Молодые люди едва успели спешиться, как из дома донеслись какие-то шлепки и крики. Мэри стремительно бросилась в гостиную и увидела дикую сцену: пастор Розенхайм оттаскивал Пауля от Флоры Краузе, а на щеках пожилой женщины виднелись красные следы. В бешенстве Мэри подняла хлыст и начала лупить им Пауля, изредка попадая по пастору.
– Иоганн, Тимофей, – кричала она при этом, – сюда! Немедленно!
Пауль вырвался из рук приятеля и ловко вырвал хлыст из рук Мэри, параллельно ударив её ногой. Мэри обернулась вокруг в поисках предмета, который можно было швырнуть в Пауля, но её опередили ворвавшиеся в комнату Иоганн и Тимофей.
– Вышвырните его! – приказала Мэри. Сначала по-русски, потом по-немецки.
Слуги выволокли яростно сопротивлявшегося Пауля из дома. Затем вышел Розенхайм, коротко сказав, что извиняется за поведение друга. Ни Мэри, ни Флора на эти извинения не ответили.
Мэри упала на колени перед креслом Флоры.
– Матушка, как Вы? – спросила она участливо.
– Не умерла, – усмехнулась мужественная женщина.
– Что случилось?
– Пришёл требовать у меня деньги. Говорил, что я его ограбила.
– Вы могли бы дать ему деньги один раз в обмен на отказ от дальнейших претензий.
– Он никогда не откажется от претензий. Такой уж характер: считает, что все вокруг обязаны ему угождать – он же мужчина, да ещё и красавец!
– Может, Вам лечь отдохнуть?
– Я не устала. Не волнуйся, девочка.
Мэри встала. Сочувствие к свекрови, сознание собственного унижения и ненависть к самцам, которым принадлежит весь мир, накрыли её тёмной волной ярости. Когда Матвеев взял её за руку, она инстинктивно вскрикнула и выдернула руку; в этот момент все мужчины были ей противны.
– Что происходит? – мягко спросил он. – Я не понимаю вашего языка.
Чтобы не заставлять свекровь снова переживать происшедшее, Мэри вывела гостя во двор и коротко объяснила. Внезапно ей пришла мысль: он не знает их языка, но глазам переводчик не нужен; видел всё то же, что и она сама, однако не вмешался, не заступился ни за матушку Флору, ни за неё. А почему, собственно, он должен за неё заступаться? Потому, что один раз целовался с ней? Мужская солидарность важнее.
Собеседник выслушал её, не высказывая никаких чувств и никак не комментируя рассказ.
– А этот священник зачем приходил?
– Не знаю. Может, хотел присмотреть за поведением Пауля – он вроде хороший человек, это я о пасторе, может, наоборот – надеялся подействовать на матушку Флору своим авторитетом святого отца. Очень глупо, если так, потому что мы другой веры – что нам этот протестант?
– То есть он не вашей веры?
– Нет, конечно. Мы католики.
И тут на лице Матвеева появились недоверие и ужас.
– Вы католики? А я думал – лютеране.
– Нет, – ответила Мэри и раздражённо подумала: а это-то тут причём? Какая ему разница?
– Неприятно, – рассеяно заметил Матвеев, скорее подумал вслух, – а правда ли, что все московские католики шпионят для польского короля?
На языке молодой женщины сами собой появились отборнейшие русские ругательства, и лишь недавнее воспоминание о своих благородных предках удержало её от вывода их на воздух. Хороша представительница древнего рода, потомок королей, которую бьют ногой и которая потом ругается матом.
– То, что православные и протестанты считают нас шпионами Римского Папы, я уже слышала не раз, но про польского короля – это что-то новенькое. Прости, Артамон Сергеевич, если ты считаешь меня шпионкой, то лучше нам не разговаривать.
Она отвернулась и пошла в дом, трясясь от негодования. Он, наверное, сел на коня и уехал. Она не смотрела.
В довершение всех бед Мэри некстати вспомнила старую историю. Когда-то давно отец рассказывал матери какую-то историю про человека, женившего из жалости на дочери тирана-отца, чтобы спасти её от побоев.
– Разумеется, – заключил отец, – ничего хорошего из этого не вышло.
– Почему? – спросила Мэри.
Отец объяснил, что на девушках из плохих семей словно невидимое клеймо – они никогда не бывают хорошими женами. Лучше их избегать.
