Серьёзного военного образования Хан Нахичеванский не имел, но имел отличную кавалерийскую выучку, хорошо поставленный командный голос и отполированную до блеска выправку, неукоснительно и педантично исполнял приказы начальства, а инициативу проявлял лишь в том случае, когда был уверен, что она неминуемо принесёт пользу частям, которыми он командовал. Между тем за плечами генерала имелся богатый боевой опыт, приобретённый в Русско-японской войне, когда он командовал кавалерийскими полками, проявив при этом смелость и отвагу.
В целом Хан Нахичеванский был человеком мягким, очень добрым и чрезвычайно храбрым, всегда действовал по мере сил и разумения, личных выгод для себя не искал. За это его любил верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, а молодые офицеры просто обожали. Как это ни странно, в той Великой войне Хан Нахичеванский оказался одним из лучших кавалерийских генералов, неустанно заботившихся о вверенных ему войсках, за что периодически получал нагоняй от своего непосредственного руководства[4].
Командовал 2-м лейб-гусарским Павлоградским полком тот самый полковник Перевощиков Михаил Павлович, который в первый же день службы преподнёс молодому корнету Павловскому урок любви и преданности своему полку. Перевощиков, сын действительного статского советника, в офицерской среде считался «интеллигентом». Он окончил математический факультет Киевского университета Святого князя Владимира, выдержал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище, окончил Николаевскую академию Генерального штаба. А дальше… А дальше одни канцелярские и штабные должности. Генерал-инспектор кавалерии и командующий войсками гвардии великий князь Николай Николаевич, разглядев в толковом офицере умение грамотно работать с документами и служебную педантичность, от себя его не отпускал. Помощник столоначальника Главного штаба, старший адъютант штаба генерал-инспектора кавалерии, делопроизводитель канцелярии Генерал-инспектора кавалерии… И только в январе 1914 года полковник получил под свою команду 2-й лейб-гусарский Павлоградский полк, к которому относился не как к боевой тактической единице, готовя солдат и офицеров к ратному делу, а как к труппе императорского театра, где соблюдался идеальный порядок в документах и бухгалтерии, образцово содержались реквизиты, декорации и бутафорское имущество, сытые актёры назубок знали свои роли, за кулисами царили мир и покой. И ни сам полковник, ни его офицеры и гусары не задумывались над тем, что вскоре ежедневно разыгрывавшийся ими фарс превратится в кровавую трагедию, имя которой «Война».
Справедливости ради надо сказать, если бы не сотни и тысячи других опытных и талантливых генералов и офицеров, русская армия не выдержала бы неимоверного напряжения сил. Благодаря им, генералам В. И. Гурко, А. А. Брусилову, Н. Н. Юденичу, А. М. Каледину, Н. Н. Баратову, П. Н. Врангелю, А. М. Крымову, Л. Г. Корнилову, Д. Г. Щербачёву и многим-многим другим, русская армия четыре года не только держала фронт, спасая от полного разгрома на Западе своих французских и британских союзников, она перевооружалась и накапливала боевой опыт.
Тогда, в далёком четырнадцатом, юный корнет Сергей Эдуардович Павловский, конечно, обо всём этом не ведал, как и не знал он генералов, высших сановников и особ императорского дома, виновных в крушении великой империи, сыгравших роковую роль в его собственной судьбе. Он, как и большинство молодых офицеров русской армии, обожал императора, был верен присяге, любил службу и жаждал войны с боем победных литавр и звуками полковых труб, звоном клинков и лихими штыковыми атаками с громогласным «Так за Царя, за Родину, за Веру!». Он жаждал крови поверженного врага, жаждал наград, чинов, жаждал славы. Он был молод, силён, до безумства храбр и верил в свою удачу, в своё бессмертие.
4
Утром 17 августа 1914 года[5] части 1-й армии генерала Ренненкампфа, перейдя государственную границу, вторглись в Восточную Пруссию и сразу вступили в бой у Шталлупёнена. Из-за отсутствия координации между дивизиями и бригадами наступавшие русские войска понесли большие потери, но взяли Шталлупёнен. Потрёпанные немецкие части генерала Франсуа, изумлённые решительным натиском русских, отступили к Гумбинену.
