На следующее утро, в праздничный день, в главной областной газете напечатали фотографию руководителя Чернобыльской АЭС среди других делегатов съезда – днем раньше, на киевском вокзале. Брюханов сдержанно улыбался, выглядел усталым, но вполне довольным. Как человек, который сам строит свою жизнь и жизнь тех, кто его окружает[47].
Глава 3
Электростанция
В марте 1986 года для Брюханова, его коллег и подчиненных ничего не было важнее всесоюзного совещания представителей заводов, снабжавших Чернобыльскую АЭС строительными материалами и оборудованием. На трехдневном совещании, созываемом в конце месяца, надлежало согласовать планы руководства атомной электростанции, строительного треста и предприятий-поставщиков. А также придумать, как выйти из тупика, в который зашло сооружение нового энергоблока – пятого. План по строительным работам на 1985 год выполнен не был, и надежда на запуск реактора в наступившем году понемногу таяла. С другой стороны, на XXVII съезде партия велела строителям в течение следующей пятилетки воздвигать ядерные объекты вдвое быстрее[48].
Из отцов-основателей Припяти от успеха встречи с поставщиками больше всех выиграл бы Василий Кизима – пятидесятичетырехлетний начальник управления строительства Чернобыльской АЭС. Именно он командовал постройкой каждого энергоблока атомной станции. Он обладал огромной властью и авторитетом в Припяти – даже большими, чем Брюханов. Если Брюханов жил в квартире, пусть и в лучшей девятиэтажке Припяти, то Кизима имел собственный дом – хотя частный сектор в городе вообще не предполагался. В середине 1970-х годов на чернобыльскую стройку пожаловал сам Щербицкий, и Кизима показал себя так, что первый секретарь ЦК КПУ велел провести молодого управленца в Верховный Совет УССР. Таким образом, начальник управления получил не только прибавку к зарплате, но и очередную «звезду на погоны» – гарантию большей независимости от местных партийных и государственных чиновников. В 1984 году Кизиме присвоили звание Героя Социалистического Труда. Брюханов, несмотря на участие в съезде партии, такой награды пока только ждал[49].
Картина довольно нелепая, если взглянуть на результаты работы обоих – главным образом на соблюдение коллективами Брюханова и Кизимы назначенных им сроков. Строители под началом Кизимы не сдали вовремя ни одно из четырех зданий для ядерных реакторов, а вот инженеры-атомщики Брюханова исправно тянули лямку и план обычно даже перевыполняли. Не стал исключением и 1985 год, когда Чернобыльская АЭС произвела 29 миллиардов киловатт электроэнергии – столько же, сколько все электростанции Чехословакии. Этого тока хватало на тридцать миллионов квартир, а значит, он покрывал годовые потребности в электричестве половины советских граждан. Таким образом, план выполнили почти на 110 процентов, как сообщала припятская «Трибуна энергетика». В том же январском номере дали заметку под названием «Почему не выполнен план 1985 года по АЭС?». Заголовок умалчивал, что провалили поставленное задание не атомщики, а строители[50].
Тем не менее Кизиму берегли от взбучки в газете, и он все так же ходил у начальства в любимцах. Объяснить это нетрудно: при вечной нехватке материалов и опытных работников командование строительным трестом в глазах властей выглядело куда более головоломной задачей, чем руководство электростанцией. И Кизима справлялся с ней лучше и быстрее, чем многие его коллеги.
Он появился на свет в крестьянской семье в январе 1932 года на Киевщине (в селе Затонском). Младенцем пережил Голодомор. Василию повезло больше других – Таращанский район, его малая родина, потерял каждого третьего. Соседний Володарский район пострадал еще сильнее: до 1934 года не дожило 47 процентов населения. Дети и старики от голода умирали первыми. Подростком пережил он и ужасы нацистской оккупации 1941–1944 годов. Окончив местную школу, Василий поехал в Киев учиться на инженера, а боевое крещение принял на строительстве тепловых электростанций в западных областях УССР. В 1971 году, уже опытным прорабом, он вернулся на Киевщину и взвалил на себя ответственность за объекты, не сулившие ему легкой жизни, – будущие атомград и атомную электростанцию[51].
С самого начала Кизима прямо заявил вышестоящим начальникам: на стройке отдавать приказы будет только он сам. Посланцам из столичных министерств делать там нечего. Эмиссары убрались, но в Припяти все равно сохранялось двоевластие – Брюханов и остальная верхушка АЭС никуда не делись. Если Брюханов пользовался уважением за профессионализм, но слыл человеком холодным, то Кизима обладал и хваткой истинного командира производства, и харизмой политика. На вышестоящее начальство он производил двоякое впечатление: широта мышления нравилась, ловкость настораживала. Рабочие принимали Кизиму за своего парня, а помощники знали, как он бывает суров.
Таким образом, Брюханова просто уважали, а Кизиму или боготворили, или боялись. Сами они в итоге научились работать слаженно, не наступая друг другу на ноги и делая, по сути, общее дело – ведь управление строило здания для атомной станции. Благополучие начальника управления и директора АЭС во многом зависело от их синергии.