Мэри возмутилась. Её детскому уму это казалось несправедливым: если девушке плохо, её и пожалеть нельзя?
Позже мать объяснила, что никогда не надо перед окружающими, особенно мужчинами, попадать в неприятную или постыдную ситуацию: это порочит прежде всего героиню ситуации. Мэри с ней не согласилась, но доказать свою правоту не смогла. Разве виновата девочка, которой попались злые родители или жестокие братья? Женщина, которую бьёт муж? Несчастная, которую изнасиловали? Но общество презирает дочь недостойных родителей, сестру злых братьев попрекает тем, что «собственные братья её не любят», над битой женой смеётся, жертву считает «обесчещенной», а насильник как ни в чём не бывало является в обществе и считается завидным женихом.
Родители сказали, что она дура и пусть ни с кем этими дурацкими мыслями не делится, а то ей же хуже будет.
Она всё рискнула, много позже, изложить эти соображения мужу: он сказал, что в её рассуждениях есть логика, однако плетью обуха не перешибёшь и весь мир не переспоришь.
А больше она ни с кем дурацкими мыслями не делилась.
И вот теперь господин Матвеев будет презирать её саму и матушку Флору за то, что Пауль на них набросился.
Черт с ним; прошение царю передал, уже спасибо. А так всё приятно было в прошлый раз!
Накопившееся раздражение обрушилось гневом на голову Тимофея: зачем его брали на работу, черт побери? Прежде всего, для защиты хозяек, а он где был, когда Пауль едва не убил госпожу Флору?
– Так он сказал – он племянник, – растерянно объяснял Тимофей, – я думал – от племянника-то ничего плохого не будет.
– Ты уволен, – зло бросила Мэри.
Он ушёл, но через минуту пришёл Иоганн и стал просить, чтобы Тимофея оставили:
– Мы начали сарай чинить, мне одному не справиться.
«Опять мужская солидарность» – зло подумала госпожа Краузе-младшая. И уступила.
Глава 8
Была бы спина – будет и вина.
Эту циничную и мудрую истину твердила себе Мэри, обдумывая план дальнейших действий. От Пауля надо избавляться – но как? Вызвать на дуэль?
Дуэли в России запрещены.
Пауль стреляет лучше неё.
Фехтовать она вообще не умеет.
Она слышала, что при дворе Анри Четвёртого женщины дрались на дуэлях между собой, но такого, чтобы женщина дралась с мужчиной, даже там не случалось.
Убить из-за угла?
Нет, такой грех она на душу не возьмёт.
Хотя можно было бы убить, а потом спасти свою жизнь переходом в православие. Несколько лет назад господина Лесли приговорили к смертной казни за святотатство, но Алексей Михайлович обещал ему помилование, если тот примет греческую веру; господин Лесли решил, что его жизнь стоит обедни. Чуть позже офицер-иностранец убил своего отчима, а затем купил помилование ценой перекрещения. Но она так низко падать не будет.
Остаётся только путь, указанный мудрой поговоркой: найти вину для спины Пауля. И потом напугать его или заставить уехать.
Пауль играет в карты, возможно, курит, возможно, ещё что-то запрещённое делает, но не попадается. А надо, чтобы попался. Тогда его накажут, а она будет не причём.
Хотя на самом деле причём. Себя не обманешь, и бога тоже.
Но иначе остаётся только терпеть и жить в постоянном страхе. Он уже вломился в их дом и напал на Флору. Завтра вместе с дружками подкараулит её саму и изнасилует – Мэри передёрнуло – и она же ещё будет «обесчещена».
Вот ещё неприятность – Пауль сторговался с дьяком. Если что, подкупленный чиновник просто засунет под сукно жалобы на Пауля. А кто начальник над этим дьяком? Боже, как мало она знает о жизни!
Считается, что женщинам и не надо знать подобные вещи – женщин должны и защищать, и наказывать их мужчины. Но её муж и свёкор умерли, а к дяде и кузену обращаться стыдно: у них и без неё есть чем заняться.
Было ещё обстоятельство: ради тётушки Минодоры дядюшка перешёл в православие. Его кузен, отец Мэри, не перестал после этого любить брата, но Джейн Гамильтон – рьяная католичка – деверя решительно осудила. И после смерти мужа запретила дочери видеться с дядей и его семьёй. Мэри, разумеется, виделась, особенно после замужества, когда материнский надзор за ней прекратился, но старалась это скрывать. Мать узнает – будет крик.
