– Я в порядке, – тихо молвила китаянка. – Только вот… Нам надо отсюда уходить, скоро здесь будет жарко.
– Ну, во-первых, меня зовут Макс, – не сводя глаз с девушки, представился Малин. – А, во-вторых, с чего вы взяли, что мне тоже надо уходить? До того, как ваши друзья так невежливо постучали ко мне в номер, я спокойно спал. И вообще, я тут живу.
– Я – Джия. А еще я сводная сестра этого раскрашенного придурка, – она указала на одного из лежащих в коридоре китайцев. – Гуанмин – трансвестит. Но это было бы его личным делом, если бы он не продавал себя всевозможным богатым геям, которые слетаются к нему со всего Парижа. Плюс кокаин… И если коротко и без вопросов, то минут через тридцать – сорок здесь появится полиция, которой информатор уже сообщил о том, что в это время здесь состоятся сеансы платной любви и будет море кокса. Кроме того, в это же время сюда прибудет парочка поставщиков наркоты, у которых это животное, лежащее возле моего братца, – Джия брезгливо толкнула ногой второго китайца, – планировало приобрести крупную партию. Представляете, какая будет встреча?
– Стоп! Стоп, Джия! А как вы догадались, что и мне лучше исчезнуть? – поинтересовался Макс, заведя девушку в номер и тихо прикрыв за ней дверь.
– А вы думаете, что хорошо одетые американцы – ее голос зазвучал насмешливо, – специально приезжают во Францию, чтобы провести ночь в самом дешевом и грязном отеле парижского Чайна-тауна? Это же понятно, что вам желательно не сталкиваться ни с полицией, ни с кем-либо другим.
– Хотя я и не коренной американец, а родился в России, но в остальном вы абсолютно правы. Надо уносить ноги отсюда, – признал Малин, быстро кидая вещи в сумку от компьютера. – Да, а что будет с вашим братцем? Вы его оставляете?
– Из последней беседы с Гуанмином, часть которой вы слышали, я поняла, что он уже никуда не уйдет. Он окончательно выбрал свой путь в темноту… Это все – финиш. Я пыталась спасти его из последних сил. И я сообщила полицейскому информатору о сегодняшней сходке. А когда хотела дать ему последний шанс и увести отсюда до прихода как наркоторговцев, так и полиции, он ударил меня, заявив, что я предательница. Так что мне теперь тоже придется где-то скрываться…
– Я тебя понял, Джия. Уходим.
Через несколько минут они вышли в тусклый свет китайских фонариков, скудно рассеивавших мутный мрак парижской ночи. Затерянные кварталы Чайна-тауна спали нервным и чутким сном, а опасность таилась в каждом из переулков, уходящих в полную темень. Джия в темных джинсах и узкой обтягивающей футболке, легко скользившая по путанице улочек, казалась Малину странной девочкой-подростком, совершенно неуместной во всей этой грубой и жестокой истории, которая так неожиданно их свела.
– Нам бы стоянку такси найти, – неожиданно охрипшим голосом сказал Макс, – или отельчик какой-нибудь поблизости.
– Сейчас здесь такси не найдешь, а с отелями ночью в районе проблемы. Я говорю об отелях, где не надо предъявлять документы. Тебе только такой нужен? – обернулась к нему, улыбнувшись, Джия.
– Ты удивительно догадлива. Может, посоветуешь что-нибудь? Ты же местная.
– Пойдем к Сюли. Это моя единственная подруга, о которой не знает Гуанмин. Она работает горничной в одном небольшом, но вполне приличном отеле неподалеку. Ну, Сюли, вообще-то, была раньше горничной, а сейчас она как бы управляющая… И подруга хозяина отеля. Надеюсь, там можно будет отсидеться какое-то время.
Ее спутник молча кивнул. Выбирать особо не из чего, а ему сейчас была необходима возможность провести день-другой в безопасности и понять дальнейшие действия. Тем более в отчаянной голове Макса уже сложился пока еще туманный и весьма рискованный план первых шагов по поиску загадочного незнакомца, чье случайное появление в жизни журналиста породило такую невероятную цепь событий.
