Вот уже и вторая линия окопов опустела от драпавших австрийцев. Дальше началось просто бегство.
Линицкий со своей сотней напал с правого фланга на бегущих австрийцев. Те, не ожидавшие такого, сначала остановились, в шоке и от безысходности поднимая руки. Пока заамурцы одних брали в плен или расстреливали, другие, опомнившись, еще яростнее бежали назад, к своим тылам, периодически приостанавливаясь и отстреливаясь, нанося немалый урон. Таких заамурцы просто рубили. Работал шашкой и ротмистр Линицкий.
Вот уже и Городенки проскочили, преследуя отступающего противника. Устали все: и отступающие, и преследующие их. Но кураж так легко было не остановить. К тому же был приказ командующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова отбросить противника за реку Прут. А приказы на войне нужно выполнять.
Разгоряченный ротмистр Линицкий летел на своем верном четвероногом друге впереди своей сотни, раскрасневшийся, с горящими глазами. Вот и еще какое-то поселение. Он глянул вправо – там со своей сотней мчался его друг ротмистр Васильев. Но тут Линицкий обратил внимание, как поредела сотня Васильева. Неужели и у него такие же потери. Он оглянулся назад: да, урон в сотне немалый, но никто и не думал укрываться от пуль. Линицкий лишь успел повернуться, чтобы оценить путь до ближайшего поселения, и в этот момент почувствовал, как кто-то (или что-то) больно ущипнуло его в грудь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, руки отпустили поводья, и Линицкий упал наземь, даже не успев закрыть глаза, в которых застыл весь ужас непонимания и боли, приключившихся с ним.
Его тут же окружили верные заамурцы. Вскоре рядом оказался и верный друг ротмистр Васильев.
Преследование противника продолжалось двое суток. Приказ командующего был выполнен – противник отброшен за Прут. Но потери были тяжелые: 1-й и 2-й Заамурские конные полки из пятисотенного состава были сведены в трёхсотенные. Генерал Брусилов прислал телеграмму: «Нижним чинам, участвовавшим в конной атаке, – мое спасибо и жалую всем георгиевские кресты». И слов на ветер генерал не бросал. 1-й и 2-й Заамурские конные пограничные полки получили необычное отличие: офицеры – золотой гусарский галун на шаровары (так называемый «гусарский зигзаг» шириной в 1 вершок, установленный приказом по военному ведомству № 446 в 1911 году), а нижние чины – оранжевый басон (полувершковой ширины, утвержденный приказом по военному ведомству № 100 в 1909 году). Скорее всего, эти своеобразные лампасы имели целью отразить старые казачьи традиции, свято хранившиеся в среде российских пограничников.
Были и конкретные награды. За отличия при проведении конной атаки у Городенки командир 1-го Заамурского конного пограничного полка П.Н. Колзаков, командир 2-го Заамурского конного пограничного полка А.С. Карницкий, ротмистры Б.-Э.Л. Мосцицкий, А.А. Пяновский были награждены орденами Святого Георгия 4-й степени, а подполковники К.Н. Стоянов, К.К. Ягеллович, ротмистры Л.И. Линицкий, В.А. Васильев, А.А. Левшиновский, Н.А. Люман, М.П. Хабаров, П.Г. Полторацкий, А.Ф. Езерский, штаб-ротмистры Н.А. Базоркин, П.С. Корчинский, В.В. Враштил – Георгиевским оружием.
Спустя почти год после гибели высочайшим приказом от 7 февраля 1916 года Линицкий Леонид Иванович, ротмистр 1-го пограничного Заамурского конного полка, был награжден военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия (посмертно).
Линицкие дали российской армии еще одного георгиевского кавалера. Младший брат Леонида Ивановича Александр Иванович Линицкий еще в 1906 году окончил Николаевскую академию генерального штаба и войну встретил в чине полковника. И тоже был кавалеристом – начальником штаба 4-й кавалерийской дивизии. А в начале 1915 года был при штабе 10-й армии, дислоцировавшейся в Гродно, откуда 1 февраля был послан в Олиту с приказом об отстранении от должности командира конного отряда генерала Леонтовича. А вскоре был назначен командиром 3-го драгунского Новороссийского полка. За отличия в командовании этим полком 12 января 1917 года Александр Иванович высочайшим приказом был награжден Георгиевским оружием. Но к тому времени Александр Иванович Линицкий уже был в чине генерал-майора и в должности начальника штаба Кавказского кавалерийского корпуса, действовавшего в Персии.