Есть, конечно, выход очень простой: продать фабрику, дом, получить разрешение на выезд и уехать. Будь она одна – это было бы легко, но как везти матушку Флору, которая из дома не выходит? И куда? На родину предков, в Шотландию? Прекрасная мысль: там как раз гражданская война, республиканцы и протестанты истребляют монархистов и католиков. Самое то для вас, леди Гамильтон. В Гессен-Кассель, на родину матушки Флоры? В Вологду или Архангельск? Вот это более выполнимо, но кто помешает Паулю добраться до них и там? И да, если они продадут фабрику и повезут с собой сундуки с серебром – Паулю будет очень удобно их ограбить.
В конечном счёте Мэри решила поговорить со свекровью о возможном отъезде – по возможности тайном, но в первую очередь подкупила через бесценную Дашу служанку Пауля – дабы знать, где, когда и что он делает.
А ещё стала обходить, несмотря на траур, знакомых, продолжая наводить справки – на этот раз не о подаче челобитных, а о делах, планах и друзьях молодого Краузе.
Глава 9
В результате она узнала, что Пауль задолжал жалованье слугам. Набрал в долг у всех своих друзей, даже у дьяка Щеглова, с которым сумел закорешиться – и то успел взять в долг. Хуже всех пришлось пастору Розенхайму – в чаянии дядиного наследства Пауль ободрал бедного священника как липку. Меж тем наследство пролетело мимо, и молодой Краузе пытался спасти свои финансы, удваивая ставки и рискуя за карточным столом, но получалось плохо. Все эти ценные сведения Мэри заносила в отдельную тетрадку, надеясь использовать их в качестве оборонительных средств, и горько жалела о том, что о сеансах запрещенных игр узнавала только постфактум: сообщили бы ей хоть раз, что «Пауль сейчас за картами» – и она перешла бы от обороны к наступлению и донесла властям. Однако все эти военные планы были отменены по не зависящим от неё причинам.
– Господин Пауль исчез, – радостно сообщила однажды Даша. – Его служанка сказала.
Выяснилось, что в один прекрасный день Пауль собрал часть вещей и сообщил служанке, что уезжает на два дня. Прошло два дня, потом ещё два, потом неделя.
Мэри вздрогнула: неужели бог избавил её от Пауля без каких-либо подлых поступков с её стороны?
Несколько дней спустя вдов Краузе навестили капитан Фрид и пастор Розенхайм.
– Этот дом – последнее место, где стоит искать Пауля, – сказала им матушка Флора.
– Это и есть последнее место, в котором мы его ищем, – вежливо ответил Розенхайм.
– Дамы, – спросил Герман Бек, – вы не могли бы помочь нам?
– Оказать гостеприимство моим родственникам, – уточнила его жена Гретхен.
– Мы переезжали в такой спешке, что плохо сделали крышу. Сейчас в половине комнат течёт, нам их негде разместить.
– Их – это кого?
– Мою двоюродную сестру с мужем. Муж её шотландец, как и ты, Мэри. Они приехали в Москву по торговым делам отца кузины.
– Это можно, – кивнула Флора Краузе, – Мужчин без женщин я бы не пустила, это неприлично, а вот супружескую пару – можно.
– Спасибо вам! Я уж думал, не купить ли нам дом Пауля, но слишком разорительно покупать целый дом ради людей, которые приехали на месяц, много – на два.
Оказалось, что многочисленные кредиторы Пауля добились продажи остатков его имущества. О самом Пауле ничего не было известно.
– Может, он умер? – предположила Флора.
– Может, – легко согласился Герман. – Но, скорее всего, скрывается. Его здорово напугали.
– Кто?
– Это целая история. Есть здесь такой офицер – Александр Гипсон. Милый человек, увлекается ботаникой. Однажды к нему подошёл едва знакомый стрелецкий офицер и предупредил: на тебя поступил донос, якобы ты собираешь растения и занимаешься ворожбой. Поберегись! Гипсон не поверил, но вечером рассказал об этом своей экономке и одновременно любовнице. Та как раз поверила, пришла в ужас, хотела даже сжечь его гербарии. Парень гербарии жечь отказался, но он добрый и решил уступить взволнованной женщине. Хотя было уже поздно, собрали все папки с растениями и принесли ко мне – прятать. Утром следующего дня нашу парочку разбудили приказные дьяки, искавшие травы и колдовские снадобья.