18 августа Ренненкампф возобновил наступление и приказал действовавшему на правом фланге армии конному корпусу генерала Хана Нахичеванского обойти Гумбинен с севера. Корпус продвинулся к Пилькалену, но натолкнулся на ожесточённое сопротивление немецкой ландверной бригады, попав под плотный артиллерийский обстрел. Хан бросил вперёд Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки, которым пришлось буквально выколачивать из деревень части спешенной конницы и самокатчиков 44-го и 45-го германских полков, зубами цеплявшихся за родную землю. Исход боя решила дерзкая атака трёх спешенных эскадронов гвардейцев у Каушена, пристегнувших штыки к карабинам и бросившихся в рукопашную схватку. Одним из этих эскадронов лейб-гвардии Конного полка, захватившем немецкую артиллерийскую батарею, командовал ротмистр Пётр Николаевич Врангель[6], награждённый за этот бой орденом Святого Георгия 4-й степени.
Германская линия обороны оказалась прорванной. Немцы, оставив 1200 трупов и вдвое больше раненых, артиллерийскую батарею, обозы со снарядами, патронами, продуктами и снаряжением, отступили в панике и беспорядке. Вот тут бы Хану Нихичеванскому и воспользоваться моментом, бросить в прорыв кавалерийские дивизии в обход Гумбинена с северо-востока на юго-запад, загнав немцев в мешок. Вот тут бы генералу Ренненкампфу и отдать такой приказ Хану, поддержав атакой русских пехотных дивизий. Ничего подобного сделано не было.
Хан Нахичеванский, получив донесение командира 1-й гвардейской кавалерийской дивизии о тяжёлых потерях (Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки потеряли убитыми и ранеными более половины наличных офицеров, а общие потери составили почти 400 человек), отдал приказ отступить. Гибель гвардейских офицеров, большинство из которых были представителями дворянской знати, боязнь конфликта с их родственниками, а возможно и недовольство императора, напугали командира корпуса до такой степени, что Хан не предупредил об отступлении командующего 1-й армии генерала Ренненкампфа. Выпавший крайне удачный момент оперативного наступления был упущен.
Гусарский полк Павловского, расположившийся в садах фольварка на возвышенном берегу Инстера, в сражении не участвовал, находился в резерве. Но офицеры полка вместе с полковником Перевощиковым от начала до конца наблюдали развернувшиеся перед ними кровавые события. Молодёжь сгорала от нетерпения немедленно вступить в бой, громко комментировала действия гвардейской кавалерии и немцев. Офицеры спорили, наперебой предлагая свои варианты ведения боя. Перевощикову, с каменным лицом переживавшему увиденное, надоел этот гвалт, и он деликатно, но строго приказал:
– Господа офицеры, попрошу закрыть рты.
Все разом угомонились, только ротмистр князь Капиани, эскадронный командир Павловского, с неуважением и даже с желчью продолжал оценивать решения командиров гвардейских полков, обращаясь при этом к адъютанту полка штабс-ротмистру Каменцеву.
– Да полно вам, ротмистр, – с досадой заметил Каменцев, нервно раскуривая папиросу.
Князь что-то злобно процедил в ответ и, удаляясь с пригорка, подозвал к себе Павловского.
– Корнет, – ротмистр взял Павловского под локоть и повёл с собой, – похоже, завтра этот бардак продолжится, и нам, видимо, придётся принять в нём участие. – Он с недоверием оглянулся через плечо, будто остерегаясь, что его кто-то услышит. – Если эскадрон назначат в первую линию атаки, прошу вас, Сергей Эдуардович, как только начнётся дело, свой взвод попридержать и встать позади, на стыке первого и третьего взводов, создав таким образом некий резерв.
Заметив удивлённо-недоверчивый взгляд корнета, князь, с трудом сотворив на лице подобие улыбки, сказал:
– Не волнуйтесь, корнет, я буду с вами, буду наблюдать и управлять эскадроном и, если потребуется, введу в бой ваш взвод в самый подходящий момент. Главное, наблюдайте за моими сигналами.