Каковы бы ни были личные отношения Кизимы с Брюхановым, их подчиненные время от времени конфликтовали на почве производственной, социальной или культурной. Инженеры-атомщики, как правило, происходили из крупных русских городов, имели дипломы лучших вузов страны и принесли с собой не только профессиональные навыки и знания, но и любовь к комфорту, городскую культуру, а порой и барство. В строительный трест шли главным образом местные колхозники. У первых родным языком был русский, у вторых обычно украинский. На улицах города часто звучал суржик – смешанная русско-украинская речь.
Отделение милиции старалось не допускать трений между двумя группами. Порой приходилось разнимать драки с участием «несознательной молодежи» (прежде всего – «рексов», как прозвали сельских парней, которых сотнями нанимал на стройку Кизима). Самые горячие дни совпадали с выплатой аванса и получки. Обычай требовал их непременно обмыть – понятное дело, в компании. Милиционеры бдительно следовали за каждой группой молодежи числом более пяти человек. Но даже такая страховка помогала не всегда. В 1985 году горячие головы побуянили на славу – переворачивали машины, били окна[52].
Тем, кто попал на атомную электростанцию (молодым или нет), строители обычно завидовали – работа у них была почище, зарплату получали высокую, и в многоквартирные дома из общежитий перебирались быстрее тех, кто эти дома строил. Работяги верили, что у них на стройке царят искренность, прямота, братство, зато на станции сплошь лицемеры и прохиндеи. Большинство атомщиков придерживались другого мнения[53].
Кизима заведовал своим управлением по-старосветски. Начальники подразделений трепетали, получив приглашение на тарелку борща в «Ромашку» – одну из столовых ЧАЭС. Во главе длинного стола, словно глава семьи, восседал Кизима, по обе стороны ютились его «дети». Один из киевских журналистов воспроизводит эту картину так: все молча хлебают борщ, и вдруг тишину прерывает резкий, требовательный голос Василия Трофимовича. Такая-то мехколонна не доставила вовремя на стройку кран или такой-то бетонный завод не выполнил в полном объеме заявку бригады бетонщиков. Кизима, с его цепкой памятью, не только знал свой многочисленный персонал по имени и отчеству, но и мог подробно изложить поставленные каждому участку задачи, перечислить наличные материалы и оборудование[54].
Начальника управления знали как патриота Припяти, способного найти средства для сооружения не только энергоблоков, но и общественных зданий, жилых домов, объектов инфраструктуры города. Сверх того, он не уступал давлению сверху и наспех здания не строил. Когда партийные бонзы упрекали его тем, что дворец культуры в городе атомщиков никак не окончат, Кизима привел в пример Владимирский собор в Киеве: воздвигали храм не один десяток лет, зато и стоит он долго. Начальник управления не побоялся такой параллели, хотя в одном месте народу прививали социализм, а в другом – пичкали «опиумом». Василий Трофимович не торопился еще и потому, что хотел одарить город лучшим в Украине дворцом культуры. Он правдами и неправдами доставал мрамор, алюминий (этот металл тогда отпускали только с разрешения Совмина СССР), красное и черное дерево для паркета. Паркет настилали те же мастера, что работали в Мариинском дворце и здании Верховного Совета УССР[55].
Сооружение пятого энергоблока ЧАЭС обернулось невиданными ранее трудностями. За пятнадцать лет Кизима научился руководить строительством зданий для ядерных реакторов и даже сокращать отставание от плана до минимума. Но теперь – после съезда в Москве, где партия сделала главную ставку на мирный атом, – план по запуску нового реактора отводил ему не три, а всего лишь два года. Работы над пятым энергоблоком начали в 1985 году и к концу следующего должны были закончить. Анатолий Майорец, новый союзный министр энергетики и электрификации, горел желанием войти в историю отрасли – ведь именно он заверил делегатов съезда, что ничто не мешает сократить время возведения атомной электростанции с семи до пяти лет.
За три месяца до XXVII съезда Майорец приехал на ЧАЭС для ознакомления с ходом строительства. И для раздачи подзатыльников, поскольку работы уже отставали от графика. В его присутствии киевский обком партии формально обратился к строителям с призывом трудиться прилежнее. Власти применили свое главное оружие – шквал выговоров чиновникам, назначенным козлами отпущения. Выговоры делали устно, письменно и с занесением в учетную карточку партии. Если не помогало и это, виновным грозило увольнение. Если же помогало, выговоры снимали, чиновников поощряли – и так по кругу. В январе 1986 года досталось управленцам из Припяти, в том числе заместителю Брюханова Соловьеву, ответственному за строительство (иными словами, за взаимодействие с людьми Кизимы). Горком партии вынес нерадивому чиновнику худший вид выговора – с занесением. Кизиме и его окружению снова удалось избежать показательной порки.