Пройдя несколько переулков, Джия позвонила в запертую дверь небольшого отеля с китайским названием, зажатого между продуктовым магазином и каким-то непонятным офисом – то ли обмена валют, то ли приема ставок. Домофон ответил им заспанным женским голосом. Джия что-то сказала по-китайски, и после короткого диалога дверь автоматически открылась, они вошли в скромный, но аккуратный и ухоженный холл.
Через минуту Сюли, маленькая заспанная китаянка, закутанная в халат, расцеловалась с Джией и провела их на второй этаж. Идя по коридору, она пробормотала по-английски, что свободных комнат в отеле нет, но она их поселит в один номер, который только вечером освободился. И не надо переживать – комната большая, там есть свой туалет с душем и две кровати. А деньги? Деньги завтра, сейчас спать надо.
Оказавшись в большой, чистой и вполне приличной комнате с двумя кроватями, телевизором, письменным столом и платяным шкафом, Макс и Джия пару минут сидели молча. Каждый думал о своем. Неожиданно девушка прервала молчание:
– Ты преступник? Тебя ищут?
– Меня действительно ищут, но я не преступник, – ответил Малин, откинувшись на спинку кровати.
– А… Так ты – мафия, и тебя ищут свои же?
– Нет. Я попал в передрягу, и теперь, похоже, меня разыскивают все, – засмеялся Макс, раскрывая ноутбук, – Ты ложись. Отдыхай. А я еще кое-что посмотрю. Подглядывать и приставать не буду. Честное слово.
– А я и не боюсь, – едва слышно откликнулась его спутница, натянув на плечи плед и усевшись на кровати по-турецки. Она выключила большой свет, и блики от настольной лампы, стоящей на столе перед Максом, отбрасывали на ее лицо странный желтоватый свет, превращавший точеные черты Джии в скульптурную мраморную нереальность.
– Я тебя не боюсь, – повторила она снова, срываясь в легкую хрипотцу. – Не знаю почему. Я многое видела – и, поверь, у меня есть внутреннее ощущение опасности. Любой. Я ее чувствую заранее. Как там, в отеле. Но в тебе не видно ничего опасного для меня, никакой угрозы, а наоборот – какое-то спокойствие, умиротворение, тишина. Хочешь, помолчим?
Малин кивнул, не отрывая взгляда от Джии. Она склонила голову к стене, замерла, прикрыв глаза. Странное, незнакомое ощущение, пришедшее сразу же, как только они вошли в комнату, манящее и пугающее своей нереальностью, росло где-то внутри его сознания. Макс чувствовал, что вся суета и напряжение последних дней провалились куда-то в темноту, остались за порогом. За тем порогом, который пересечь смогли только он и эта китайская девочка, невесть какими путями оказавшаяся рядом. Нет, это не то, о чем подумалось сразу. Не то, что было с сотнями других – или даже с той, давней, одной, которая из прошлого. Нет, здесь дело в чем-то другом, еще пока непонятном…
Он встал и тихо подошел к Джии. Та как будто почувствовала, открыла глаза и беззвучно поднялась к нему навстречу, сбросив плед. Он обнял девушку и тут же ощутил, как по ее телу будто прошел разряд тока. Время замерло, а через секунду рассыпалось множеством мелких осколков и перестало существовать. И только за окном где-то далеко с воем пронеслась полицейская машина.
Когда позднее утро окончательно залило комнату солнечными лучами, прорвавшимися сквозь облака, громким гулом автомобилей за окном и шумными разговорами китайцев, завтракающих в кафе на первом этаже, Макс поднял глаза от компьютера и невольно залюбовался просыпающейся Джией. Нет ничего прекрасней женщины, когда она медленно расстается с хрупким миром недавних сновидений, в эти мгновения в ней появляется то самое, неопределенное и неназванное, которое так притягивает взгляд… Он подошел к спутнице и присел на край кровати.
Малин вот уже несколько часов пытался осуществить почти нереальную идею – он просматривал все имеющиеся в сети фотографии крупных терактов, громких событий, повлиявших на изменения в мировой политике и расстановке глобальных сил с момента убийства Кеннеди. С 1963 года. Он всматривался в лица случайных прохожих, невольных очевидцев, в робкой надежде увидеть то самое знакомое лицо. И сейчас, вернувшись к столу, Макс погрузился в очередную порцию жутких фотографий – убитые люди, искореженные взрывами дома, бегущие женщины, прикрывающие своими телами детей…
И вот, добравшись до 1981 года, он углубился в фотографии покушения на Папу Римского Иоанна Павла II[18]. Сотни изображений в достаточно высоком разрешении, а также несколько хороших видео позволяли четко рассмотреть лица находившихся на площади Святого Петра в Ватикане в момент выстрела и в первые минуты после покушения.
