На другой день, по русскому обычаю, проживающие жители Пятницкой, из тех, кто был посмелее, подходили к могилке, пришла и вся женская половина нашего семейства с Матрёной Петровной. Множество вчерашних цветов быстро завяло на невыносимой жаре, их надо было убрать, нарвать и поставить новые. Этим и озаботились моя будущая мать и будущая тетка. Затем они стали делать это ежедневно, приходили к маленькому скромному холмику со свежим полевым многоцветьем. Девушки грустно вздыхали и поминали добрым словом безымянных защитников. В те роковые дни имена летчиков никто не знал, Пятницкий народ называл их летчиками, просто «нашими летчиками». У немцев тоже не спросишь, угодишь быстро в застенок, а потом угонят в Германию. Но вскоре к сестрам подошли два немца, которые регулярно видели их у могилы, обругали и строго-настрого запретили здесь появляться. Не сметь! Запрещено! Das ist verboten! Так погибшие здесь и покоились более двадцати лет, оставшись в памяти моих родных молодыми парнями.
Долго была неведома дальнейшая судьба командира корабля, оставалось неизвестным его имя. Исследованием этой трагедии после войны несколько лет занимались неравнодушные орловские краеведы. Из Центрального архива ВС РФ пришел ответ, в котором экипаж отнесли к безвозвратным потерям, но, к счастью, были установлены все имена, звания и должности летчиков. Так город узнал имя старшего лейтенанта Варламова Бориса Григорьевича. Он не был расстрелян в небе, его не нашли ни на земле, ни в сгоревшем самолете. Исследователи предполагали, что после приземления он был схвачен немцами и бесследно исчез в застенках тайной полевой полиции. Но точной версии ни у кого не было.
Шло время. Однажды я решил рассказать этот случай известной орловской писательнице с тем, чтобы она написала о нём. Выслушав мой рассказ, писатель и краевед Елена Николаевна Ашихмина потребовала немедленно сесть за стол и самому написать историю лётчиков. Идея показалась нереальной, но была жива моя тетка, которая хранила в своей памяти многие детали жизни в оккупированном городе. Это послужило толчком к работе. После кропотливых поисков в интернете мной была обнаружена карточка военнопленного с фамилией Варламов. Из этой карточки следует, что он был схвачен немцами 10 июля 1942 года. Это произошло на пятый день после падения самолёта. Если восстановить всю цепь событий, то выходит, что командир, находясь в парашюте, ускользнул от луча немецкого прожектора, приземлился и правильно произвёл ориентировку. Он пошел на север, там в шестидесяти километрах проходила линия обороны советских войск. На востоке от Орла этот рубеж проходил более чем в ста километрах, идти туда было нецелесообразно.
Однако при переходе линии фронта под городом Мценском летчик Варламов был схвачен фашистами. Более одного месяца его доставляли в концлагерь в городе Лицманштадт в Польше. Часть этого лагеря была определена для пленных летчиков. Немцы предполагали вербовать пленных пилотов на службу в люфтваффе, осторожно относились к представителям этой профессии, условия в этом лагере были сносными по сравнению с другими лагерями. Заключенные работали на местном аэродроме. Лагерный номер пленного старшего лейтенанта Б.Г Варламова был 654, но более ничего неизвестно. После войны город Лицманштадт был переименован поляками в город Лодзь. До сих пор дальнейшая судьба нашего героя неизвестна. Нужно продолжать поиски.
Имена погибших и безымянно похороненных летчиков нам назвали писатели М. Мартынов и А.Эвентов в 1964 г. Это был штурман, старший лейтенант Абрамов Василий Иванович и стрелок, младший сержант Соколов Александр Владимирович. Их прах будет перенесен с нашей улицы на Троицкое братское воинское кладбище к двадцатилетию Победы в 1965 году. Теперь они будут навечно вместе. По инициативе писателей на собрании жителей улицу Ливенский переулок переименовали в честь погибших пилотов.