Еще один брат, самый младший, Владимир Иванович Линицкий, также был офицером российской армии, дослужившийся в годы войны до чина полковника.
Леня Линицкий возвращался с друзьями из гимназии. По дороге они расставались каждый возле своего дома. Линицкие жили в большом доме в пригороде Ахтырки, который по старинке все еще называли деревней Кириковкой.
Станция Кириковка находилась по дороге из Харькова на Сумы посреди чудесных хлебных полей. «Кириковка, пересадка на Ахтырку!» – возглашает в поезде кондуктор, отбирая у Ахтырки билеты. От этой станции идет ветка верст в двадцать до Ахтырки. Ждать на станции нужно часов пять. Каждое лето урожай, сытость, довольство; здоровый полевой воздух гуляет по станции. Маленький Леня любил бегать на станцию и наблюдать там разные забавные картинки. Вот, к примеру, едущий из Харькова помещик, здоровый, загорелый, сидит и поглядывает с отеческой гордостью на сына, которого везет из Харькова отдохнуть; а сынишка, выше папы на голову, в студенческой тужурке и косоворотке, отсыпается после Харькова и никак не отоспится…
Линицкий добирался домой на извозчике. Расплатившись, он быстро добежал до ворот дома, открыл калитку и сразу почувствовал что-то неладное. Каким-то тяжелым воздухом повеяло от дома. Не встречала его, как обычно, сестра, на веранде не был накрыт стол в ожидании его возвращения. Едва прикрыв за собой калитку, он остановился, расстегнул китель, снял фуражку и, держа ее за козырек, почесал макушку. Навстречу ему выскочила служанка с заплаканным лицом.
– Панычу, татка вбылы! – запричитала она.
Икры ног у Лени задрожали мелкой дрожью. Его отец погиб. На фронте. Он прошел всю японскую, там, на чужой земле, а здесь, на родной, – выжить ему было не суждено.
– Нет! – закричал он и, заплакав, бросился в дом. – Мама, скажите, что это неправда!
Но по лицу матери и сидевшей рядом с ним сестры он понял, что это правда, горькая правда войны.
Ночью у него в мозгу родилась мысль – сбежать из дому, на фронт, отомстить за отца. Его отец в редкие минуты общения, когда либо он сам приезжал в отпуск в родную Ахтырку, либо семья навещала его на самом Дальнем Востоке, а в последние предвоенные годы живя постоянно в городе, всегда приучал не только держать свое слово, но и добиваться поставленной перед собой цели. И Леонид твердо решил бежать в действующую армию.
Но и мать, Надежда Петровна, прекрасно знала характер сына, и потому жестко приказала и прислуге, и дочери следить за Леней. А Леня после гибели отца в считаные дни будто повзрослел сразу на несколько лет. Он понимал, что он теперь остался единственным мужчиной в семье и должен всячески помогать матери. Но и не отомстить за отца он не мог. Он посвятил в свои планы только своего двоюродного брата Сергея Солодовникова. И тот одобрил его план и пообещал помочь ему незаметно выбраться из города и сесть на поезд, идущий на запад. Сергей был сыном родной сестры Михаила Арцыбашева, по мужу Солодовниковой.
И вот спустя два дня после происшедшего Леонид не вернулся из гимназии. Он вместе с Сергеем на извозчике, нанятом братом заранее, умчался в Харьков и там, разузнав, какой из эшелонов идет на фронт, вскочил в тамбур последнего вагона уже тронувшегося поезда.
– Маме пока не говори ничего! – крикнул Леонид Сергею. Тот в ответ лишь кивнул и помахал рукой.
Однако, когда вечером Леонид не вернулся, Надежда Петровна все поняла и тут же направилась в полицейское управление.
Надежда Петровна Линицкая, урожденная Арцыбашева, была любящей, но строгой матерью и решительной женщиной. Она приходилась родной сестрой одному из самых популярных и одновременно спорных и противоречивых в те годы прозаиков и драматургов, Михаилу Петровичу Арцыбашеву. Некоторые его произведения еще до войны были экранизированы, в том числе и самим Ханжонковым, а также переведены на основные европейские языки.