Вот восторженная толпа встречает автомобиль понтифика. Вот, перегнувшись через поручни кузова, Иоанн Павел II склоняется, чтобы вернуть родителям белокурую девочку лет трех, которую он только что поднял высоко над толпой. Вот, отдав ребенка, он перед тем, как выпрямиться, успевает погладить по головкам еще двух малышей. Вот папский «джип» уже трогается с места. Звучат выстрелы, и Иоанн Павел медленно оседает на руки личного секретаря и камердинера, находящихся в машине.
На кадре позади падающего Папы напротив места, откуда стреляли, Макс увидел мальчишек, пытающихся разглядеть происходящее. За ними были четко видны лица трех мужчин, один из которых, стоящий в центре, спокойно всматривается в происходящее. Остальные весьма эмоциональны и, встревоженно вытянув шеи, вглядываются, пытаясь понять, что же случилось. А этот невозмутим и смотрит уверенным взглядом человека, который понимает, что происходит.
– Есть! – вскрикнул Малин и тут же обернулся взглянуть на дремлющую Джию. И, убедившись, что не потревожил ее сон, снова опустил взгляд на экран. На фотографии был тот самый мужчина, чье лицо он обнаружил на фото, сделанном в момент убийства Кеннеди. Этот же человек был в Нью-Йорке на месте уничтожения «близнецов» и на фотографиях, присланных из России и Монако во время хищения миллиардного транша и убийства швейцарского банкира.
1963 год – Даллас, 1998 год – Москва, Монако, 2001 год – Нью-Йорк. И теперь еще и 81-й в Риме. Это был один и тот же человек, и даже большая разница в возрасте не помешала Максу узнать черты, взгляд, осанку. Тогда, в 63-м, если судить по фото, ему было примерно лет тридцать, а с римской фотографии 1981 года на журналиста смотрел уже пятидесятилетний мужчина.
Стоя у открытого окна и глядя на утреннюю суету парижского Чайна-тауна, Малин снова и снова спрашивал себя, как же так получилось, что в его руках вдруг оказалась самая большая загадка последнего столетия. Какими извилистыми путями протянулась к нему связующая нить, уходящая в далекий 1963 год и собравшая воедино совершенно не связанные на первый взгляд события? Кто дал ему эту нить – и сможет ли он, русский парень с американским паспортом по имени Макс Малин, когда-нибудь узнать всю глубокую суть произошедшего, которая, несмотря на полученные факты, пока еще не превратилась в окончательное понимание? Но она, эта суть, была где-то совсем уже рядом. Малин почти физически чувствовал, что рано или поздно вся эта невероятная мозаика окончательно сложится в единый и понятный рисунок.
Джия беззвучно села напротив окна, закутавшись в плед.
– Ты победил?
– Пока еще нет. Скорее, запутался еще больше. Открытие следует за открытием с такой скоростью, что мне становится страшно.
Он молча смотрел в окно, и внутри зрело странное чувство, связывающее воедино загадочную цепь событий и образ Джии, уютно устроившейся в несуразно большом кресле. Макс никогда никого не посвящал в подробности своих расследований, пожалуй, за исключением Ричарда Бервика, но сейчас все было по-другому. Иначе, чем раньше. Ему вдруг показалось, что эта китайская девочка должна неминуемо сыграть определенную, возможно, даже главную роль во всей этой странной истории.
Малин медленно прошел по комнате, плеснул в чашку кофе из кофейника и сел за компьютер, повернув его к Джии.
– Послушай. То, что я тебе расскажу и покажу, возможно, покажется странным и даже невозможным. Я сам еще не очень осознаю то знание, которое оказалось в моем распоряжении, и пока еще не понимаю, как и что делать дальше. Может быть, рассказывая все это, подвергаю и тебя опасности.