После ухода эскадронного командира Павловский, несколько озадаченный его приказом, направился к штабс-ротмистру Каменцеву, которого с первого дня службы считал своим главным советчиком и опекуном. Выслушав корнета, Каменцев плюнул в сторону удалявшегося князя.
– Не принимайте близко к сердцу, корнет. Князь Капиани – трус и, как всем известно, подлец, всегда готовый подставить своих боевых товарищей, а потом свалить на них вину. Боевую задачу ставит не он, а командир полка. Главное, дорогой мой, берегите себя, не горячитесь в бою, крутите головой на все триста шестьдесят градусов и думайте, думайте, думайте…
На рассвете 20 августа две немецкие дивизии севернее Гумбинена внезапно атаковали правофланговую русскую 28-ю дивизию, а германская кавалерия обошла её фланг, оказавшийся открытым после отхода корпуса Хана Нахичеванского, и ударила с тыла. 28-я дивизия понесла большие потери и была отброшена на восток. Южнее Гумбиннена немцы атаковали центр 1-й русской армии, но натолкнулись на три русских пехотных дивизии и попали под фланговый огонь артиллерии. Понеся большие потери, немцы в беспорядке отступили на 20 км.
Суточное сражение завершилось победой русских войск и поражением 8-й немецкой армии, начавшей общее отступление. Её командующий генерал Притвиц склонялся даже к мысли оставить Восточную Пруссию и отойти за Вислу. Но генерал Ренненкампф и его штаб вновь не смогли оценить масштаб собственного успеха. Видя, что армия понесла большие потери (в русских дивизиях – 16 500 человек, у немцев – 14 800), сильно утомлена многодневным маршем, командарм отменил свой приказ о преследовании противника.
5
Конный корпус Хана Нахичеванского, не выполнивший приказ командующего защищать правый фланг армии, бездействовал весь день. После сражения Хан оправдывался перед командующим большими потерями в людях и конском составе, необходимостью отвести дивизии для пополнения боеприпасами.
Генерал Ренненкампф, кипевший гневом, имел горячее желание отдать Хана Нахичеванского под суд, но сдержался, понимая, что любимчика императора и верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича всё равно оправдают.
Наступление возобновилось 22 августа. Особо ожесточённые бои происходили у городка Вормдитт, где русская пехота при удачной поддержке артиллерии погнала с востока на запад части 8-й германской армии к Гумбиннену, а с севера, сломив сопротивление немцев серией мощных кавалерийских атак, к городу прорвались 2-я и 3-я кавалерийские дивизии корпуса Хана Нахичеванского.
Генерал, удручённый обвинениями командарма Ренненкампфа за самовольный увод корпуса в тыл, находился в боевых порядках войск, близко от линии огня, даже очень близко, что дало повод его офицерам думать, будто Хан сознательно демонстрирует и так никем не ставившуюся под сомнение его личную храбрость. Ему доложили, что во время атаки полки 3-й кавалерийской дивизии напоролись на ожесточённое сопротивление окопавшейся вражеской пехоты, попали под артиллерийский обстрел, были вынуждены спешиться и залечь. Вскоре Хану сообщили о гибели начальника этой дивизии генерала В. К. Бельгарда.
Его загорелое лицо обрело бледно-пепельный цвет, несколько минут он молча раздумывал, затем подозвал полковника Перевощикова и приказал тремя эскадронами обойти немцев севернее и ударить по ним с тылу. Четвёртый эскадрон 2-го Павлоградского лейб-гусарского полка, казачью сотню лейб-гвардии Атаманского полка и одну шестиорудийную батарею Хан оставил в своём личном резерве и приказал через Госпитальную рощу городка двигаться к месту гибели генерала Бельгарда.
Князь Капиани подозвал Павловского и хотел было напомнить ему о прежнем своём приказе, но тут к ним подскакал подполковник с серебряным аксельбантом офицера Генерального штаба, адъютант Хана, и, резко осадив коня, спросил:
– Ротмистр, чем командует этот корнет?
