Глава вторая
Сидели, говорили…
(Из баек старого Дрючка за век прошедший, XIX-й)
Там чудеса,
там леший бродит…
А. С. Пушкин
С каких времен, никто не помнил,
К забору нашему прилег
Увесистый дубовый комель,
Или, по-местному, дрючок.
Такой не привезти в телеге,
Тем более не приволочь.
Но век второй в привычной неге
Он дремлет здесь и день и ночь.
Сомнений нет, еще задолго
До прибывших сюда людей
Здесь дуб, красавец преогромный,
Стоял одни в округе всей.
Пусть не один, но видно, редки
Деревья эти были тут:
С посадок первой пятилетки
Всего лишь два еще живут.
Под дуб и дернул, видно, вожжи
Мой предок, прибыв в этот край,
Чтоб рядом с дубом встали позже
И двор, и хата, и сарай.
Пусть древу гордому соседство
Такое было не под стать,
Да у деревьев нету средства,
Чтобы о том протестовать.
Лет пять ли, десять дуб крепился,
Потом увял, зачах, засох,
Чтобы с годами превратиться
В бескорый этот вот дрючок.
Принявший от сидячих вальсов
И от дождей шлифовок тьму,
Он костью чудища казался,
Неведомого никому.
По сути ж годы все и числа
Для всех сограждан ближних хат
Дрючок и день и ночь трудился
Как клуб, эстрада и театр.
Все-все людские интересы
На этом лоскутке Земли
Собраньем споров, слухов, песен
Незримо в суть дрючка вошли.
Всё-всё всегда в себе он слышит,
О всём поведать может он,
Да, жаль, того не перепишет
Пока еще магнитофон.
По счастью, в нас века вложили
Шифр генный, чтобы представлять,
Как здесь сидели, говорили
И сто и больше лет назад.
А потому присядем рядом,
Представив тот вечерний час,
Когда уже вернулось стадо
И пыль за стадом улеглась…
Когда окрашенные ало
Почти погасли облака
И монотонно зазвучала
Песнь бесконечная сверчка…
Когда, по счастью, спят лягушки
И попритих собачий лай,
Когда всем детям все подушки
Про сказочный вещают край…
Когда и ветру сладко спится
В уюте тополевых крон —
Так мы проникнем в небылицы
И были дедовских времен.
А их – не счесть: несметны числа!
И было б тысячи ночей
Нам мало, чтобы перечислить
Лишь байки все без мелочей.
У баек же обыкновенно
Непроторим к истокам путь,
К тому ж, рассказчик непременно
Вас силится с него столкнуть:
– Да, точно знаю, это было,
Хотя, конечно, не со мной.
Так тёща куму говорила,
А слышал то брательник мой…
Или: “То слышал деверь свата,
А рассказал покойный тесть,
Узнавший от золовки брата.
Что именно всё так и есть”…
И – никогда: “Со мною лично”…
И – никогда: “Я видел сам”…
Или: “Не верите – отлично!
Айда со мной по тем местам!”
На правду быть во всем похожей —
Вот байки главная печать,
Но чтоб, коль ложь раскрыться может,
Рассказчику не отвечать.
Так вот и я, себя упрятав
За многократный псевдоним,
Надеюсь, этою преградой
Буду от бед от всех храним.
К тому ж, за всё, что здесь не точно,
Вина моя невелика:
Случайно, значит, не нарочно,
От скрытых ветхостей дрючка.
I
Но… помолчим. Послушать надо.
И, кажется, да, в добрый час
Притихли мы: в дрючке сверхвнятный
Стал слышен разговор как раз:
– Кто мы? Господские. Помещик
Нас ищет до сих пор кругом.
Взяв нужные лишь очень вещи,
Бежали мы сюда. Тайком.
Благо, скажу, что мужа взяли
В казаки сразу. Так что я
Казачка тоже. Землю дали,
Избушка тоже есть своя.
Боимся лишь: вдруг кто-то встретит
Нас из деревни прежней той…
А вас в глухие степи эти
Толкнула жизнь нуждой какой?
Вы жили ж где-то в Запорожье?
– Бэрить подальши: Буг и Днестр.
– А в Копытовке, тут, давно же?