Отец Арцыбашевых, Петр, гвардейский офицер, после женитьбы на польке оставил службу и занял должность исправника в уездном городе Ахтырка Харьковской губернии. Кроме брата-писателя у Надежды Петровны были еще две сестры. Нынешний уездный полицейский начальник с превеликим почтением всегда относился к сестрам Арцыбашевым и, разумеется, тут же пообещал Надежде Петровне, что приложит все усилия, чтобы вернуть домой юного беглеца. И слово свое сдержал – направил срочные телеграммы во все полицейские управления городов, через которые проходила железная дорога до Львова и Станиславова.
На одном из полустанков и сняли с поезда спящего Леню. Под присмотром двух полицейских унтеров его в целости и сохранности доставили в Ахтырку. Надежда Петровна не ругала сына, лишь потребовала, чтобы он пообещал ей больше не совершать таких неосмотрительных поступков.
– Но кто, если не я, отомстит за гибель папы? – упрямо и решительно смотрел сын в глаза матери.
– Ты хочешь, чтобы наша семья лишилась второго и последнего мужчины? – не менее решительно ответила вопросом на вопрос Надежда Петровна.
Леня не посмел с ней больше спорить.
А вскоре Ахтырку оккупировали немцы. Учеба в гимназии прекратилась, и Леонид нашел себе новое занятие. С братом Сергеем и еще двумя друзьями он решил выслеживать немецких офицеров и записывать о них информацию, которую, найдя и наладив связи с харьковскими агентами армейской разведки, туда и передавали. А немецких солдат, стоявших на посту или ходивших в патруле, просто выслеживали и убивали. Так в еще довольно юном возрасте в Леониде Линицком проснулся дух разведчика. Но вся его диверсионная деятельность закончилась после того, как один из раскусивших юнцов немецких офицеров выстрелил в убегавшего Леонида. Пуля больно ужалила его в плечо и вылетела с другой стороны. Сквозное ранение было не таким страшным, но все же Линицкому пришлось пролежать дома целый месяц под строгим надзором матери, сестры и прислуги.
Вот так он и прожил весь шестнадцатый год, раздваиваясь в своих стремлениях и поступках. Но его все равно не покидала мысль о бегстве на фронт. Но, понимая, что мать все равно будет против, он решил немного схитрить. Однажды, придя из госпиталя, расположенного в его гимназии, где он с братом Сергеем под предлогом помощи немецким раненым офицерам выпытывал у них разные сведения, с порога заявил:
– Мама, можете себе представить, Юрченко сбежал на фронт?
– Как сбежал? На какой фронт? Ведь он же еще мальчишка.
– Ну да, мальчишка. А вы знаете, мама, нам господин подполковник Богатько еще до прихода сюда немцев несколько раз рассказывал истории про то, как наши сверстники убегали на фронт в действующую армию.
– Но, вероятно, это не совсем правдивые истории, – мать начала догадываться, к чему клонит Леня. Она смотрела на него уже другими глазами: за последний год он повзрослел и сильно возмужал – настоящий мужчина в семье.
– Отнюдь не сказки, – возразил Леонид и зрачки его от возбуждения расширились. – Об этом регулярно публикует сообщения журнал «Искры». Господин подполковник нам даже зачитал одно письмо – семинаристов Омской учительской семинарии. Вот послушайте, я даже тогда записал, – Леонид открыл свою тетрадку, пролистал ее, нашел нужную страницу и зачитал: «У нас нет ничего того, чем мы могли бы помочь Родине, кроме собственной жизни, и мы готовы пожертвовать ею».
После этого и подобного ему других обращений император Николай II выпустил указ, позволяющий студентам вузов идти добровольцами в армию. И почти сразу же на имя руководителей учебных округов лавиной обрушился поток просьб от учеников выпускных классов с просьбой провести им ускоренные экзамены. Воспитанники училищ, семинарий, гимназий, кадетских корпусов просили у своих руководителей отпустить их на борьбу с врагом. Ребята хотели как можно быстрее попасть на фронт, пока война не закончилась.