Капиани от неожиданности и страха поперхнулся и, приложив дрожащую руку к козырьку фуражки, еле слышно промычал:
– Это… Простите… Господин полковник…
– Да что вы там мямлите, ротмистр?! Корнет, представьтесь!
Павловский уверенно подвел свою кобылу Жнею к лошади подполковника и громко, по-уставному, доложил:
– Командир второго взвода четвёртого эскадрона Его Императорского Величества Александра III 2-го Павлоградского лейб-гусарского полка корнет Павловский!
Подполковник приветливым взглядом оглядел корнета и его кобылу, убрал с лица невольную улыбку.
– Павловский, берите свой взвод и немедленно следуйте к КП[7] его сиятельства. Повторяю, немедленно!
Подполковник, не дожидаясь ответа, ускакал в сторону КП, а Павловский, не дожидаясь реакции эскадронного, – в сторону своего взвода.
Взвод на рысях за минуту домчался до КП командира корпуса, и тридцать гусар полукольцом заняли позицию вокруг стоявших Хана и группы офицеров штаба, оборонив их от шальных пуль и осколков.
Хан оценил манёвр командира взвода, подозвал его и спросил:
– Чьих будешь, сынок?
Павловский вылетел из седла и представился.
– У твоих гусар отменная выучка, молодцы.
– Рад стараться, ваше сиятельство! – гаркнул Павловский.
– А теперь слушай меня внимательно. – Хан ткнул плетью в сторону группы хозяйственных построек метрах в трёхстах к западу. – Вон в том каменном амбаре лежит тело убитого генерала Бельгарда. Его охраняет полувзвод казаков, некоторые, видимо, ранены, они окружены германцами. Видишь, как палят супостаты по амбару? Казаков и тело генерала необходимо спасти. Сейчас наши канониры жахнут по немцу, а потом мы с тобой и твоими гусарами рванём к амбару. Приказ понятен?
– Так точно, Ваше Сиятельство! – Павловский смущённо потупил взгляд и спросил: – А может, Ваше Сиятельство, вам не надо? Мы и сами справимся.
Хан указательным пальцем правой руки поправил пышные усы и погрозил им Павловскому:
– Приказы не обсуждают!
Русская батарея трёхдюймовых орудий дружным залпом накрыла германскую пехоту. Ещё не рассеялся дым и не осела земля с вывороченными взрывами погибшими яблонями и сливами, а два отделения взвода гусар погнали немцев к западу от амбара, догоняя и кроша шашками мышино-зелёные мундиры. Третье отделение вместе с Павловским, оберегая Хана и его адъютанта, окружило амбар, взяв в плен десяток ландверовцев во главе с лейтенантом. Казаки с гусарами быстро спеленали убитого генерала в приготовленную материю, закрепили тело на носилках-растяжках между двумя лошадьми и аккуратно повезли в сторону КП.
В тот момент, когда гусары, отогнав немцев от амбара и не потеряв при этом ни одного бойца, возвращались обратно, германцы, видимо в отместку, пустили два снаряда, один из которых попал в стену амбара. Осколками убило трёх гусар, еще четверых ранило. Погибла под Павловским и молодая кобыла Жнея, множество осколков достали её сердце.
Оглушённый взрывом Павловский поднялся с земли и не мог понять, отчего его руки в крови. К нему подбежал старший унтер-офицер Федулин, командир отделения, и стал ветошью оттирать руки и мундир командира.
– Вашбродь, не беспокойтесь, то кобылья кровь, царствие ей небесное, – он быстренько перекрестился сам и перекрестил командира. – Щас я вам взамен коня подведу, доброго, германского, тоже гусарского.
Неподалёку взорвался второй снаряд. Павловский в дыму стал искать глазами командира корпуса. Хан Нахичеванский был в седле, но левой рукой прижимал бок. Сверху и снизу от ремня светлой кожи на мундире расползалось алое пятно. Генерал был ранен. Как оказалось, осколок, вспоров мундир и белую рубашку под ним, вошёл спереди в ткань, чиркнул по рёбрам, не задев их, и вышел сзади. Рана оказалась неопасной, но крови генерал потерял много.