– Як и вона – вси двадцять лет.
Як замист Сичи возродылось
Там вийско верных козаков,
Наши мужчины враз явылысь,
Шоб в козакы включиться знов.
Та жалко потирялы Грыцю
Протемкина, а вин же був
И гэтман наш. И на гряныцях
То ж вин нам зэмлю там добув.
Жаль грамоту вин схлопотаты
Шось нэ успив на зэмлю ту.
Може, с того-то испытаты
Нам и прыйшлось всю маяту.
Прыйшов указ импэратрыци,
На Черноморье, на Кубань
Шоб нам усим пэрэсэлыться.
Ой, довго нам прыйшолсь крутыться,
Покы сказалы: тут вон стань!
З тых пир куринь наш Копытовскый
И встав над Еею – рикой.
Рядом – Кущёвскый, Кисляковскый…
И Уманскый – подать рукой.
Тилько устроилысь тут славно
За два годочка – жить бы, жить… —
А тут як раз указ дэржавный —
Грузын от пэрсив защитыть.
Пишов и мий в поход пэрсыдскый,
Дарыв нам вични слёзы, грусть.
Сынок тоди ще був при сыськи,
Тэпэр з Европы вон вэрнувсь.
Добылы там Наполиона.
Благо, хоть сыну повэзло:
Живым прыйшов. Лышь ночью стогнэ:
Кровавэ сныться ремесло…
Ну вот, дрючку уже спасибо
Хотя б за то, что был рассказ,
И с веком прошлым хоть что-либо
Живым теплом связало нас;
Что в час любой вольны теперь мы
Своей истории в глаза
Взглянуть и слышать самых первых
Переселенцев голоса,
На чьём веку – война с французом,
А до и после – не одна
С Ираном, с Турцией война;
Кому Суворов и Кутузов —
Живых сограждан имена;
Кому пришлось, чтоб смог остаться
И впредь в казачестве их род,
Переселенцами скитаться;
Чьим здешним сыновьям – за двадцать,
И их Кавказский ждет поход.
В пылу торжеств столицы обе,
И бал за балом у господ
В честь воинства, что, в глубь Европы
Победный завершив поход,
Закрыло Бонапарта повесть,
Вернуло европейцам мир.
И – свежая благая новость:
Там юный в свет шагнул кумир,
Поэт-бунтарь. Он смело лиру
Взять мастера рукою смог,
Чтобы воспеть свободу миру,
На тронах поразить порок.
Грядущий Пушкин, чудной силой
Притянет наших он ребят,
Когда его Руслан с Людмилой
Все сказки прежние затмят.
Пока же люди – им не ново —
Ткут баек ткань из дум своих
[К словцу-словцо, к словечку-слово],
И Пушкин учится у них.
A мы за воскрешенье теней
Былого недрами дрючка
Упоминать везде с почтеньем
Впредь будем имя Старичка.
II
Вновь помолчим и будем слушать…
Теперь в дрючке идёт рассказ,
Когда-то всем ласкавший уши,
О том, что было-де не раз,
Как при погоде, непогоде,
Смущая видом люд простой,
По полю, саду, огороду
Сам клад блуждает золотой.
Иной раз – в образе коровы,
Коня, козла или быка,
Иной раз – в образе немого,
Без глаз, без носа мужика.
И ежели удар обрушить
На истукана, то в момент
Со звоном он предстанет тут же
Копною золотых монет.
Тогда спеши собрать монеты,
И, если в жизни честен ты,
Тебе помогут деньги эти
В осуществлении мечты.
Нечестного пусты старанья:
Клад не разбить его рукам.
А дробный станет, чем был ранее,
Хоть прячь по разным сундукам.
– Ударить зверя-то не жалко,
А человека все ж хитро:
Огрел я раз бродягу палкой,
А то был пьяный кум Петро.
Тут слышен смех, что к нам донесся
Из далей чуть не в двести лет,
И встрявший в разговор осекся,
Но подключился враз сосед:
– Я расскажу, как рассказала
Про случай дьяконши кума.
Там дьяконша заикой стала,
А дьякон, тот сошел с ума.
Как было? Дьяконша на Пасху,
Встав по нужде в сверхранний час,
Шмыгнула в сенцы – и, будь ласка,
Баран там “кладовый” как раз.
