же собственного начальства. Даже если Майер донесет – а такие доносили, Рита их насквозь видела – дальше Сашиного кабинета и мусорной корзины в нем его пасквиль не уйдет. У себя в Германии пусть будет хоть сколь важным агентом внутренней разведки (про руководителей гдровских групп ходили слухи, что все они стучали «штази»), а здесь он никто, обычный интурист. Но перестраховаться на всякий случай все же стоило.
За разговором они подошли к вокзальному ресторану. К удивлению Майера, тот был не в пример чище зала ожидания, скатерти на столах сияли белизной (возможно оттого, что день только начался и их еще не успели испачкать). Посетителей, вопреки ожиданиям, было немного, возможно, из-за достаточно раннего часа. За одним из столиков выпивала пара мужчин, закусывая неприглядного вида сырой рыбой с порезанными сверху кольцами репчатого лука и серым хлебом. За соседним столом картина повторялась, но мужчин было уже трое, а вместо рыбы, в которой Майер наконец признал селедку, на столе стояла тарелка с нарезанной копчёной колбасой и чуть поменьше – с солёными огурцами. За третьим столиком сидела женщина с двумя детьми дошкольного возраста, что-то допивая из стакана, вставленного в подстаканник, дети ели мороженое. Рита направилась прямиком к витрине с лежавшими на ней свежей выпечкой и бутербродами вполне пристойного вида. Очереди отчего-то не было.
– Доброе утро. Будьте любезны, сорок чашек кофе с пышками, – очаровательно улыбнулась девушка стоявшей у кассы женщине средних лет в белом халате и такой же белой наколке на голове.
– Деточка, где я тебе возьму столько кофе? Чай вот, пожалуйста, только что целый бак навели, – скучающим голосом ответила женщина.
– Нет, простите, нам нужен именно кофе. Желательно черный. И сорок мест за столами, на два часа, – все так же улыбаясь, но твердо ответила гид, незаметно толкая его локтем.
– Дружеская делегация из братской ГДР приветствует вас, – вставил Майер по-русски, вытаскивая из-за пазухи и протягивая буфетчице упаковку с двумя парами нейлоновых чулок. Та торопливо схватила подношение и быстро спрятала под прилавок.
– Хорошо, приходите минут через пять, – кивнула женщина, словно ничего не произошло.
* * *
Петер подошёл к павильону входа в метро и свернул на Невский проспект: если масштабы карты были верны, идти ему предстояло минут двадцать. Он остановился, чтобы надеть пиджак – погода в противовес календарю была отнюдь не летняя: Ленинград встречал его затянутым небом и пронизывающим холодным ветром с Невы. Петер поежился, жалея, что оставил плащ в оставленном в камере хранения чемодане.
Словно вопреки непогоде, а может и благодаря ей, город поражал своим гротескным великолепием, особенно захватывающим в своем ненастье – и Петеру тотчас захотелось достать камеру, чтобы запечатлеть все это: уходящую вдаль широкую Невскую перспективу, тянущиеся вверх – и одновременно давящие, такие одинаковые – и в то же время такие разные – фасады домов тысячи оттенков и переливов серого, холодного розового и зеленого, и нависающие над всем этим грозное, тяжелое свинцовое небо.
Казалось, этот город признавал только два состояния: его можно было или любить, или ненавидеть – и, кажется, Петер выбрал для себя первое. Ленинград стал для него тем самым Петербургом, сошедшим со страниц романов столь любимого им Достоевского, гипнотическим в своей серости и безысходности, отталкивающим – и таким манящим.
Дойдя до Аничкова моста, он, несмотря на нехватку времени, все же не удержался: достал из портфеля камеру и сделал один-единственный снимок – гордо вскинутая вверх голова и вздымающиеся копыта непокоренного ещё коня на фоне свинцово-серого неба.
Здание ленинградского Гастронома N 1, в прошлом Дома торгового товарищества братьев Елисеевых, попросту называемом Елисеевским, было точно таким, каким видел его Петер на репродукции, когда готовился к докладу по иностранной архитектуре эпохи раннего модерна. Та же стеклянная витрина в несколько этажей, те же статуи античных богов по фасаду, символизирующих торговлю, искусство, промышленность и что-то там еще, Петер уже не помнил, что именно, – все было точно как на картинке, но вблизи поражало своей захлестывающей, нарочито бьющей в глаза эклектичной роскошью и богатством. Петер вспомнил: в той книге говорилось, что братья Елисеевы были главными поставщиками русского императорского двора, а потому позволить могли себе многое – и снести здание XVIII в, и магазин построить выше регламента застройки Невского.