Другая судьба постигла четвёртого члена экипажа сбитого бомбардировщика, стрелка-радиста Гомзикова Александра Дмитриевича. Его парашют немцы также выпустили из луча прожектора в тот момент, когда содрогнулась земля от рухнувшего самолета вместе с бомбой. Это спасло ему жизнь. По свидетельствам членов нашей семьи, старший сержант Гомзиков смог доползти к высокой картофельной ботве на нашем огороде, где вырыл небольшое углубление между бороздами и лежа спрятался там. Стояла темная ночь, и фашисты не смогли обнаружить его. Долгое время немцы искали его парашют в садах и близлежащих окрестностях. А на самом деле брат моей мамы Николай, удравший от оцепеневших родных, в темноте наткнулся на парашют и самого приземлившегося летчика. Парашют юноша свернул и догадался спрятать его не в сарае (где проживала наша семья), а в доме, занятом немцами, но в тот момент пустовавшем – все они бросились к месту падения самолета. Николай приметил место, где нашел свое укрытие уцелевший пилот, и стал его подкармливать по ночам. В эту тайну была посвящена бабушка, собиравшая продукты.
Однако сержант Гомзиков, решил найти место для укрытия понадежнее. Он понял, что в нашем и соседних домах проживают немцы. Вскоре под покровом ночи ему удалось переползти подальше от места падения самолёта через несколько огородов. Александр осторожно постучался в дом. Вышел испуганный мужчина, и летчик попросил спрятать его. Это был хозяин дома, местный житель по прозвищу Косариков, который плотно закрыл воина в погребе, но бесстрашный сержант не мог предположить, что этот боязливый Косариков окажется полицаем. В скором времени предатель доложил фашистам об укрывающемся у него летчике. При захвате Гомзиков оказал сопротивление, был ранен автоматной очередью в спину и потерял сознание.
По указанию начальника немецкой военной разведки Фрица Ширмана он будет доставлен на подводе в орловскую тюрьму для допроса. Но ранение было настолько серьезным, что пленный не приходил в сознание. Тогда начальник разведки распорядился доставить летчика в «русскую больницу» для того, чтобы врачи его «побыстрее оживили». Каждая минута была дорога. «Прежде, чем этот русский умрёт – пусть расскажет, откуда он прилетел», – думал шеф разведки капитан Ширман. На основании показаний сбитых летчиков немцы узнавали места базирования советских аэродромов и военных баз, чтобы потом производить налеты.
Про орловскую «русскую больницу» нужно рассказать подробнее. Орел был захвачен гитлеровцами внезапно, и эту больницу вместе с ранеными, больными и медицинским персоналом не успели эвакуировать. «Русской» она называлась захватчиками и продолжала работать в условиях оккупации легально. Новые хозяева боялись инфекционных заболеваний среди населения, которое может заразить немецких солдат. Поэтому оккупационные власти разрешили работу больницы в городе.
Но персонал и врачи этого медицинского учреждения оказались стойкими патриотами. Они вели настоящую подпольную деятельность и тайно лечили не только гражданское население, но и партизан, солдат и офицеров Красной армии. Нередко персонал переделывал больничные карты и менял фамилии пациентов. Некоторые врачи владели немецким языком и могли умело договариваться с захватчиками. За годы оккупации врачи спасли и поставили в строй около двухсот воинов. В городе больница получила название «Подпольный госпиталь».
Врачи «Подпольного госпиталя» стали бороться за жизнь поступившего Гомзикова. У него прострелена тазобедренная кость, повреждены внутренние органы, шансы на выживание были минимальными. Военная разведка оставила в больнице своих наблюдателей, которые с нетерпением выжидали возвращения сознания к ценному пленнику, но их надежды окажутся тщетными. Лечение приняло затяжной характер.
Желая спасти Гомзикова от цепких лап немецкой разведки и тайной полевой полиции, врачи делают летчику усыпляющие уколы. Когда он все-таки приходит в сознание, они удаляют ему аппендикс, а затем вновь вводят в бессознательное состояние. Немцы стали наведываться в наш «госпиталь» реже, опасаясь инфекций (о которых извещали соответствующие надписи на входе). На претензии сотрудников разведки о медленном излечении врачи отвечают, что не они стреляли в летчика, а это сделали меткие немецкие солдаты. Поэтому извините – сами виноваты. Видимо, с течением времени информация, которую могла добыть вражеская разведка в ходе допроса Гомзикова, стала терять актуальность, раненого оставляют в покое.