Перепугалася, понятно
(Ведь неспроста ж в сенях баран!),
с испуга бросилась обратно,
А тот с разбега – на таран.
Боднул на славу “богомолку”.
Проснулись: дьякон, сыновья…
Чем ни лупили зверя только,
А тот, копытцами звеня,
Спокойно шел и шел куда-то,
Неся в дом явную беду,
И кизяком свежайшим хату
Украсил прямо на ходу.
Дошел, где падчерица спала,
Воткнул в ее подушку лоб,
А та во сне забормотала,
Ну и рукой барана – хлоп!
И – чудо: с блеском и со звоном
Кругом посыпались в момент
Монет, казалось, миллионы,
И будто вспыхнул молний свет.
Враз все богатство в диком раже
Семья снесла по сундукам,
А девочка не знала даже,
Что к ней-то клад являлся сам.
Когда ж владельцам пожелалось
Свой золотой проверить клад,
То в сундуках их оказалось:
Где голова, где бок, где зад.
И – чудо вновь: через мгновенье,
Что там и сям лежало врозь,
Какой-то силой единенья
Друг к другу разом понеслось.
И вот уже опять по хате
Сверхстранный топает баран —
Такой же, как тогда, рогатый
И вновь готовый на таран.
Одно в нем было странно крайне:
Деталь отсутствовала та,
Что у любого есть барана
Под задней частью живота.
Спустя мгновение, однако,
Все были тем поражены,
Что, как увидел сам же дьякон,
Деталь та – в лифчике жены.
Вперед-назад деталь шныряла,
Ища на волю, видно, ход,
С чего хозяйку для начала
Бросало в холод, в жар и в пот…
Смущений срок был, впрочем, краток,
Всем стала истина ясна:
Туда, под грудь, монет с десяток
Тайком припрятала она.
Одно лишь тайною осталось
И разрешимою едва ль:
Как вышло так, что ей досталась
Ещё в монетах та деталь?
III
– Взбрело ж такое человеку,
чтоб православным ехать в Мекку!
У нас в роду случилось так,
Так, что я – турок, не казак.
Да-да, хоть верьте, хоть не верьте,
Решили – нам не отменить —
Прабабка с прадедом пред смертью
Места святые посетить.
Возможно, нагрешили много,
А слышать слышали – твердят:
Тем, кто пройдет святой дорогой,
Грехи все снимутся подряд.
Пошли. А грешных-то на свете,
Как оказалось, тьма и тьма:
Те в те края идут, те – в эти,
От толп одних сойдешь с ума.
Им надо б – к Иерусалиму.
А ежели к другим примкнуть?..
Вот так-то и увёл их мимо
Чужой паломнический путь.
Язык чужой не понимая,
Общались только меж собой,
Ну а соседям подражая,
Свершали ритуал любой,
Молитвенные позы, жесты.
Потом и дома по пять раз
Перед иконой рядом вместе
Они свершали свой намаз.
И как нередко то случалось
В делах запутанных встречать,
Одни им дома удивлялись,
Другие стали подражать.
Мол, как же? Люди были в Мекке,
Там оставляли свой садак,
Теперь любому человеку
Молиться, значит, нужно так…
Новинки, как приманки, липки.
Но кто знать в мире всё бы мог?
И да простит им их ошибки
Один для всех нас в мире Бог.
Iv
– Вот есть ли Бог, не знаю, право,
Но что есть черти, слово дам.
Хотите, про четей забавы
Я расскажу сегодня вам?
Известно, черт, он – безобразник.
Вот моей бабушки рассказ.
Ещё девчонкой в ночь под праздник
Она пошла на угол раз.
Конечно же, без позволенья,
Без спросу двор оставив свой.
Идет и слышит, что веселье —
Не впереди, а за спиной.
Значит, решила, почему-то
Сегодня будут там гулять.
Пошла туда. Но что за чудо:
Веселье – за спиной опять.
Тогда решила: видно лучше
Все же идти на угол свой.
А тут под стать ей и попутчик,
На редкость парень боевой.
– Вы на гулянье, Чёрни очи? —
Спросил он. – Что ж, и я – туда.
