Наподобие медали, пожалованной защитниками Севастополя, учреждалась в память минувшей войны светлая бронзовая медаль с вензелевым изображением Императоров Николая I и Александр II и надписью: «На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки».
Щедрою рукою излил Император царские милости на ближайших к своему престолу слуг. Ветеран наполеоновских войн, бывший много лет вождем русских военных сил на Кавказе, генерал-адъютант князь М.С. Воронцов произведен в генерал-фельдмаршалы. В княжеское Российской Империи достоинство возведен председатель Государственного Совета граф А.И. Орлов, в графское – обер-камергер Рибопьер, обер-гофмейстер Олсуфьев, генерал-адъютант Сумароков, а генерал-губернатор Финляндии Берг – в графское достоинство Великого Княжества Финляндского.
Коронационный манифест так же распространял и ряд милостей, льгот и всякого рода облегчений более тридцати категорий жителей Российской Империи. Венцом царского милосердия было великодушное прощение государственных преступников, лишенных всех прав состояния и сосланных в Сибирь или сданных в солдаты по делу о тайных обществах 1825 года и по заговору Петрашевского в 1849 году. Им было дозволено возвратится с семействами из мест ссылки и жить, где пожелают в пределах Империи, за исключением Петербурга и Москвы. Осужденным и детям их возвращены титулы и потомственное дворянское достоинство.
В дни, следовавшие за коронацией, происходили беспрерывные блестящие празднества: два бала и маскарад в Кремлевском дворце, парадный спектакль в Большом театре, балы у послов французского и австрийского.
Александр II и его семья оставались в Москве еще целый месяц, а девятнадцатого сентября они провели весь день в лавре св. Сергия. 23-го они выехали из первопрестольной и 24-го прибыли в Царское Село. Второго октября Их Величества торжественно вступили в Санкт-Петербург, но тотчас возвратились в Царское Село и только к именинам Наследника шестого декабря вернулись в столицу и уже основательно поселились в Зимнем Дворце и началась эпоха Великих реформ, в их числе долгожданная отмена крепостного права, реформа судебной системы и окончательная передача Аляски Соединенным Штатам Америки.
К ней
Иван Федорович проснулся на своем кожаном диване, свечи в канделябрах уже давно сгорели, а в дверь его кабинета настойчиво стучали, требовавши незамедлительно открыть. Он тяжело приподнялся, не спеша достал карманные часы открыл их и посмотрел на циферблат – время было два часа после полудни. Затем встал и повернув ключом в замочной скважине открыл дверь. На пороге стояли служанка Маша и его дражайшая жена Екатерина Ивановна с согнутой в локте руке и поднятой вверх. Между указательным пальцем и безымянным пальцем торчала белого цвета бумажка.
Иван! Позволь себе объясниться. Что это? – Строго сказала его жена.
А ты разве не ознакомилась с его содержанием? – Невозмутимо, вопросом на вопрос парировал Иван Фёдорович.
Я в твои дела не сую свой нос…, с последних пор.
Дорогая, а где ты это взяла?
Его принес какой-то мальчуган лет четырнадцати, спешно вручив ее мне и бросил: «отдайте срочно Ивану Карамазову», даже на чай не взял, и убежал, – сказала растерянно Екатерина Сергеевна. – Разумеется я не стала разворачивать, а направилась сразу к твоему кабинету.
Иван Фёдорович неспешно вскрыл бумажку и прочитал: «Приходи сегодня! Жду! С.П.».
А это от купца Сердоликого. Он отвечает мне…, надумал-таки.
От кого?
От купца Даниила Андреевича Сердоликого. Я ему третьего дня весьма заманчивое предложение о покупке одной вещицы сделал, он сейчас в трудном положении знаешь ли. Вот ответ! Ждет меня сегодня.
Что за вещица? Дорого ли стоит?
Для вашей Катенька красоты сущая безделица, а для него спасительная надежда от полного разорения, – ответил успокаивающе Иван Федорович.
Обед на столе Иван.
Правда остыл немного, – вставила Маша.
Нет, обедайте без меня, дело срочное, а вдруг передумает. Нужно торопиться, ехать нужно. Я у него отобедаю! – Сказал Иван Фёдорович и направился к шкафу переодеть рубашку.
Снова уходишь. Я практически тебя в последнее время совсем не вижу! Я скучаю Иван… и Родя тоже. Ты так стал занят, неужели это нужно для нашего счастья?
