– Да, – ответил Муравьев. – Осенью я буду в Петербурге. Если появится чрезвычайная необходимость, то выеду немедленно. Говорите прямо.
– Положение маньчжур очень хорошее, мы побеждаем мятежников самозванца Хуна и разбиваем войска и флот варваров с Запада. Но в будущем хотели бы под надежную власть, – от волнения И Шань схватил воздух ртом, – присоединиться к сильной империи. Если при наших победах нам грозит полное уничтожение, мятежники придут, то все мы погибнем от рук китайцев. Наша страна, конечно, бывала еще в большей опасности. Поэтому мы рады, что вы на Амуре и приморские земли в совместном владении и граница там не определена. Мы просто выедем на свои земли, общие с вами, и окажемся с Россией в одном государстве, что всегда можно подтвердить войскам и сославшись на трактат. Китайцев это дело не касается. Тайпины, как националисты, не признают захваченный нами Тибет, а также и Маньчжурию настоящим Китаем.
– Да, над Китаем нависла угроза. После сражений в Кантоне начинается новая война против Китая. У меня нет самых последних сведений. Вероятно, вы, князь, знаете больше меня. Соединенные флоты двух сильных держав высадят войска, чтобы угрожать Пекину.
И Шань усмехнулся:
– Англичане очень легкомысленный народ, если думают, что Китай можно завоевать. Их новые пушки и скорострельные винтовки лишь глупые выдумки, которыми можно разбить поиска, но нельзя победить Китай. Этого не будет никогда. Они полагают, что если мы потерпим поражение в боях, то сдадимся. Их новые часто стреляющие пушки привезены, чтобы пугать. Но такую страну, как Китай, нельзя победить и тысячами пушек. Англичан горсть. Они могут пробить брешь в стене Кантона, захватить ямыни, уничтожить часть наших войск, но они даже нe в силах разграбить все лавки в большом городе, как Кантон. Они ничего не сделали там с Китаем. Мы не верим в их выдумки, что нас можно победить. Ваши две пушки мы посмотрели с благодарностью и остальное вооружение. Мы, конечно, все возьмем, когда будут полезны. Но спокойней нам с вами жить в одном государстве. Может быть, при двух монархах.
Муравьев начинал постигать, о чем так давно хотел и не решался поговорить с ним князь И Шань. Он давно клонил к этому и дотянул до последнего. Переговоры о трактате он провел с честью и достоинством, соблюдая интересы своего отечества, династий и китайского народа. Теперь же шел частный разговор.
– Страшны не англичане, а мятежники, – вдруг вскинув свою гордую голову, признался маршал. И Шань – Восстание в нашей стране разрастается. Армии тайпинов увеличиваются. Они несколько раз пытались прорваться к столице, надеясь на поддержку в торговых городах. Но в одном из самых богатых наших городов, на севере страны, в Тяньцзине, который стоит там, где оканчивается Великий Канал, купцы, торговцы и ремесленники вооружились до зубов и нанесли повстанцам полное поражение. Династия еще крепка, поэтому сможем найти спасение только в России. При этом мы до последней возможности будем побеждать.
И Шань достал из футляра и показал карту, составленную мятежникам, на которой Китай показан без Маньчжурии и Монголии, и пояснил, что эта карта признана Хуйом и принята всеми тайпинами, хотя вычерчена еще французами при императоре Кхан-си. Как всегда, в истории все запутано. Маньчжурии на этой карте в составе Китая нет, хотя Маньчжурия главная часть Китая. А если тайпины захватят страну, то сразу же начнется завоевание Маньчжурии и поголовное уничтожение всех маньчжур.
Похоже было, что И Шань выпил здорово, но лишь для храбрости, как сват, собравшийся по важному делу. Чтобы его свалить, понадобилось бы ведро. При случае откажется, заявит, что не помнит, говорил спьяну. При этом утверждает, что династия крепка и Китай непобедим.
На прощание И Шань повторил свой совет не доверять Си Ли Фу и узнать о нем все поподробней. Проверить, куда он плавает. Позаботиться о здоровье переводчика Ши Ма Фу.
«Нарочно пугают Шишмарева, намекая, что зарежут его при случае, если распустит язык».