– Макс, наверное, это прозвучит банально, знаешь, как в примитивных романах, но в данный момент я просто хочу идти рядом с тобой. Понимаешь? Хочу! Я не знаю, что будет через день или месяц, но сейчас чувствую потребность быть возле тебя. В первую очередь потому, что мне это необходимо. Эгоизм, понимаешь ли, – улыбнулась его собеседница, – И неважно, расскажешь ли ты мне все или нет… Для меня это вторично. И если решишь молчать, то, значит, я пойду за тобой в неведении.
И Малин заговорил. В мельчайших подробностях он рассказал Джии всю историю, начиная с появления вашингтонского информатора и заканчивая сегодняшним открытием. Он показывал ей документы из архива Маршалла и демонстрировал фотографии, подробно рассказывал про события почти полувековой давности. Несколько раз удивленно поднимал глаза, слушая замечания и вопросы Джии и радостно понимая, что перед ним сидит не просто изумительно красивая и желанная женщина, а умный и вдумчивый партнер.
– Ты кто и откуда? – тихо спросил Макс, вдруг прервав свой рассказ. – Такого ведь не бывает, правда же? Ты в свои юные годы знаешь все то, о чем я рассказываю, строишь логические цепочки, как специалист из каких-то серьезных спецслужб или, в крайнем случае, как опытный журналист. И при этом ты, пожалуй, единственная в моей жизни женщина, от которой я чувствую зависимость. Я ведь почти ничего не знаю о тебе.
– Хорошо, – голос Джии снова ушел в легкую хрипотцу. – Я скажу тебе, кто я, но не думаю, что тебе это понравится. Ты ведь такой правильный и положительный во всех отношениях – почти рыцарь без страха и упрека, воюющий за правду.
– Не говори глупостей. Сейчас я в первую очередь спасаю свою жизнь. И, наверное, теперь уже и твою, так как мы вляпались в совсем нехорошую историю. Да что там говорить… Ты и сама все понимаешь. Так что говори.
– Знаешь, Макс, – продолжила Джия, не замечая возражений того, – после того, что я услышала от тебя, ты имеешь право знать правду и обо мне. Но эта правда будет короткой. Я – Джия Шень, родилась в 88-м году в Китае, в провинции Сычуань. Город Чэнду. Но это все просто цифры и места.
Главное то, что мой отец был лунг тао в Лондоне. Лунг тао в дословном переводе с китайского означает «голова дракона», а у нас так называют главу «Триады», по-вашему мафии, в каком-то отдельном регионе. Мой отец Бэй Шень на протяжении 17 лет возглавлял китайскую мафию в центральной части Лондона. А я была его цветком и смыслом жизни. К двадцати годам я смогла получить удивительное образование – от китайской науки и истории до последних научных достижений Европы и Штатов, от древних философов до Фитцджеральда и Бродского. Ну и – в нарушение всех традиций триад – я была, пожалуй, единственной женщиной, которой лунг тао разрешал присутствовать на важных встречах и переговорах.
– А сейчас что с твоим отцом? И почему ты здесь, в Париже?
– Великий Бэй Шень умер десять лет назад – летом 2008 года от странного отравления. Никто не мог понять причину смерти, и вскрытие не обнаружило никаких ядов в его организме. Но это на словах. В действительности же все близкие люди понимали, что Шеня отравили. Китайская медицина знает сотни способов отправить человека тропой смерти без каких-либо остаточных явлений.
Однако никто ничего доказать не смог, и мой великий отец ушел неотмщенным. А я не смогла больше находиться в Лондоне, где все, как мне казалось, буквально пропитано духом отца, и вскоре объявила новому лунг тао о своем решении уехать из Англии. Меня никто не удерживал, и я оказалась в Париже, где до сих проживаю те небольшие суммы, которые мне выдал казначей лондонской триады.
– Погоди! А откуда этот сводный братик, который на тебя накинулся?
– Гуанмин за свою сексуальную ориентацию и страсть к кокаину был изгнан из Семьи перед самой смертью отца. Потом он нашел меня в Париже, где зарабатывал на наркотики проституцией в гомосексуальной компании. И я его пожалела. Ведь и раньше я была единственной из всех родственников, кто тепло относился к этому непутевому мальчишке. Но теперь его больше не существует… Макс… Макс, почему ты так на меня смотришь? Я, дочка главаря триады, теперь не вписываюсь в какие-то твои моральные границы?