Таким образом, стрелок-радист Гомзиков находился в «Русской больнице» до освобождения Орла советскими войсками в начале августа 1943 года. Здесь по версии упомянутых орловских авторов книги «Подпольный госпиталь» предполагалось, что вполне здоровый и окрепший сержант мог вернуться в ряды Красной Армии, как и другие двадцать два спасённых в госпитале лётчика, «готовых хоть сейчас подняться в небо и бить врага». На этом описание дальнейшей судьбы этого героя повести заканчивается. Такое же мнение сложилось и в нашей семье. Остался жив, и слава Богу! Появилось сообщение, что после Победы Александр Гомзиков вернулся на родину, где работал в колхозе.
В архивном документе 36 авиадивизии было указано место жительства всего экипажа, в том числе и Гомзикова: Вологодская область, Никольский район, село Теребаево.
Однажды в Орле, после разговора с моей тетушкой и её воспоминаний о войне я решил отыскать село Теребаево, чтобы узнать некоторые подробности дальнейшей судьбы Александра Дмитриевича. Могли остаться близкие и друзья бывшего летчика. По счастливому случаю удалось установить телефон главы Никольского района, который прислал фотографии дома ветерана. Помог также отыскать телефоны родных, дал контакты учителя школы, который организовал в селе небольшой уголок, посвященный А.Д. Гомзикову. Это была несомненная удача, которая могла прояснить некоторые вопросы. Они возникли в связи с разным изложением отдельных эпизодов события на окраине оккупированного Орла. Всё-таки было предательство полицаем сбитого лётчика или нет? Ни в статьях, ни в книге этот случай не описан, но мои родные об этом неоднократно упоминали в своих воспоминаниях.
Развивая дальнейшие поиски информации, я выяснил, что одна из дочерей Александра Дмитриевича – Елена, была наиболее близка к своему отцу. У неё находились документы, награды и личные вещи летчика. В телефонном разговоре Елена Александровна поведала совсем непростую историю своего папы. Её рассказ изменил моё представление об этом мужественном человеке и его дальнейшем жизненном пути. Какие же обстоятельства так повлияли на меня, что произвело переворот в сознании? Вот, что поведала Елена Гомзикова о своём отце.
Сразу после освобождения Орла за частями Красной Армии следовали войска особых частей и войск НКВД. Армия билась с врагом и гнала его дальше на запад, туда, откуда он пришел. Это был фронт, это танки, артиллерия, авиация, пехота. Части НКВД занимали город, обследовали здания, учреждения, предприятия. У каждого своя война! Пришли особисты и в «Подпольный госпиталь», где всех подвергли опросам и допросам, а некоторых арестовали. В это число вошли врачи, персонал и пациенты. Был задержан также и стрелок-радист А.Д. Гомзиков. У него не было документов, требовалась тщательная проверка. У компетентных органов возникли вопросы, как воин РККА оказался в тылу врага и почему так долго тут отсиживался. Никакие доводы и объяснения, факт ранения не были приняты во внимание принципиальными сотрудниками. Для старшего сержанта Гомзикова началась настоящая вторая война.
На этой войне было непонятно, где правда, а где ложь. Когда ты говоришь правду – тебя убедят, что ты солгал. Нельзя было довериться офицерам, сокамерникам, люди начинают подозревать друг друга. Бойцы невидимого фронта умело обрабатывали бывших пленных, калечили души людей, и без того израненных войной. Бывший старший сержант Гомзиков был направлен в фильтрационный лагерь под Тулой. Лагерь именовался как войсковая часть, куда собирали винных и невинных бывших военнослужащих, оказавшихся в немецком плену для разбирательства и вынесения им приговора. Но разбирательства практически не было. Раз ты оказался в плену, значит, уже виноват, зачем тратить время на выяснение обстоятельств. Идет война, некогда тут что-либо выяснять. Виноват – и весь разговор! Может быть, тебя завербовали и ты вражеский шпион!
Настало время определить судьбу бывшего летчика. Вот Александр Дмитриевич стоит в коридоре под охраной с такими же бедолагами, как он сам. За дверью сидят три молодых офицера в темно-синих фуражках, всем, кто входит, они назначают срок и место отбывания наказания. Как правило, это далёкие сибирские лагеря. Когда назвали его фамилию, он вздрогнул, и неуклюже волоча за собой негнущуюся ногу, вошел в кабинет.