И ей приятно стало очень,
Исчезли страхи без следа.
Но по пути вдруг видит дева,
Попутчик стал, как мачта, худ,
А руки-жерди справа, слева
Дорогу пальцами метут.
– Ой, что с тобой? – она спросила,
Упрятав где-то страх в груди.
– Ой, что со мной? “Нечиста сила”
уже подумала, поди?
– Нет, не подумала такого, —
Бодрится девушка и вдруг
Преображенье видит снова,
Ужасный испытав испуг:
Попутчик растолстел как боров,
А ниже лишь чуточек стал
И все ответы лишь с повторов
Её вопросов начинал:
– Ой, почему такой я толстый?
И страх к тебе пришел опять.
Но ты о том не думай просто,
А лишь о том, чтоб погулять.
Тут ей открылось, между прочим,
Что и одежд на нём-то нет,
А по земле заметно очень
За ним пролег копытный след.
Прошли ещё шагов с десяток,
И замечает вдруг она,
Что с головы до самых пяток
На нем шерсть длинная видна.
– Ой, Боже! Дьявольская сила, —
Она сказала, – Боже мой!
И тут же враз перекрестила
Его дрожащею рукой.
Вихрь рядом с нею завертелся,
В нем прокатилось: “Ха-ха-ха”,
И спутник враз куда-то делся.
Лишь ночь вокруг, темна, глуха…
Куда ж идти? Где двор и хата?
Не приключилась бы беда.
И слышит вдруг: “Гей-гей, девчата!
Идите к нам! Скорей, сюда!”
В ответ: “Постойте, погодите!” —
Девичьи выкрики. И вот
Она встречает в лучшем виде
Девчат знакомых хоровод:
– Куда вы?
– Хлопцы пригласили.
Идем и ты!
Пошла она.
И сразу ж о нечистой силе
Им рассказала всё сполна.
Рассказ её сверх всякой меры
Страх взбудоражил у девчат,
Но зов, что шёл от кавалеров,
Сильней был страха во сто крат.
Но вот с версту прошли девчата,
В пути не встретив ни души,
И стало как-то страшновато
И жутко им в ночной тиши.
К тому же, прямо на дороге
Пред ними вдруг забор возник —
Так что, куда б ни двинуть ноги,
Их ожидал везде тупик,
– Вот новость! Не было печали.
Так черта с два и встретим мы!
– Так точно!! – громко прокричали
Им голоса в ответ из тьмы. —
Мы здесь! Нас точно два осталось,
Чтоб проводить до места вас.
Идти же – самая тут малость,
Но не туда, где ограждалось,
А где свободно – вниз как раз.
Девчатам сразу ясно стало —
В карьер заброшенный их путь,
Но ни одна не испытала
При этом страха ни чуть-чуть.
Пошли. И вот через минуту
Им в уши хлынул мощный хор.
Потом его, проснувшись будто,
Сменил двухрядки перебор.
Блюдя пристойные манеры,
Без вольностей и без грехов
Их забавляли кавалеры
До третьих самых петухов.
Забавы так, как и заботы,
Кладут на всех свою печать,
И в хлопцах странное вдруг что-то
Девчата стали замечать:
То все исчезнут враз, как духи,
То все возникнут вдруг опять;
Шепни вопрос куму на ухо —
Все хором станут отвечать.
То вдруг похожими предстанут —
И два, и три, и все подряд —
На всем известных, ладных, статных,
Но уже умерших ребят.
А самым странным, жутким самым,
Враз вызвавшим смятенье, страх,
Стало чуть видимое пламя
В гортанях хлопцев и в зубах.
Представьте-ка на самом деле
В глухой ночи такой вот!
Но, к счастью, петухи запели,
И стал светлеть небесный свод.
Исчезла нечисть вся куда-то,
Не стало даже и… девчат.
А моя бабушка, понятно,
Нащупав душу где-то в пятках,
Пустилася домой бежать.
Раз десять хату обежала,
Чтоб внутрь ворваться поскорей,
Но в стенах словно не бывало
Нигде ни окон, ни дверей.
На случай этот сморят разно,
А я так думаю, как зять:
Нельзя, большущий грех – под праздник
Идти на улицу гулять.