До этого родственники погибших, стоявшие в бессрочном митинге перед Домом правительства в Черкесске, говорили, что не разойдутся, пока не будут найдены тела, поскольку не могут успокоиться, не похоронив близких. Теперь, казалось бы, их требование могло быть выполнено – оставалось только провести генетическую экспертизу и выдать каждой матери уцелевший фрагмент тела ее сына. Но вместо успокоения произошел очередной взрыв страстей.
Сегодня с утра, пока я летел и ехал, со всей республики начал собираться народ – родственниками у карачаевцев считаются близкие до седьмого колена. В родстве с погибшими оказались двадцать восемь фамилий, несколько десятков тысяч людей, почти половина всех карачаевцев. На площади собралось тысяч пять, они пересказывали, что некоторые автобусы с их соратниками были задержаны, в некоторых представители властей переписывали пассажиров, хотя митинг был разрешен. Родственники Богатырева прошли по кабинетам здания, в котором уместились и администрация президента, и парламент, и правительство КЧР, – приглашали ответственных людей выступить. Некоторые расписывались на приглашениях. Президент Батдыев не стал.
Обстановка накалялась: никто из приглашенных не вышел к памятнику Ленина, который указывал на вход в Дом правительства, а заодно служил импровизированной трибуной. Возбужденные дорогой с препятствиями, вестями о найденных телах, точнее – о надругательстве над ними, люди ждали несколько часов. Они заполнили площадь и сквер перед местным «Белым домом» – место историческое, помнившее рокот «студебеккеров» в ноябре 1943 года, увозивших от тогдашнего управления НКВД карачаевский народ в депортацию по приказу Сталина.
К родственникам семерых погибших присоединились родные других пропавших без вести – за последние четыре года в Карачаево-Черкесии исчезли около трехсот человек. К митингующим вышел Борис Карнаухов, руководитель следственной группы Генпрокуратуры, к тому времени задержавшей уже пятнадцать человек, причастных к преступлению. Митинг ждал от него подробного рассказа о последних событиях. Но микрофон вдруг отключили. Вокруг шли троллейбусы, горели светофоры, а вице-премьер Руслан Кочкаров объяснял людям, что, как ему сообщили, в городе отключен свет. Сорок минут он пытался связаться с электриками, ничего не получалось. То есть явно кто-то не хотел, чтобы итоги следствия были озвучены.
Близкие родственники ринулись от памятника по направлению ленинской руки – несколько сотен человек. Милиция стала их теснить, начались препирательства, толпа прорвалась сквозь щиты омоновцев в вестибюль. Один из милиционеров выстрелил газовым зарядом, ворвавшиеся начали бить стекла – дышать! Оборонявшиеся врубили шланги, но даже грязная вода не охладила нападавших, в ход пошли камни с одной стороны и дубинки – с другой. Мальчишки подносили «снаряды» из соседних дворов, несколько милиционеров получили ранения, один солдат из внутренних войск – довольно серьезное. Были раненые и среди демонстрантов – в основном порезали руки о стекла. Их-то следы я и видел по стенам.
Уже стемнело, хожу вокруг вновь установленных заграждений, разговариваю с чинами из МВД, ФСБ, прокуратуры, полпредства российского президента на Кавказе. И со старожилами, и с теми, кого недавно, при первых раскатах скандала, перевели из Нижнего Новгорода, чтобы прижать местную мафию. Штурма пока явно не предвидится, по бульвару вокруг гуляют спокойные горожане, скопления людей в форме не видно. Пока…
Для себя стоит уяснить: была ли разница между Богатыревым и Каитовым, не было ли массовое убийство лишь формой разборки между криминальными кланами? Они же поехали всемером разбираться? Скорее всего, нет. Дело не в том, что Богатырев был белым и пушистым, а в том, что от президентского зятя, уже известного своим крутым нравом и неограниченными (для Черкесска) возможностями, силой вряд ли можно было добиться желаемого. Ну, допустим, они бы разнесли его дом – и что бы они делали в республике его тестя? Тяжба длилась уже давно, завод и обстановка вокруг него – на виду, не так уж много в Карачаево-Черкесии таких предприятий. Надо было как-то договариваться.
