Хозяин и гость возлежали в тени портика на кипарисовых клинэ[56]. Домашний алтарь Зевса Геркея во дворе отсвечивал позолотой. В нишах оштукатуренных стен, под карнизом из лесбийских сердечек притаились фигурки олимпийцев.
– Что ты им сказал? – спросил Перикл, когда оба, совершив тройное возлияние, приступили к трапезе. – Я такой рев слышал только в Девяти путях[57] лет сорок назад. Я как раз окончил академию, стал эфебом[58], и меня отправили на границу с Фракией. Вот под стенами крепости и наслушался.
– Пообещал, что однажды вернусь в Кипселу.
Первый стратег усмехнулся.
– Ты в это веришь?
– Я верю в Залмоксиса. Все в его руках.
Перикл пристально посмотрел на гостя.
– Насчет Залмоксиса не знаю, а вот у меня на тебя есть виды. Хочу сделать тебя Первым архонтом Пантикапея.
– Боспор? – удивился Спарадок.
Перикл кивнул. Одрис не знал, что сказать.
Все-таки спросил:
– Почему я?
Пришлось начать издалека.
– Видишь ли… Жизнеобеспечением государства занимается Коллегия стратегов. Дел хватает: набор рекрутов, назначение триерархов[59], участие в военных судах, инспекция гаваней… Подвоз хлеба в Афины и снабжение армии и флота – тоже их задача. Забот по горло! Никто из них не рвется в варварские земли: у каждого семья, дети, виноградники, оливковые рощи… Сам понимаешь – мало кто готов бросить обустроенный быт в Афинах, чтобы начать жизнь заново на Боспоре… Я могу приказать, но это значит – нажить врага себе и Афинам. Высылая человека в колонию против его воли, ты обрубаешь его корни. Такой человек меняется, но ты узнаешь об этом слишком поздно – когда он начинает платить дань врагам, а корабли под чужим вымпелом чувствуют себя в гавани города как дома.
Собеседник слушал без интереса, и Первый стратег это заметил. Он знаком приказал виночерпию налить вина в ритон. Выпив, продолжил, но сменил тон. Теперь его слова звучали жестко.
– Ты – моя собственность. Мы оба понимаем, что, как раб, ты обречен на жалкое существование. Особенно после побега. К тому времени, когда ты заработаешь денег на выкуп… если я еще на него соглашусь… тебе будет уже не до царских амбиций. Я предлагаю достойную жизнь. Более того – почет и богатство. Разумеется, простой раб никогда бы не взлетел до таких высот. Но ты – сын Тереса. Так что соглашайся.
Спарадок молчал.
Поняв, что запугать фракийца не получится, Перикл заговорил мягче:
– Я мало кому доверяю в Совете пятисот, слишком много там осталось соратников Кимона. Я видел тебя в деле, оценил твою мертвую хватку. Именно такой человек нужен мне в Пантикапее. Я знаю, ты не забудешь, из какой грязи я тебя вытащил, поэтому будешь мне верен. Так?
Одрис кивнул.
– Ну? – Первый стратег закипал яростью.
Он снова готовился угрожать. Что этот раб возомнил о себе? Все еще надеется вернуть трон одрисов. Пустое дело! Какие еще доводы ему нужны? Придется выложить последний аргумент, неожиданный и веский.
Перикл справился с собой. Сел на ложе, уперев руки в колени.
– Кстати, у тебя ведь есть сын – Севт.
– Я смотрю, ты обо мне все знаешь, – усмехнулся Спарадок.
– Собрал, что смог, – Первый стратег улыбнулся одними губами. – Должность обязывает.
– Тогда ты знаешь, где он.
– Конечно – у бизалтов. Почему они не выдали его Ситалку?
– Потому что я любил их, а они – меня.
– Как считаешь, – Перикл заговорил вкрадчиво, – Севт достоин стать царем одрисов? Лично я думаю, что – да. У Афин хватит денег, чтобы помочь ему в этом. Почему бы, например, Совету пятисот не пригласить на переговоры вождей тех племен, которые платят дань одрисам? Меландины, тринипсы и тины с берегов Понта, треры и трибаллы из долины Метра с удвоенной яростью будут бороться против наместников Ситалка, услышав звон афинского золота.