Когда сампунка князя со множеством фонариков на бортах и на мачтах отходила, с парохода и судов амурского сплава грянули салюты. Снопы огней разносились по ночному небу, множество искр летело по ветру и падало в Амур.
Глава 7. Донские казаки
– Китайцы вас, Николай Николаевич, вокруг пальца обвели.
– Позвольте, позвольте. Меня ли? Присядьте, Алексей Николаевич, и скажите все толком. Вам желательно было остаться в Благовещенске?
– Я к этому готовился.
– Вы желали продолжить здесь свои изучения?
– Я подчиняюсь вашему приказу. Но я не хотел бы идти на юг Китая. Мне там нечего делать. Я был там в плену и не хотел бы еще раз появляться.
– Вот характер! Молод, а норов! У вас такие неприятные воспоминания?
– Да.
– Личные дела отбросим, Алексей Николаевич.
Подозрения, высказанные И Шанем, мелькнули в голове Муравьева. Он опять, как случалось в пору Незабвенного, почувствовал себя напуганным. Отменить поручение, данное Сибирцеву, уже нельзя, поздно, а яд действовал. Это была втравленная в душу низкая потребность подозрения, он презирал ее в себе.
– Для того чтобы знать и решать дела с соседними странами, надо постичь их как следует. Здесь, на грани двух миров, многому можно поучиться.
– Зачем вам это?
– Тут-то и надо изучать отношения России с Китаем, на месте их соприкосновения. А не в Кремле и не на Дворцовой в министерстве.
– Так вас интересует освоение Приамурья, как оно пойдет?
– Да, Николай Николаевич, должен знать.
– А вы опять плавали через Амур?
– Купаться по уставу не запрещено.
– Вы прыгнули с борта вниз головой! И Шань как ополоумел. Хотя и уверяет, что мы и они народы родственные. Зачем спектакль устраивать?
– Какое их дело! Мы возились, и я упрел. Может быть, я кинулся в воду от радости, что убираюсь отсюда.
«Он хитрит!»
– Какая может быть радость, когда китайцы плетут на вас бог знает что?
– Пусть пеняют на себя. Полковник Иванов все объяснил. Капитан Лукин показал стрельбу бомбами. С первого выстрела лесина разлеталась в щепы. Потом через рощу стреляли навесными и попадали в цель. Все чертежи готовы к передаче. Но пока не берут. Лукин еще будет объяснять, что возможно. А они, чего доброго, если даже примут, вместо того чтобы палить из этих пушек по неприятелям, спрячут их где-нибудь во дворце, как сокровища, вместе с шелком и фарфором… А маньчжуры, конечно, родственны некоторым нашим племенам. Под таким предлогом вся Азия скоро запросится к нам в Россию.
– Только мне еще маньчжур не хватало! Амбань получил рапорт, что ночью в реке плавает чудовище, похожее на человека. Они и прежде получали подобные сведения, но беспокойства не проявляли. Как говорит Шишмарев, их опасения иностранцев вполне уживаются с понятием, что вода и пространства населены драконами и оборотнями, и это их правительство не тревожит. Они боятся англичан, а не драконов.
– По их мнению, вредна холодная вода, можно заболеть, освежаться надо горячей водой, опускать в ведро с водой полотенце, ну, дальше вы сами все знаете. А уважающий себя человек не должен лезть в реку и махать голыми руками, это неприлично. Напрягаться должны низшие, а лицу высокого ранга надобно показывать, что он от усилий освобожден, а только думает. И неприлично такую великую реку превращать в баню.
Муравьев напомнил про секретные сведения, о намерении Элгина произвести демонстрацию у берегов Приморья.
– Англичане на это не пойдут, – возразил Алексей. – Им это не надо. Они избегают хоть в малой мере задевать наши интересы, даже если вы досадите им. Это все вам, Николай Николаевич, нужно, чтобы пугать правительство.
– Как бы то ни было, но вы произведите демонстрацию на пути в Печили. Пройдите там, где мы ищем пригодный для нас Босфор. В прошлом году Чихачев на «Америке» прошел вот здесь, проливом, который на английской карте назван Гамелин. Демонстрация необходима. Может быть, возвращаясь, пройдете там же, если что-то не задержит. Пока нет никаких сведений об англичанах там, но могут в любой миг появиться. Их флот поблизости – в Печили. А что стоит пройти это расстояние для современного парохода? Венюков со своим отрядом пройдет в гавань Ольги через горы из бассейна реки Уссури. У вас есть какая-то своя цель?