Для Александра и его дамы дело ограничилось испугом, но он оценил опасность занятий ботаникой и проникся благодарностью как к тому стрельцу, так и к экономке. Некоторое время назад офицер-благодетель вдруг стал расспрашивать Гипсона о различных обитателях Немецкой слободы, и бедный парень вертелся, как уж – и тайны своих знакомых выдавать не хотел, и спасителя обманывать было неловко. А совсем недавно этот стрелец сказал Гипсону: «Ты знаешь Пауля Краузе? Передай, что ему грозят такие неприятности, перед которыми обвинение в колдовстве покажется бледной тенью. Лучше всего ему уехать из Москвы.» «Куда?» «А это пусть сам решает.» Гипсон плохо знал Пауля, но тем не менее пошёл его предупреждать. Ваш родственник пошёл пятнами уже на середине рассказа.
Оказалось, что некоторое время назад Пауль и его приятель, капитан Фрид, напились и стали стрелять по галкам. Так метко стреляли, что ни одна галка не погибла, но зато Пауль прострелили надвратную икону у ближайшего монастыря.
– Не может быть, – не поверила Мэри, – Пауль хорошо стреляет.
– Хорошо. А капитан Фрид – так просто отлично. Я ж сказал – оба пьяные были.
Но при виде простреленной иконы Фрид протрезвел от страха: за такое святотатство можно пойти в Сибирь или даже сгореть в срубе. Монахи были на службе, а может, и где-то в другом месте, прохожих, кроме них – никого; Фрид увёл друга и они уже считали, что пронесло. Когда же Пауль получил предупреждение, то решил, что лучше его послушаться и скрылся.
– И на следующее утро к нему пришли дьяки?
– Нет.
«Вот почему мне это рассказывают только сейчас? Почему я не узнала об этой истории тогда, когда спор о наследстве был в самом разгаре? Нет, понятно почему: Пауль и капитан стрельбу по галкам тщательно скрывали, и от меня в первую очередь.»
– А как зовут стрелецкого офицера? Ну, который предупредил?
– Гипсон мне не сказал, а может быть, и сам не запомнил. Он ещё плохо говорит по-русски и очень плохо запоминает русские имена.
– Ну, с экономкой-то он договорился.
– Мэри!
– Для разговоров с экономкой много слов не надо. А потом, экономка его уже служила в немецком доме, кое-как изъясняется на нашем языке. Почти как ваша Дарья.
– Дарья говорит уже довольно прилично, целыми фразами.
Мэри и Дарья приготовили комнату для гостей. Кузина Гретхен, Цецилия, оказалась молоденькой блондинкой лет восемнадцати, по-детски пухленькой, с голубыми наивными глазками. Её муж, Роберт Дуглас, красивый мужчина, чем-то похожий на портрет герцога Бэкингема, явно обрадовался встрече с соотечественницей. Он взахлёб стал рассказывать про своё участие в недавней гражданской войне, про вынужденный переезд в Бранденбургскую Померанию и брак с Цецилией.
– Извините, я задерживаю Вас, мадам… Надеюсь, мы ещё успеем поговорить о нашей далёкой родине.
«Где я никогда не была», – подумала молодая женщина.
Последний в этот день разговор состоялся у неё со свекровью.
– Мэри! Когда нам сказали про стрелецкого офицера – ты не подумала случайно про одного нашего знакомого?
– Подумала, – призналась Мэри. – Если это он, то это прекрасно: избавил нас от Пауля ловко и без греха. Не считать же грехом небольшой обман!
– Вот уж действительно: был бы человек, а вина найдётся, – засмеялась Флора.
– Интересно: он знал про эту историю или действовал наудачу?
– Спроси у него, – предложила Флора, лукаво глядя на невестку. Та покраснела:
– Вы же видите – он к нам не заходит. Спрашивать некого.
Уже лежа в постели, Мэри ещё раз мысленно поблагодарила – уже не бога, а человека. Может, это не он, но очень хочется думать, что это он, несмотря на их ссору, подозрения в шпионстве, «мужскую солидарность», бескорыстно помог двум женщинам. Спасибо ему, если так.