В глазах Спарадока впервые за весь разговор зажегся огонек интереса. Далекий Боспор казался ему краем земли, жалким и убогим местом, куда уползают несбывшиеся надежды, чтобы тихо растаять под холодным северным солнцем. Но после этих слов… Неужели сбудется самая сладкая мечта – о том, чтобы его потомки правили Фракией?
– Ты хочешь услышать ответ? – тихо спросил он.
– Да.
– Клянусь Залмоксисом, я – твой должник, и ты не пожалеешь о сделанном выборе.
– Отлично! – Первый стратег довольно улыбнулся. – Не знаю, как Залмоксис, но Зевс меня услышал.
После этого Перикл углубился в технические детали:
– Получишь вольную. Припишем тебя к моему дему, так я смогу выступить в качестве поручителя… Побудешь какое-то время метеком, а на первом же сходе Народного собрания сделаем тебя полноправным гражданином Афин. Это противоречит моему же закону, но я сумею объяснить Коллегии девяти архонтов, что речь идет о благополучии страны. Да и жалованье из казны тебе – как клеруху[60] – платить не надо… На заседании пританов предложу твою кандидатуру в качестве Первого архонта Пантикапея. У меня будет железный аргумент: ты долго жил в Ольвии. Царская кровь – это важно, чтобы Совет Ареопага не фыркал. Землю для ценза тебе отрежут в самой колонии… И Совет пятисот, и Народное собрание согласятся с мнением архонтов. О том, чтобы собрать кворум, я позабочусь. В конце концов, поставки зерна имеют прямое отношение к безопасности государства, а за нее отвечаю именно я. Ну да, пока никаких заслуг перед Афинами у тебя нет… Как, впрочем, и у посла Фракии Садока, сына Ситалка, но это не помешало ему получить афинское гражданство.
– Как он?
– Никак! Деньги отца пропил… Я выбил ему пенсию – четыре обола в день. Этого достаточно для скромной жизни в Афинах, столько архонт зарабатывает. Еще он сдает единственного раба внаем – за пару оболов. И все спускает в дешевых диктерионах[61]. Иногда еле доплетется на Пникский холм. Но Ситалк – наш союзник, а Садок – гражданин Афин, поэтому мы терпим… Может, он еще пригодится, если бросит пить.
Перикл снова подозвал виночерпия.
Отхлебнув вина, заметил:
– Да, еще важный момент. У тебя акцент, это ладно, боспорские греки сами говорят на ионийском диалекте. Даже в Элладе разговаривают на четырех диалектах. Но имя… С таким именем останешься в их глазах метеком. Пусть будет…
Он задумался.
– Спарток! Не аристократическое, но лучше, чем твое фракийское… Устраивает?
Одрис кивнул. Грек довольно потянулся к нему ритоном.
– Ну, что! Поздравляю с началом новой жизни.
По галерее разнесся звон металла.
Солнце тонуло в Сароническом заливе. Пламенеющий над Пиреем багровый закат измазал паруса кораблей кровью. Тень наползала из-за холма Нимф, накрывая вороновым крылом Ареопаг, агору и уже дотягиваясь до надгробий Керамика. Афина Воительница над стеной Акрополя медленно прикрывала веки.
Город готовился к ночи.
3
Раздвинув тяжелую портьеру, Первый архонт Феодор выскочил из парилки. Вместе с ним в зал ворвались клубы горячего влажного воздуха.
– Ты меня пересидел, – с блаженной улыбкой проговорил Перикл.
– Стареешь, стратег, – засмеялся Феодор, плюхнувшись на застеленную овечьей шкурой скамью.
– Да ладно, можно подумать, ты у нас эфеб… С брюшком!
Оба расхохотались.
Ткань снова раздвинулась – в зал скользнул тонкий юноша, обнаженный и розовый от пара. Бросив на Феодора смущенный взгляд, заторопился в кладовую. Первый архонт зажмурился – не то от усталости, не то вспомнив что-то приятное. Затем до хруста потянулся и стал внимательно разглядывать закуски на трапедзе[62].
Довольно заявил:
– Твоя парилка – это что-то! Особенно мне понравилось, когда ты плеснул пива. Кто тебя этому научил?