Для нашего благополучия Катенька. Я отец нашего семейства и должен заботиться о его денежном благосостоянии, но ты не волнуйся вечером я и тебя и Родю обрадую. Вот увидишь.
Не ужели даже в праздники нужно куда-то уходить? – не унималась Екатерина Ивановна.
Да, даже в праздники. Знаешь ли Катенька финансовые дела праздников и выходных не знают. Поцелуй Родю от меня и скажи, что я вечером буду с гостинцем, а тебе с подарком и все компенсирую, – сказал практически на ходу, уже переменив рубашку и проследовав в переднюю Иван Федорович. Екатерина Ивановна сопровождала его.
Катенька, крепко обними Родю от меня и поздравь с праздником, – сказал уже одевшись Иван Федорович и поцеловав руку жены скрылся за дверью.
Христос с тобой, – только и успела пролепетать Екатерина Ивановна.
Выйдя из парадной лучи яркого солнца больно ударило ему в глаза, от чего он прищурился и посмотрев направо и налево и не обнаружив свободного извозчика пошел по улице. Но пройдя несколько шагов как за спиной Иван Фёдорович услышал за спиной цоканье лошади.
Барин! Подвезти куда? – крикнул довольно пожилой извозчик.
Иван Федорович удивленно обернулся и уселся в повозку скомандовав:
На Офицерскую улицу в герберге (ресторан) «Отель дю Норд».
Извозчик натянул вожжи, – Гей! Но-о-о, пошла куцая, – крикнул он и сани сдвинулись с места.
Дорогой Ивану Федоровичу пришли воспоминания о прошлой ночи. Что это была за встреча с таинственным незнакомцем? Была ли она явью или просто видение? «Нет, конечно если здраво рассуждать, то это наваждение какое-то», – подумалось Ивану Федоровичу. Но все же это видение требовало от него чтобы он уверовал в его реальность, как тот черт, явившийся ему тринадцать лет тому назад в ночь смерти Смердякова. А сейчас что? Это кошмар какой-то вот и все. Хотел, чтобы я испугался и поверил ему, а через него, хоть он и темная сила уверовал в бесплотные силы, духов разных. А через них и хотел мне доказать существование Бога. Не на того напал, а я не верю во всю эту чепуху, просто болезнь какая-то во мне проснулась и все. Нужно что-то с этим делать.
Придя к такому заключению, Иван Федорович усмехнулся и выпив из железной фляги, сказав себе: «Меня так просто не возьмешь, на ко выкусите! Нет, не верю и все тут!».
Сани тем временем подъехали к отелю, а на пороге его уже встречал швейцар. Он уже знал в лицо за всегдашнего посетителя их заведения и потому сняв шапку поздоровался, но Иван Фёдорович, не обращая на него никакого внимания прошел вовнутрь. В помещении было не так много народа и потому привычный столик был свободен, и он непринужденно сел за него. Официант тут же появился возле него приготавливаясь записать заказ дорого клиента.
Ему на обед было подано: борщ по-киевски, зажаренная куропатка, сладкий рулет и сто грамм водки. С собой он распорядился взять балык из осетрины. С тем и покинул он известное заведение, снова поймав извозчика. Но в этот раз Иван Федорович сошел в квартале от Измайловской роты и дальше направился пешком. Дойдя до знакомого ему здания, он вошел во двор и прошел через черный ход. Дверь открыла ему она сама, глаза ее горели, а на лице из тонких губ играла улыбка удовольствия.
Проходи скорей. Я ждала тебя! – Сказала она, пропуская его в переднюю.
Но его радостным чувствам от встречи пришел скорый конец. Рядом с ней стоял мужчина, явно моложе его, с зачесанными назад волосами и бородкой. Иван Федорович тут же замер от его поразительно смотрящих его глаз прямо в упор.
Ну что вы встали?! – вопросительно взвизгнула она.
Молодой человек уже был одет в тулуп и валенки и хотел было пройти к двери, но она его остановила жестом своей руки.
Погоди. Знакомитесь, это Андрей, а это-о-о: Иван Фёдорович! – протянула она.
Оба стояли как истуканы молча смотря друг на друга.
Не знаю! Воды что ли набрались?! А ну пожмите скорей друг другу руки и будьте с этой минуты друзьями и кончено! – Сказала она вся, сгорая в нетерпении.
Зачем он здесь? – Спросил Андрей.