Вообще-то дети участвовали в боевых действиях с давних времен. К примеру, в Средние века четырнадцатилетние мальчики становились оруженосцами рыцарей, и в их обязанности входили ночной караул и чистка оружия. В XVIII и XIX веках мальчики, которых называли «пороховыми обезьянками» и которые часто были не старше восьми лет, перезаряжали орудия на военных кораблях. До XIX века включительно мальчики в возрасте от 10 лет служили барабанщиками в армиях разных стран.
В России тоже была своя история юных воинов. Их называли кантонистами. И это были несовершеннолетние, а зачастую и вовсе малолетние сыновья нижних воинских чинов, приписанные к военному ведомству. Обучались кантонисты в кантонистских школах, позднее переименованных в гарнизонные школы, выпускники которых обеспечивали армию строевыми унтер-офицерами, музыкантами, чертежниками, топографами, кондукторами, аудиторами, писарями и всякого рода мастеровыми. В школы поступали солдатские дети от 7 до 15-летнего возраста. Все они сначала обучались грамоте, а затем более способные – артиллерии и фортификации, или пению и музыке, или письмоводству, или слесарному мастерству; менее способные – столярному, кузнечному, сапожному и другим ремеслам. По достижении 15 лет способнейшие оставлялись в школах еще на три года для усовершенствования; остальные назначались на службу в войска. И только Александр II коронационным манифестом в 1856 году уничтожил закрепощение сыновей нижних чинов военному ведомству и запретил название кантонист.
Еженедельный журнал «Искры», выходивший в годы Первой мировой войны, регулярно публиковал материалы, посвященные юным защитникам Родины. Военная хроника сохранила большое количество сообщений и отчетов о юных добровольцах и их подвигах. Воевали вчерашние студенты и гимназисты смело и отважно. Под смертельным ураганом немецкой артиллерии они быстро становились взрослыми, учились переносить различные лишения, холод, голод, смерть своих товарищей. К концу 1915 года среднее количество кадровых офицеров на полк составляло около пяти человек. Те из гимназистов, кто уцелел в мясорубке боев, вместе с кандидатами на замещение офицерских постов направлялись в тыл для ускоренной переподготовки. Через шесть месяцев эти безусые ребята в офицерских погонах уже вели в бой целые роты и батальоны. Многие юноши, не имевшие никакого опыта командования, тем не менее выполнили свой долг, заставив солдат, отступавших под напором хорошо оснащенных немецко-австрийских войск, собраться и сражаться.
Стремясь помочь своим отцам и братьям в защите Отечества, на фронт рвались даже ребята помладше, в возрасте от 7 до 13 лет. Они подносили стрелкам патроны, передавали команды в качестве посыльных, под огнем противника на поле битвы собирали патроны и выносили раненых, участвовали в разведывательных и диверсионных операциях. Мальчишек десятками снимали с поездов, следовавших к линии фронта, отлавливали на железнодорожных вокзалах, объявляли в розыск, как «сбежавших из дома». Большинство из них были возвращены родителям, но попадались и «счастливчики», ухитрившиеся стать солдатами или партизанами. Многие из них вели себя как настоящие храбрецы и заслужили боевые награды – Георгиевские кресты и медали. Портреты вчерашних гимназистов в гимнастерках с новенькими Георгиями на груди будоражили воображение их сверстников, и новые сотни «юных бойцов» бежали на фронт. Так, в 1915 году газеты напечатали портрет мальчика-чеченца Абубакара Джуркаева, 12-летнего учащегося реального училища, ставшего лихим кавалеристом.
Некоторые мальчишки пытались действовать «по закону»: заявления с просьбой зачислить их в действующую армию поступили от всех учащихся восьмого класса гимназии города Либавы, от половины старшеклассников Рижской и Казанской гимназий, от учащихся Пензенского рисовального училища… Гимназист 7-го класса Мазур из города Вильно обратился к командующему 1-й армией генералу П.К. Ренненкампфу с просьбой зачислить его на военную службу. И генерал согласился! Мальчик был оставлен при штабе, где даже сделал важное усовершенствование конструкции телеграфа. А потом он погиб, как погибли во время войны миллионы взрослых солдат и сотни пробравшихся в действующую армию детей.