Возвращаюсь, легко пускают через барьеры – и в форме люди, и без формы. Очевидно, видят во мне какого-то посредника. В президентском кабинете народу поубавилось. Можно свободно поговорить с Фатимой.
– Скажите, а не мог Каитов бояться, что приехавшие к нему домой его самого застрелят?
– Ну, это же была обговоренная встреча, приехали же не боевики какие. Брат не был криминальным авторитетом, Расул, как и Каитов, был депутатом Народного собрания, был постарше его на семь лет, с ним приехал его двоюродный брат и друзья, вполне известные люди. А Каитенок жил по беспределу.
Каитенок… В двадцать два года Алий стал гендиректором крупнейшего цементного завода, потому что стал зятем Батдыева. Предыдущего директора, племянника Батдыева, кто-то застрелил. А завод оказался в полном распоряжении клана после приватизации, которую в республике Батдыев как раз и проводил, знакомый с московскими приватизаторами с дней учебы. Потом он стал председателем Нацбанка, а уж после этого – и президентом.
Получается, что Мустафе Батдыеву можно предъявить что-то посерьезнее аморалки – и это связано с поведением его молодого и задорного зятя. Точнее, понятно, откуда у того счастливое состояние вседозволенности. Полез в голову старый спор со строчкой Бродского: «…но ворюги мне милей, чем кровопийцы». Без первых нет вторых – и вся история последних лет об этом. Может, и не одобряет Мустафа Батдыев своего психованного зятя, особенно сейчас – сидя где-нибудь в укрытии, но не было бы у Каитенка такой силы, если бы «тихие Альхены» не создавали почву. А во-вторых, и сами ворюги легко звереют, оберегая добычу.
Вот сидят эти семь женщин в чужом кабинете, ночь, кто вырвал их из обычной жизни, кто отнял ее – вместе с близкими им молодыми жизнями? Я тут что – моральная поддержка восставших? Делегат от свободного общества? Свидетель-журналист, который напишет заметку и поедет в следующую командировку? Сижу тут на приставном стуле у стеночки, а какой от меня толк? Ворвутся люди в форме – будут в своем праве: нарушены писаные законы, здесь даже не придется изощряться с огнеметом, как было два месяца назад в Беслане…
Что-то заболела голова. Медсестра, которая дежурила в предбаннике, измерила давление. Такого у меня давно не было. Кривовато получается: сестра пришла поддержать женщин, находящихся в стрессе, а заниматься пришлось корреспондентом. Кто же крепче? Сделала укол – наступила расслабуха, но какая-то странная. Всплыла почему-то фраза одного коллеги сразу после назначения Ельциным преемника: «Представляешь, он приходит, а там уже все разделено, у него же ничего своего нет!» Мы-то как раз в той газете работали, чтобы не пришли его конкуренты, старая номенклатура, то есть коллега не издевался, а жалел.
И сразу у победителя стало многое вырисовываться. Для начала главное – газ. Это вам не цемент! Всех черномырдинцев погнал, довольно мирно, только вот вице-президент «Газпрома» Владимир Поделякин, курировавший безопасность, скоропостижно скончался, до того не болевший. Я его знал, он был генералом КГБ (не подполковником!) в советской жизни и заведовал научно-техническим управлением Лубянки. Его бросили на нашу башкирскую провинцию – и когда разразилась экологическая катастрофа, вместе со всеми вышел протестовать к зданию обкома партии. В парадном мундире с орденами, взяв за руки двоих сыновей-офицеров, тоже в форме…
Но ты же, говорю я себе, ерзая в ночи на стуле под светом президентских ламп, сам с гневом и пристрастием искал следы преуспевания других сыновей, как раз мырдиковых, газовых, пошедших тоже по папиному пути. Тебе что, жалко, что такую империю отняли у одного клана и отдали другому? Нет, мне жалко людей, которые погибли в этом столкновении. Борьба за деньги, за их власть, за власть над ними – это борьба за право безнаказанно убивать. Людей, истину, страну. По крайней мере, здесь и сейчас – у нас, в наше время, право на насилие укрепилось как единственно реальный вид конкурентной борьбы.