Ох, я же тебе давеча говорила о нем. Ты забыл верно? Это деловой человек его помощь очень ценна для нас и без него нам не сделать того предприятия что мы задумали. Теперь пожмите руки. Андрей, я прошу, – настоятельно сказала она и взяла у обоих правые руки и соединила в рукопожатие. – Вот уже теплее, а то мороз прямо бр-р-р.
Когда дело сделаем, я тебя застрелю, – твердо сказал Андрей и крепко сжал руку Ивана Федоровича.
Попробуй, – с усмешкой ответил Карамазов и расцепил рукопожатие.
Ой да не обращайте внимания, это он так делает для собственной значительности, – отмахнулась она и продолжила другим тоном – дорогие мужчины! Не ругайтесь, ссора только вредит нам всем. Успокойтесь и думайте лучше о деле, а я берусь осчастливить вас обоих и для каждого из вас я буду своя.
Я пошел, – сказал Андрей, – идти надо, иначе без меня начнут, а мне бы не хотелось, чтобы начинали без меня, – она робко поцеловала его в щеку, а Иван Фёдорович поморщился.
Пойдем! – Сказала она ему, как только они остались одни.
Ну что ж пошли, – ответил он и оба проследовали в одну из двух комнат, где стоял шкаф, кровать и стул.
Софья, Софья, Софья, моя любимая девочка, – сразу накинулся на нее Карамазов.
Стой…, подожди…, не надо…, я не хочу сейчас, – довольно энергично пыталась высвободиться из его объятий она, что ему пришлось уступить.
Что еще? – отступив, недоуменно спросил Иван.
Во-первых, я больше для тебя не Софья Перовская, а Мария Прохорова. Так, называй меня всегда, – сказала она как можно строже.
И даже здесь? Когда совсем одни?
Да и здесь. Я хочу, чтобы ты привык к моему конспиративному имени и фамилии, и чтобы нигде и никогда не помянул моего имени de la vie passée (из прошлой жизни).
А для чего тогда ты мне его сказала при нашем первом знакомстве?
Чтобы ты знал, что я не какая-нибудь там простушка, а женщина из знатного рода графа Кирилла Григорьевича Разумовского – последнего гетмана малороссийского, правнучка крымского губернатора. И если я согласилась быть твоей, то только потому, что ты заплатил за меня высокую цену.
И что вы теперь хотите моя царице!
Хочу?!
Да уж из глаголь же скорей, а я полностью повинуюсь вам и клянусь, исполню, в обиде не будете, я вам обещаю, – сказал с придыханием Иван Федорович и очень близко приблизился к ней так что она почувствовала его страсть, бушующую в нем всем своим телом.
Знаешь, – как-то оторопев начала Софья, – нам нужно три тысячи рублей на типографский станок и съемную квартиру на устройство в ней подпольной типографии и две тысячи на съем сырной лавки на Малой садовой, там будут работать наши люди под видом крестьянской семейной пары Кобзевых, они устроят под мостовой подкоп и заложат туда машину для взрыва.
И того пять тысяч! – Заключил Иван Федорович, и немедленно вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитав требующую сумму, положил ее на стул. – Это все? – спросил он и с вожделением посмотрел на Софью.
Да, это все, что я хотела!!! – Увидев деньги, сказала она с улыбкой и глубоким удовлетворением. – Ты…
Она не успела дальше сказать, как Карамазов накинулся на нее покрыв ее своим телом повалив на кровать. Она больше не сопротивлялась и была теперь в полной его власти. И тут из его недр души взошла огромная сила возбуждения и наскоро сняв с себя и с нее одежду, оставив на ней только крестьянского покроя сорочку, вошел с вожделенной им женщиной в соитие.
Два часа безудержной гонки, в ходе которой, она все же по своей привычке переборола его прочно взяла инициативу в свои руки. Изливаясь и фонтанируя, горячо и часто дыша, в течении отпущенного времени, они были слиты воедино получая сладострастное удовольствие друг от друга.
Насытившись в приятном изнеможении, Иван Федорович распластался на кровати, а она села, закутавшись в лежащий неподалеку плед спиной к стене. Он не сводил с нее глаз. Софья улыбнулась ему в ответ, поймав его полный любовью взгляд, показывая всем своим видом что ей было и есть приятно.
Ты доволен мной? – Спросила она.
Более чем. Plaisir inégalé (непревзойденное наслаждение).