– Скифы. Ну, ты знаешь… Конники, которые следят за порядком на улицах. Они в парилке так иной раз чудят. Прости меня, Гестия, Дева непорочная и благостная… Представляешь, стебли конопли бросают прямо на раскаленные камни. От них пар валит, а дух такой… пряный, с кислинкой, закачаешься. Скифы орут, прыгают, в глазах безумная радость… Нет, лучше этого не видеть.
– Очень уж ты все правдоподобно описываешь, – заулыбался Феодор. – Скажи прямо: грешен, балуюсь.
Перикл усмехнулся.
– Балуюсь! Но не грешен… Такие процедуры усталость после дебатов в Совете снимают лучше, чем хиосское.
Оба выпили, закусили оливками и свежеиспеченным, еще теплым белым хлебом с коричневой хрустящей корочкой.
– Давай о деле поговорим, – Первый стратег посерьезнел. – Я хочу провести через Коллегию архонтов одного человека. Мне нужна твоя помощь.
Феодор прихлебывал холодное вино. Набирал по чуть-чуть в рот, перекатывал между щеками, глотал, причмокивая. Наслаждался. Казалось, в этот момент его не интересует ничего, кроме вкуса и аромата выдержанного виноградного напитка.
– Ты знаешь, – вдруг заметил он, – а мне нравится пить по-скифски, неразбавленное.
Перикл молчал.
– Какого? – наконец, спросил Феодор.
– Спарадока, сына Тереса.
Первый архонт удивленно вскинул брови.
– Он жив? Говорили, что его корабль потерпел крушение по пути в Афины. Где-то возле Фасоса… Зачем он тебе?
– Боспор. Там пора навести порядок. Кизик начал задирать цену на зерно. Ты знаешь: стоит опту в Пирее подняться на халк[63], как в Афинах розница подскакивает на обол. Сделаю его Первым архонтом Пантикапея.
– Подожди… – Феодору показалось, что он ослышался. – Я правильно понял? Посадить во главе полиса своего человека без всяких выборов?
Перикл фыркнул:
– А как Кизик посадил Гилона пресбевтом[64] в Нимфее без всяких выборов? Боспор не Афины, там правит сила.
Феодор с сомнением покачал головой, потом спросил:
– И что нужно?
– Афинское гражданство. Я выкупил его из рабства – теперь он метек.
Феодор изобразил на лице недоумение.
– Метека? Фета[65]? Со времен Солона феты на занимают в Афинах должностей. Так он еще и метек!
Перикл терпеливо поправил собеседника:
– Речь не об Афинах, а о Боспоре. Любого боспорянина поскобли – так он хорошо если только наполовину метек. Но афинское гражданство – обязательно! Что касается ценза, то архонты Пантикапея выделят ему приличный надел. Имея собственную землю, он быстро разбогатеет на поставках пшеницы.
Феодор хитро посмотрел на собеседника.
– Выделят?
– А куда они денутся. Я их хорошо попрошу, используя аргумент Фемистокла – триеры, набитые гоплитами[66].
Оба рассмеялись.
Первый стратег ждал ответа.
– Ну, не знаю, – процедил Феодор и плотно сжал губы.
Сделал вид, будто думает.
Тут все ясно: без его согласия архонты не пропустят на Совет пятисот бесперспективного кандидата, так что можно смело поднимать ставки в игре.
– Коллегия будет выглядеть глупо, если нарушит закон о гражданстве, – твердо сказал он. – Исключение может быть сделано только при особых заслугах кандидата перед Советом и народом. У Спарадока их нет. Прости, но эта просьба невыполнима.
Перикл нахмурился. Он ждал отказа, поэтому приготовил ответный ход. Можно, конечно, повоевать с Коллегией, но на это уйдут время и деньги, так что лучше всего ударить интригана в слабое место – сейчас, наверняка.
Глядя в упор на Феодора, сказал тихо, но веско:
– Ты у меня не первый раз. Тебе здесь нравится. И баня, и вино, и… банщики. Особенно один – Гермотим. Ты знаешь, мне он тоже нравится, потому что мягкий, услужливый, внимательный… Как женщина. Но тебе он нравится еще больше. А ты ему. Поэтому он не раз бегал к тебе по ночам. Я закрывал на это глаза. До поры…
Он хлопнул в ладоши.