– Да, у меня есть цель. Такая же, как у вас.
Муравьев встал.
– Вы желаете создания здесь, на Амуре, отдельной республики? И полной независимости от Петербурга?
– Делить Россию я не собираюсь. Такую республику тут придавят или закабалят иностранцы.
– Вы знаете, что китайцы вас подозревают?
– Я знаю… Они это умеют.
– А кто не умеет? Вы желаете изнурять себя из-за несчастной любви? А из скромности ссылаетесь на идею и политику?
– Как же мне жить?
– Вы хотели бы выдержать штормы в прямом и переносном смысле, упражняться в езде, в стрельбе, в изучении иероглифов?
– Да, и прийти к браку по расчету.
– Разочарование не может стать причиной такой деятельности. Иногда кажется, что вы на самом деле старше своих лет и что смелые мысли вам кем-то внушены, что вы лишь исполнитель чужих замыслов.
– Это вы, Николай Николаевич, внушили мне. Постараюсь исполнить ваше поручение.
– С богом, мой дорогой, милейший Алексей Николаевич! Но помните: я в генеральском мундире и осыпан милостями государя. А где вы жили в Лондоне? На Чаринг-Кросс?
– Я жил на Пикадилли. В книжных лавках на Чаринг-Кросс я купил карты и книги. Зачем вспоминать, Николай Николаевич?
– А вы знаете, что китайцы уверяют меня, что вы англичанин?
– Да, они лупят на меня глаза, как на огородное чучело.
– Они решили это, когда услыхали, что вы по-китайски говорите с английским акцентом: предположили, что вас подменили в Лондоне, что это не вы, а человек из Гонконга! И все это чиновниками, бывавшими в Кантоне, выяснено и доложено князю И Шаню. А он умолял вам не доверять.
– А откуда чиновники И Шаня могут знать английский выговор и гонконгский язык? Вы не спросили? Какие у И Шаня чиновники из Гонконга! Это вранье. Вы бы его спросили…
– А вы в ямыне долго говорили с ним?
– Он басни сочиняет, что кто-то ему из чиновников внушил подозрение. Когда мы были в ямыне и представлялись, я следил за ним и вдруг заметил невольно, что едва начал ему отвечать поподробней, как он с лица переменился, словно услыхал что-то знакомое. Он и есть, Николай Николаевич, этот чиновник. Он сам шпион из английского Гонконга. Он сам знает англо-кантонский жаргон.
– Ну-с… А дальше?
– Уж если на то пошло, пожалуйста. Его англичане звали Ке Шань, а в Пекине он был И Шань. Он тот самый императорский родственник и полномочный посол, который двадцать лет назад отдал англичанам Гонконг и заключил мир, за что его объявили английским шпионом и приговорили к казни. Он отделался дешевой ценой, отдав скалу в море в обмен за мир для Китая. Но получилось, что он творец и создатель Гонконга, и никто до сих пор не верит, чтобы англичане не вознаграждали его мешками серебра. Но англичане, видно, везде теперь мерещатся. Он так привык к ним, что уловил оттенки жаргона в моем произношении.
– Откуда вы все это узнали?
– От надежного человека.
– Кто он?
– Этого я вам не скажу. Вы великий государственный деятель, вас со временем признает весь мир, о вас будут книги, вы напишете мемуары и приведете в них имя человека, который без вознаграждения обещал доставлять мне разные секреты. С вас как с гуся вода, а у маньчжура потомки останутся. А здесь так просто, как в Европе, на шпиона не смотрят…
– Когда вы успели завести знакомство?
– Когда вы назначили меня начальником поста, я вознамерился завести себе надежного приятеля. Сегодня, когда маньчжуры всполошились, он сам подошел и сказал: «Любезный человек, в чем меня подозревают?» Вы полагаете, что я дал ему серебра? Все, что у меня было? Он рассказал про И Шаня всю подноготную.
– Дайте мне имя этого человека.
– Это мое частное знакомство.