И относится это, видимо, не только к официальной власти, а к любому моменту в обществе, когда кто-то захочет получить власть, пусть временную, пусть неполную, над ближним. Принудить, добиться своего, отобрать чужое. Другого пути осуществления желаний нет, не столько в узком луче сложившихся представлений, сколько – на самом деле. Откуда-то получилась же эта страшная цифра – триста без вести пропавших за пару лет в маленькой республике, видимо, многие из них – в заброшенных шахтах, недаром требуется экспертиза, чтобы опознать семерых, вдруг это – не Расул и его друзья?
Ну что, например, могли поделать эти вот полуспящие люди, чтобы добиться своего, в данном случае – исполнения вполне справедливых требований? Письма писать «белому царю»? Положиться на силу закона? На силу общественного мнения? Да плевал их мелкий вождь и на одно, и на другое, и на третье! Очевидно, понимал правила игры, ведь его не сам по себе народ выбирал, а кто-то поставил на это место в результате каких-то договоренностей, поэтому знал – из-за чего может погореть, а из-за чего – нет, структура не допустит. Осталось – насилие…
Лакокрасочный «Газпром»
Второй день бунта я встретил уже обжившимся. Но какой же это бунт? Бессмысленный и беспощадный? Ни то, ни другое. Да и не русский, в конце-концов! Бунт на коленях? Да, без зверств, хотя и по кровавому поводу. Без кровной мести, с требованиями к законной власти и с апелляцией к законам. Вот и пойду-ка я в Народное собрание!
По коридорам в зал заседаний со скромным количеством сидений – так ведь их и мало избранных-то, депутатов то есть. Еще меньше пришло. Черкесов почти нет, считают конфликт внутрикарачаевским. Хотя Батдыев в свое время победил на выборах голосами черкесов и русских, у карачаевцев он набрал 20 процентов. Среди них были сильны сторонники прежнего президента, генерала Семенова. Может, это его люди громили батдыевский кабинет?
Пришедшие депутаты, в основном от «Единой России», как и спикер – стоят группками, по фракциям кланов, обсуждают – ставить на голосование импичмент президенту республики или верноподданнически обратится по начальству, в Москву. Вроде бы, уже во второй раз, должен появиться Дмитрий Козак из Ростова, наместник Кремля на Юге России. Ходят по правовому полю, как по минному, стараясь не подорваться на бунте, который, вероятно, некоторые из них и затеяли. А продолжают упрямые женщины. Фатиму они могут не спрашивать, но послушает ли их Фатима?..
В стороне от этой суеты стоит, пожалуй, самый известный за пределами Черкесска деятель – Станислав Дерев. Пришел, наблюдает, хоть и черкес, а не карачаевец. Он ведь не столько политик, сколько бизнесмен, ему важно знать состояние общества, скажем, «температуру питательного бульона», хотя впрямую и не сильно он зависит от родной республики, реализуя свои товары по всей России. Но и по нему может ударить развитие событий – и на месте, и через Москву, он же был частью договоренности по Батдыеву. Да, спасибо, хотелось бы посмотреть на ваши предприятия, поехали, все равно здесь быстро ничего не решат!
Основу своего благополучия, стартовую позицию – водочное производство – журналисту, лично ранее не знакомому, показывать не стал. Показал водное. Вот здесь заканчивается труба, идущая полсотни километров с окружающих горных ледников, здесь – анализ и прочая подготовка, а это уже конвейер, разливают по бутылкам (рецептуру пластика сами корректировали!), его «Эдельвейс» по всем московским супермаркетам расходится. Вполне по-европейски выглядит, нержавейка вокруг, несмотря на специфическое окружение и бурное прошлое хозяина.
Я не стал спрашивать, во сколько ему обошлись договоренности с ритейлерами, все равно разговор о взятках с солидным кавказским мужчиной возможен только в чрезвычайных обстоятельствах, которые для нас с ним не наступили. Спросил, что он думает о бизнес-конфликте Каитова и Богатырева. Тоже, конечно, не вполне прилично при общении с бизнесменом, но здесь подталкивают не наши с ним чрезвычайные обстоятельства.