А ты знаешь, я в семнадцать лет убежала из дома, – вдруг сказала Софья.
Зачем?
Да потому что мой па-па despote (деспот) как и Александр II. Он был похотливый самец, всю прислугу перепробовал, как только мама терпела весь этот содом. А наш царь – вот с кого он видимо пример взял, увидит в Мариинском театре, какую-нибудь невинную красотку и этим же вечером ее уже ведут в его опочивальню. Снимет первую пробу и домой с подарками отправляет, а ее папочка и жених ее, за честь это почитает. Вот только Долгорукая и умерила его пыл, так они говорят в кабинете его покойного отца свою нужду справляют. И это было еще при живой царице, которая в чахотке умирала в это время.
А со мной тебе не противно?
Терпимо. Я это для дела делаю, а так ни за что бы не согласилась. Мне было тогда двенадцать лет, когда на это дурацкое Высочество совершили первое покушение. Тогда моя двоюродная сестра Елена, дочка, кстати, бывшего декабриста, вбежала к нам, вся трясется, глаза большущие, дух еще не успела перевести, а сама только повторяет одно и тоже: «Стреляли, стреляли…стреляли…», – Мы все тогда в гостиной сидели и все хором: «Да в кого стреляли?!» – «В царя, в царя, в царя…сегодня стреляли», – наконец вылупилось из нее. Отец строго: «И что жив?!» – «Жив, жив, Бог спас!», – ответила она. Я не знаю почему, но тут у меня слезы из обоих глаз потекли и стала повторять про себя, только одно слово: «Жив, жив, жив». Малая еще была, дура наивная.
А из дому зачем убежала или Содом опостылел?
Нет. В шестнадцать я закончила Аларчинские высшие женские курсы. Это между прочим почти мужское образование. У нас дома я после прочтения Некрасова «Русские женщины», Тургенева «Накануне» образ Елены мне запал в сердце, Гончарова – Ольга Ильинская, Чернышевский – Вера Павловна, с тремя сестрами и дочерью богатого фабриканта организовала кружок по изучению женского вопроса Emancipation. Па-па раз нас послушал и все, разогнал наше собрание и строго настрого запретил об этом говорить в его доме. Тогда я в знак протеста собрала вещи и из дому вон ушла. Только маму было жалко, мы так плакали обе, но я ей тайком письма писала, а она мне деньгами помогала если чего.
А отец как отпустил?
Так он пил беспробудно уже давно, ему-то все одно. Его после покушения на царя со службы поперли так он и впал в пьянство, хотя и раньше стакана лишнего мимо рта не проносил, но тогда держал все же себя, должность обязывала. Но потом все же объявил меня в розыск, но я так умело скрывалась что меня не нашли.
И куда ты пошла?
Я ха, да у меня подруг было много – помогли, устроили. Жила в женской коммуне. Я много читала из-запрещенной литературы и наконец во всем разобралась, можно сказать: J'ai commencé à voir (прозрела) и в восемнадцать я уже стала одной из организаторов революционного просветительского кружка Николая. Васильевича Чайковского. Днем я работала в бакалейной лавке, а вечером вела пропаганду среди рабочих. О как мы зачитывались Жан Жаком Руссо. Вся жизнь строится во имя большинства, вот это идея!
Я говорила людям что царская власть испокон веков строилась и строится на интересах меньшинства – приближенной знати, а русский народ находится в унижении, а церковь является неким успокоительным средством для него, чтобы низший класс не взбунтовался против несправедливости распределении общественных благ и терпел эту боль, страдая изо дня в день. Я призывала покончить с этим и что пришел день и час, когда нужно поднять восстание против правящего режима. Но все почему-то оказались глухи к моим воззваниям, хотя одобрительно кивали головами. Как я тогда еще была молода и все мне хотелось сделать быстрей, но я не разочаровалась, я продолжала упорно трудиться. В девятнадцать лет я отправилась в Самарскую губернию в Ставропольский уезд, там я научилась прививать оспу и с этим знанием пошла по деревням и селам. Только оспу прививать оказалось легче чем пропаганда к новой жизни. Я им говорила о том, что только вы можете своим гневом, смести узурпаторскую власть царизма, что пора призвать к ответу за вековечные народные нищенские мытарства. Я им преподавала естественные науки доказывая, что бога нет и никогда не было, есть только мечты о лучшей жизни свойственные человеку оказавшегося в тяжелом положении.