Двое крепких парней ввели в зал тонкого юношу. Тот бросал испуганные взгляды то на хозяина, то на гостя. Перикл кивнул в сторону парилки.
Феодор напрягся, его лицо приняло хищное выражение.
Зло посмотрев на Перикла, процедил:
– Ты его не тронешь.
– Еще как трону. Это мой раб.
Когда за слугами закрылась портьера, Феодор обмяк и побледнел.
А когда послышался визг юноши, ненависть на его лице сменилась страхом.
– Хватит!
– Как скажешь, – усмехнулся Первый стратег. – Теперь я вижу, что мы понимаем друг друга.
– Отведите его в эргастул, – приказал он высунувшемуся из-за портьеры рабу.
Слуги проволокли мимо Феодора потерявшего сознание Гермотима, у которого тыльная сторона кисти представляла собой бордовое месиво.
Перикл приказал виночерпию наполнить ритоны.
– Предлагаю выпить, – с деланым добродушием обратился он к гостю. – Мы все-таки друзья.
Феодор справился с собой, принял обычный уверенный вид.
– Давай как-нибудь к скифам в казарму сходим вместе. А? – он подмигнул Периклу. Потом добавил: – И у меня к тебе просьба. Уступи мне Гермотима. Он прекрасный банщик. По рукам?
Первый стратег довольно улыбнулся…
В середине элафеболеона, когда отгремели Великие Дионисии, лучшие граждане Афин – слегка потрепанные, с красными лицами – собрались на заседание Совета пятисот. Черноголовые и чернобородые, в белоснежных гиматиях, они облепили каменные ярусы булевтерия, словно каспийские чайки – береговые скалы.
Некоторые сидели на скамьях ровно, другие полулежали, не в силах побороть похмельную слабость.
Перикл держал речь.
– Двадцать лет назад Афины вмешались в восстание египтян против персов. Мы послали флот, но персы потопили его в дельте Нила, спаслась лишь незначительная часть войска… Египет перестал быть житницей Аттики. Так что из этого следует? Афины уже не те? Нет! Наше положение прочнее прежнего. Многие из вас помнят, как афинская эскадра громила войска Наксоса, Фасоса и Эвбеи. А Самос? Мятежники принесли клятву верности Афинам после того, как я срыл крепостные стены. Мирные договоры с Персией и Спартой развязали нам руки. Мы основали Брею на Халкидике, заселили колонистами Амис в Каппадокии и Неаполь на Пропонтиде…
Первый стратег сделал эффектную паузу, нахмурился, его голос загрохотал с новой силой:
– Но надолго ли это затишье? Коринф выпускает когти, надеясь на помощь Спарты. Пелопоннесский союз[67] представляет серьезную угрозу Афинам. Пришло время обратить взор на север – там, за Понтом, лежит земля, плодородная, как чрево Деметры. В течение двух столетий туда уходили сыны Эллады за лучшей долей. Благодаря Боспору мы не знаем недостатка в кожах, шерсти и соленой рыбе. Так вот, он способен заменить Египет и Сицилию в поставках зерна. Ни Спарта, ни Коринф, ни Эгина в Понт Эвксинский не сунутся, пока Геллеспонт наш. А значит, пришло время включить ионийские колонии в Делосскую симмахию[68]. Сова распустит над варварскими землями крылья, чтобы укрепить морское могущество державы. И тогда пшеница и ячмень Боспора потекут к нам, как из рога Амалфеи.
Кто-то выкрикнул:
– Сколько с квадратного плетра?[69]
– Тридцать хусов![70] – отчеканил Перикл.
По залу пронесся ропот одобрения: не Сицилия, конечно, но тоже впечатляет.
Первый стратег продолжил:
– Прошу назначить комиссию из десяти человек для снаряжения флота на Боспор. Также прошу помощи демархов в наборе экипажей. Все желающие смогут остаться эпойками[71] в Нимфее или Пантикапее. Требуются лучшие из лучших – ведь и ставка высока: господство в акватории Понта, которое сулит Афинам огромные доходы. И это еще не все… Часть эскадры во главе с Гагноном должна отбить Девять путей у фракийцев. Другая часть под командованием Ламаха двинется к Синопе, чтобы наказать зарвавшегося тирана Тимесилея. Когда власть снова перейдет к архонтам, отправим туда клерухов.