Н-да, вот она – подробная картина, с коррекцией моих разговоров с силовиками. В Черкесске самым успешным предприятием долгие годы был завод имени Захара Цахилова, выпускавший лаки и краски. Цахилов, еще при советской власти выведший химзавод на уровень выпуска пятнадцати процентов от всей лакокрасочной продукции страны, при приватизации собрал и основной пакет его акций, пользуясь безоговорочным доверием работников. Но несколько лет назад Цахилов умер, пакет перешел к его дочери Марине, живущей в Москве, и встал вопрос, кто же сможет стать настоящим хозяином предприятия.
Расул Богатырев был одним из дилеров завода, начинал с реализации мелких партий. Он и не помышлял о захвате господствующих высот, хотя пользовался поддержкой Ансара Тебуева, бессменного заместителя министра внутренних дел КЧР при постоянно менявшихся министрах, а потом – вице-премьера, курировавшего весь силовой блок. Когда начались конфликты вокруг управления химзаводом, Богатырев стал помогать Алию Каитову в борьбе с… родным дядей последнего Магомедом Каитовым.
Магомед Каитов – владелец корпорации «Камос», к тому же гендиректор Кавказской энергетической управляющей компании, входящей в РАО «ЕЭС». Именно к нему обратилась дочь Цахилова. Попросила организовать структуру собственности и управления на химзаводе. Каитов-старший под ее наследственный пакет акций привел на завод банк «Ак Барс», за которым стояла вся мощь президента Татарстана Минтимера Шаймиева.
Но дело не только в акциях. В России со времен подпольных «цеховиков» сложилась система поставки «левого» сырья и выработки «левой» продукции, доходы от продажи которой никак не касаются акционеров. Кстати, в последние годы дивиденды на акции были ниже инфляции, и основную прибыль извлекали теневые хозяева. А новым хозяевам, перед тем как решиться на полновесное обновление устаревшего оборудования, нужно было эту практику поломать. Это для выпуска «левой» дешевой продукции хватало стареньких линий, а для конкуренции с заполонившим рынки современным импортом требовалось перевооружение. Его не могли обеспечить относительно мелкие бизнесмены КЧР, но они могли лишиться верного дохода и доминирования в республике.
Банку для полновесного хозяйствования нужно было увеличить пакет. Этому препятствовали генеральный директор завода Николай Сапига и его многолетний партнер Богатырев, взявший к тому времени под свой контроль снабжение предприятия сырьем и продажу значительной части продукции. Оба они пользовались поддержкой влиятельного президентского зятя, решившего выступить против дяди. Богатырев помогал Каитову-младшему скупать акции, остававшиеся на руках работников и руководителей завода. (Кстати, об этом мне сказала и Фатима Богатырева).
Поэтому ничего удивительного вроде бы не было в ночном звонке Алия Каитова Богатыреву с приглашением прибыть на «Зеленый остров» – бывшую зону отдыха горожан, а с недавнего времени – место личной дачи Алия Каитова. К тому же на 20 ноября Магомед Каитов и банк «Ак Барс» назначили совет директоров, где собирались сместить Николая Сапигу с поста директора химзавода. Богатыреву и Каитову было что терять и что обсуждать. Скорее всего, их разговор касался не официальных ценных бумаг, а наличных средств, затраченных на их покупку. Судя по дальнейшим событиям, между партнерами были скрытые разногласия, но доподлинно мы узнаем о них в лучшем случае только на суде над Каитовым. Если он будет и если будет честным.
Удивляло время приглашения – второй час ночи. На даче шло празднование рождения дочери Германа Исмаилова, директора Большого Ставропольского канала. Собралась вся республиканская верхушка. Расул Богатырев сначала отказывался, он сидел в кафе «Шеш-беш». Алий взял его «на понт»: «Ты что, боишься?» И Богатырев согласился, оставив своего телохранителя – хотя тот и собирался на всякий случай спрятаться за сиденьями богатыревского джипа «БМВ». Расул позвонил двоюродному брату Байчорову, который жил у него дома, попросил организовать сопровождение по ночным улицам. Магомед, отмечавший свой день рождения, стал обзванивать приятелей-сверстников. У кого телефон не отвечал, кто был занят, кого родители не отпустили. Собрал четырех человек. Пятый, сын журналиста газеты «Карачай» Шамиль Кубанов, прибежал к даче, когда остальные байчоровские друзья уже сидели у ее ворот в «десятке», ожидая окончания разговора Богатырева и Каитова.