Кизима с невиданным для советского функционера упорством отказывал партийным начальникам, когда те пытались оторвать его и его людей от работы на возводимой им атомной электростанции и строительстве обожаемого им города – рук и так не хватало. Изуродованное коллективизацией сельское хозяйство неизменно плелось в хвосте союзной экономики. Наверху придумали выход: крупные промышленные предприятия и научные учреждения брали над колхозами «шефство». На деле это значило периодическое обращение горожан в крепостных крестьян. Припяти скидки не делали: и рабочие со стройки, и атомщики со станции должны были ездить на поля, а местная газета – печатать о них вести с тех самых полей. Хотя Брюханов и выражал свое недовольство, сотрудники Чернобыльской АЭС регулярно трудились в близлежащих колхозах. Кизима же просто сказал «нет».
Однажды, когда очередной партийный деятель настойчиво поучал Кизиму, тот побагровел и велел секретарше соединить его с первым секретарем обкома КПУ. Объяснив секретарю ситуацию, Василий Трофимович отрезал: «Вы уж решите там: или я начальник, или он». И бросил трубку. Этим и кончилось. Атомная энергетика имела такое значение, что партии приходилось закрывать глаза даже на подобные выходки. Начальник управления, конечно, играл с огнем[56].
Одним из приемов, которые он пускал в ход против давления сверху, было использование средств массовой информации. Таким образом можно было повлиять на власти, чтобы те заставили смежников вовремя давать стройке все необходимое. Кизима научился играть в эту игру задолго до наступления эпохи гласности, провозглашенной Горбачевым. Весной 1980 года Кизиму и Брюханова вызвали в Москву – отчитаться перед заместителем председателя Совета министров о готовности третьего энергоблока. На совещание прибыли и делегаты с других АЭС, но худшие показатели были именно у Чернобыльской. Если в среднем план по строительству был выполнен почти на 90 процентов, у гостей из Припяти не набралось и Не хватало квалифицированных работников, оборудования, материалов. Кизиме и Брюханову приказали наверстать упущенное за месяц – фантастический срок, при том что они уже отставали где-то на квартал[57].
Уложиться в новый срок было невозможно, а неисполнение приказа высшего государственного руководства грозило выговором. Что делать? Кизима позвонил в «Киевскую правду», орган обкома КПУ, и пообещал интервью журналисту Александру Болясному. Главный редактор ждал кипучего энтузиазма и клятв о выполнении плана в кратчайшие сроки, но беседа приняла совсем другой оборот. Болясный долго сидел в приемной Кизимы, а тот собственноручно писал ответы на вопросы интервью. Кизима заявил, что к установленному сроку энергоблок введен в строй не будет, поскольку необходимых ресурсов просто нет. Чудес не бывает и в социалистической экономике. Партийное начальство должно надавить на поставщиков и заставить их соблюдать обязательства. Шокированный главный редактор обзвонил партийную верхушку УССР, но там нехотя дали добро на публикацию. В конце концов, она могла послужить страховкой от критики из Москвы[58].
В начале 1986 года сооружение пятого энергоблока буксовало по тем же причинам. Рабочей силой управление располагало, а вот оборудование и материалы не подвозили. Ускорить темпы строительства Кизиме велели задолго до того, как за вышеупомянутое постановление проголосовали на XXVII съезде – зато проектную документацию на ЧАЭС получили только в июле 1985 года. По этой причине заказы поставщикам составили лишь к осени, а начало работ как таковых затянулось до зимы. К тому же не все поставки прибывали вовремя – рабочие снова и снова вынужденно простаивали.
Любовь Ковалевская из припятской «Трибуны энергетика» предложила Кизиме сверстать специальный выпуск, целиком посвященный проблемам с поставками, на что он с радостью согласился. Более того, пренебрегая инструкциями, Кизима позволил журналистке изучить собранные вычислительным центром АЭС данные о количестве и качестве уже поставленного в Припять. Ковалевская получила шанс на сенсационный материал, хотя далеко не все одобряли щедрость Кизимы. Руководство вычислительного центра, не забывая о бдительном КГБ, отвело ей на изучение таблиц всего лишь пятнадцать минут – в надежде на то, что у корреспондентки, выпускницы филфака, просто закружится голова. В итоге она проработала в центре полчаса и успела записать много интересного.
Изучив свой конспект, журналистка поняла, насколько плохо идут дела на стройке. 70 процентов оборудования, присланного одним из заводов, имело серьезные дефекты. Изъяны обнаружили в металлических комплектующих, предназначенных для хранилища ядерного топлива, общим весом в 356 тонн. Другой завод прислал бетонные плиты не того размера – пришлось подгонять их прямо на участках. Сильнее всего поражало, как много деталей до сих пор не привезли, из-за чего другие, даже приемлемого качества, лежали без пользы. На стройке не хватало металлических конструкций общим весом в 2435 тонн. Кизима дал статье зеленый свет. Подписанная Л. Станиславской (псевдоним Ковалевской) она вышла в «Трибуне энергетика» 21 марта 1986 года, в пятницу. На следующий понедельник было назначено начало всесоюзного совещания по вопросам снабжения Чернобыльской АЭС[59].