Здесь на счастье оказался особист «с понятием». Он поинтересовался, где находится село Теребаево? Когда Гомзиков объяснил, что в далёкой Вологодской области, то офицер воскликнул: «Да это настоящая Сибирь! Езжай-ка ты, лётчик, в свою глухомань под надзор НКВД». Так наш герой возвратился в родное село, но ещё долгое время инвалид ходил с раненой ногой отмечаться за двадцать километров в Никольский районный НКВД. Однако старший сержант стал добиваться справедливости. Просил сделать запрос через военкомат в родной полк, откуда пришел ответ, что Гомзиков А.Д. пропал без вести под Орлом, вместе с экипажем. В семью было направлено уведомление. Тогда его сняли с «учета» в НКВД как бывшего военнопленного. Через год кончилась война, и стрелка-радиста даже представили к правительственной награде «Орден Отечественной войны II cтепени».
Всю оставшуюся жизнь бывший летчик прожил в Теребаево, работал на родной земле. У него была большая семья. До войны родился сын. Жена, несмотря на похоронку, дождалась прихода дорогого человека, пусть раненого, но живого. После войны родилось ещё четверо детей.
Удалось побеседовать со второй дочерью, которую зовут Александра Александровна. На мой вопрос дочь ответила, что похоронен отец на кладбище рядом, в посёлке Кипшеньга. Могилка всегда ухожена. Она свела меня с учителем местной школы Кузнецовым Федором Федоровичем. Учитель сообщил, что в августе сорок первого года Александр Дмитриевич принимал участие в бомбардировках Берлина с острова Эзель в Эстонии. Ветерана все уважали, на праздниках Победы он занимал почетные места в президиуме на колхозных собраниях. О судьбе героя узнали в Москве. В восьмидесятые годы приезжала телеведущая передачи «Служу Советскому Союзу» Галина Щегрунова и записывала с Александром Гомзиковым сюжет. Федор Федорович поместил фотографию летчика в школе и написал о нем статью в районную газету. Через некоторое время я получил от учителя большую посылку с материалами, посвященными Гомзикову. Здесь были газетные статьи, копии наград летчика, семейные фотографии ветерана.
Эти материалы я отвез в город Орел и передал в музей школы № 35, расположенной на улице, названной в честь погибших летчиков Абрамова и Соколова. На встрече с учениками подробно рассказал о продолжении событий, которые развернулись на их улице в годы войны. Ещё две встречи удалось провести в Орловской областной Публичной библиотеке им. Бунина и в детской Библиотеке им. Пришвина, где общественность города впервые познакомилась с неизвестной стороной судьбы бесстрашных военных летчиков, полёт которых был прерван в небе Орла. Три судьбы одного экипажа. Штурман и стрелок погибли сразу, их судьбы, как у Высоцкого, «в единую слиты». Судьба командира теряется в концлагере, нужно искать архивы лагеря в Польше. Только радист, пройдя жернова войны, придет искалеченный домой и будет похоронен в родной земле. Вечная память героям!
Юрий Рипенко
Отцу было всего семнадцать
У меня есть фотография отца с датой 12 ноября 1941 года. Сфотографировался отец в Алма-Ате перед отправкой на Западный фронт (под Москву) в составе курсантов Алма-Атинского военного пехотного училища.
– Не было в ту страшную зиму в стране людей, чья судьба не была бы в тот момент связана с Москвой, ибо в той битве решалась судьба нашего народа, – несколько торжественно и неоднократно говорил мне отец.
В официальных документах записано, что отец родился 24 июня 1923 года в п. Келес, Сарыагачского района, Чимкентской области Казахской АССР. На самом деле отец родился 24 августа 1924 года.
В школу пошел с 6 лет. В 1941 году после окончания школы прибавил себе год, чтобы поступить в Алма-Атинское военное пехотное училище. В военном билете отца записано: призван на действительную военную службу и направлен в часть 13 мая 1941 года; военную присягу принял 10 июня 1941 года. В этом нет ничего удивительного, в 1941 году был несколько ранний по сравнению с прошлыми годами набор в военные училища.