– Алексей Николаевич, вас тут оставлять нельзя. Тут от вас будет больше вреда, чем пользы. Дракон на мелком месте смешон даже ракушкам. Я посылаю вас туда, где вы будете как рыба в воде. Туда, возможно, где вас ждут.
– Меня никто нигде не ждет. Но ваши намеки сродни страхам И Шаня. А князь И Шань не так прост, как, может быть, вам кажется. Это, уверяю вас, стреляный воробей. Он не зря приехал. У них есть вторая цель. И у них есть дипломаты, какие были в Китае всегда.
– А И Шань про вас говорит, что у вас есть еще одно лицо…
– Если такого бывалого дипломата послали подписать трактат, то это означает, что ему дано тайное поручение. Поэтому мне кажется, что они вас провели, а не вы их, как все убеждены.
– Какое поручение? Над ними беда! Яйца курицу не учат, Алексей Николаевич, И Шань мне еще не то говорил, но я сделал вид, что не понял. Я трактовать прибыл не с маньчжурами, а с Китаем…
«Экая дыра эта Усть-Зея! – подумал Сибирцев. – Да тут наплетут на меня и свои, и китайцы. На обоих берегах шпионы. Надо убираться отсюда подобру-поздорову».
Дул холодный ветер с востока, погода переменилась, и на Амуре стало как на море. Капитан-лейтенант Сибирцев прощается с генерал-губернатором, чтобы идти вниз по реке на шлюпке, на морском берегу пересесть на корабль и отправляться в Китай к русскому послу адмиралу Путятину, уполномоченному заключить договор с китайцами о границах и торговле, который уже заключил с ними Муравьев. Следовало как можно скорее известить Путятина об этом и передать адмиралу копию трактата.
Вокруг серые холодные волны, полная перемена ветров, температуры и пейзажа. При ударах ветра амурские волны вспениваются и становятся все желтей. Над головой тяжелое мрачное небо.
Матросы в клеенчатых куртках и зюйдвестках подняли парус. У руля на корме прапорщик Маслов, рядом с Сибирцевым. Шлюпка пошла правым галсом к китайскому берегу.
Первая волна обдала как на море, плавание началось. Шли в дожде и волнах мимо смоленого борта баржи.
– По До-ону гуля-ает… – послышалась наверху песня.
Донцы присланы учить здешних казаков джигитовке и всем казачьим ловкостям в конном и пешем строю.
«Река жизни течет быстро», – подумал Сибирцев, и его затомила грусть от старой казачьей песни. Сквозь плеск волн она то набегала и слышалась сильнее, то слабела, повторяя и повторяя жалобы.
Песня совсем ослабела, быстрая река заглушала ее.
донеслось с порывом ветра, и все потонуло в плеске волн.
Донцы проводили моряков в далекое плавание.
Глава 8. Низовья реки
Несмотря на непогоду, тягости плавания и ночлегов, матросы ободрены, они снова при своем деле. Нет больше бородатых переселенцев, пехотных солдат да еще каторжных, с которыми приходилось возиться, обучая их управлять баркасами, постановке самых простых парусов, как у дикарей или малайских пиратов.
Погода переменилась: прояснило и подул попутный ветер. Пошли быстро. Алексей позабывал свои страшные разговоры с Муравьевым. Похоже, что губернатор сорвал на нем досаду, отплатил за что-то. Не мог же в самом деле принять он за чистую монету бредни маньчжур, уверявших, что Сибирцев совсем не тот, за кого он себя выдает. Что его подменили в Англии, подобрав другого, похожего! Кому еще придет такая мысль от нечего делать? Но говорят, нет дыма без огня и нет ветра без волны. Не все забывалось Алексеем и не совсем. Есть уязвляющие причины, в которых далеко не один Муравьев повинен. Все же клевета всегда действует на государственного человека. Он поколебался. За его спиной стоит туча мундиров и кокард. Не говоря уже о III отделении, их дело особое. Все, кроме узкого круга приятелей и хороших знакомых, таких, как Венюков, пугались и сторонились Алексея, когда он начинал разговаривать откровенно. Особенно когда в его суждениях чувствовался самостоятельный взгляд. А Муравьев с оттенком злорадства передавал Алексею эти сплетни.