В Президиум ЦК КПСС тогда входили: Георгий Маленков (он был Председателем Совета Министров и фактически являлся главой государства), Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов и Никита Хрущёв (после смерти Сталина он исполнял обязанности Первого секретаря ЦК КПСС), Никита Булганин (с 15 марта 1953 года он был назначен министром обороны СССР) и Лазарь Каганович. Из четверых, лишь Берия был опасен Хрущёву, и он озаботился поисками союзника. Им оказался «маршал Победы» Георгий Жуков – человек амбициозный, самовлюблённый, которого советская пропаганда возносила до небес во время Великой Отечественной войны, а ныне он вынужден «прозябать» в должности командующего Уральским военным округом. Жуков был популярен в войсках, и именно на армию решил сделать ставку в государственном перевороте Никита Сергеевич.
Хрущёв быстро столковался с Жуковым, пообещав ему должность министра обороны. После чего «маршал Победы» стал подбирать себе сторонников среди верных ему генералов. К июню 1953 года план заговора был составлен. Никита Хрущёв не планировал арестовывать Берию, поскольку живым он был крайне опасен. Его люди в МВД, зная, что он жив, могут поднять внутренние войска, а в подельниках у Никиты Сергеевича только Жуков с кучкой генералов. Потому власть можно захватить путём стремительно проведённой операции, тогда Маленков, Каганович и Молотов не успеют договориться. В случае малейшего промедления, заговор Хрущёва «посыплется» и тогда крах. Значит, Лаврентий Берия жить не должен.
26 июня 1953 года он был убит в своём особняке на Малой Никитской, когда приехал на обед. Власть была захвачена, и всех людей Берии в МВД, по-тихому арестовали и расстреляли. Интересно, что в «подельники Берии» угодил и Всеволод Меркулов, заваривший всю кашу с «делом врачей». Хотя Меркулов и давал нужные показания против Берии, в живых его Хрущёв оставлять не захотел. Расстреляли так же и Виктора Абакумова, за то что, несмотря на пытки, не согласился давать показания против Берии.
Впоследствии Георгий Жуков, генералы Москаленко и Батицкий в своих мемуарах описывали, как они арестовывали Лаврентия Берию, но в воспоминаниях их было много нестыковок, потому-что никакого ареста не было. Это уже потом инсценировали спектакль с судом над мнимым Берией, при этом судебное заседание было скорым и тайным. Хрущёв инкриминировал Берии то, что он планировал захватить власть и уничтожить членов Президиума ЦК КПСС. Никаких доказательств не приводилось, да они и не требовались – переворот удался. Маленков, Молотов и Каганович были растеряны, и, опасаясь за свои жизни, присмирели. Никита Сергеевич понимал, что вскоре эта троица отойдёт от шока, и начнёт борьбу против него, но это уже были аппаратные игры, а в них он был большой мастер.
В июле 1953 года Комитет государственной безопасности был выведен из состава МВД. Теперь КГБ пребывал в статусе ведомства при правительстве СССР. Во главе этого ведомства Хрущёв поставил своего верного человека Ивана Серова. Тот должен был проверить архивы КГБ, и уничтожить все «расстрельные» списки с подписями Хрущёва. Свою задачу Серов выполнил, а сотрудникам КГБ он запомнился как заносчивый и недалёкий человек. Он привёл с собой кучу людей, которые до этого работали в партийных структурах. Специалистами партаппаратчики оказались плохими, они развели в «конторе» дрязги, мешающие работать. В КГБ начались случаи предательства – сотрудники «сливали» информацию ЦРУ и MI-646 за это Серов лишился поста Председателя КГБ, на его место был назначен бывший секретарь ЦК КПСС Александр Шелепин. Он хоть и являлся «партаппаратчиком», но в отличие от Серова был умным, и при нём КГБ заработало в полную силу. Однако Шелепин в то время замыслил заговор против Хрущёва, потому работа в КГБ ему мешала, отнимая время. В 1961 году он добился от Никиты Сергеевича возвращения на должность секретаря ЦК КПСС. Новым Председателем КГБ был назначен тридцатисемилетний Владимир Семичастный – бывший секретарь ЦК ВЛКСМ47.
«Контора» замерла в ожидании, сейчас это комсомолец начнёт куролесить. Но страхи были напрасными, Семичастный оказался неглупым человеком, он понимал, что ничего не смыслит в разведке, потому всегда слушался профессионалов. Владимир Семичастный руководил КГБ с 1961 по 1967 годы, и это были далеко не худшие годы для Комитета. Всем был хорош Семичастный, но был у него один «бзик» – он считал, что в центральном аппарате разведки должен быть хоть один руководитель с родины организатора ВЧК Феликса Эдмундовича Дзержинского. Так в 1967 году заместителем начальника ПГУ КГБ СССР оказался литовец Альфонас Рандакявичус. Он хоть и перевёлся в Москву с поста Председателя КГБ Литовской ССР, но всю жизнь прослужил в политорганах армии. Рандакявичус прикрасно понимал, что для руководителя службы внешней разведки он не пригоден, не знает ни одного иностранного языка, он и по-русски-то говорил с сильным акцентом, совершенно не разбирался в вопросах оперативной работы. Сильно страдал Рандакявичус от сознания своей ненужности.
Никита Сергеевич считал Семичастного своим ставленником и целиком доверял ему. Глуп был Хрущёв, потому и не видел, что страной он управлять не может. Однако это прекрасно понимали все члены Президиума ЦК КПСС, они и составили заговор против Хрущёва. Председатель КГБ Семичастный примкнул к нему. 12 октября 1964 года Хрущёв прилетел в Москву из Пицунды. Он поехал на заседание Президиума ЦК К КПСС, где его ожидал сюрприз – ему было предложено уйти в отставку. Он всех «достал» своей глупостью, так что почти все члены Президиума были единогласны. Только осторожный Анастас Микоян сказал несколько добрых слов в адрес Хрущёва.
Генеральным секретарём ЦК КПСС, а, следовательно, и главой государства стал Леонид Ильич Брежнев, в аппаратной борьбе он смог оттеснить Шелепина. Брежнев не доверял Семичастному, считая его слишком сильной фигурой, и в 1967 году сместил с поста Председателя КГБ, направив в Киев заместителем Председателя Совета министров Украинской ССР. На пост Председателя КГБ СССР был назначен Юрий Владимирович Андропов. Тот имел некоторые представления о разведке – с 1953 по 1957 года работал послом в Венгрии. Знал специфику агентурной работы, в годы войны готовил партизан для заброски в тыл на Карельском перешейке. Ну а если к этому прибавить большой ум и порядочность, то понятно, что с назначением Андропова на пост председателя КГБ СССР Брежнев не прогадал.
Комитет мог спокойно работать, одна беда, бывшие партаппаратчики которые пришли ещё с Серовым, за десять с лишним лет пересидев несколько председателей КГБ, стали считать себя опытными чекистами, и лезли в оперативные дела. Особенно много таких «спецов» окопалось в Инспекции при председателе КГБ СССР. Один из них, по фамилии Белозёров занялся имуществом Управления «С». Его заинтересовала дача Управления «С» в подмосковном посёлке Кратово. Генерал Абердин пытался доказать Белозёрову что дача управлению нужна для негласной встречи с агентурой.
– Вся ваша агентура Виталий Александрович за кордоном, – хмурил свой морщинистый лоб Белозёров. Он брил голову и морщины со лба, плавно переходили выше на череп, казалось, что это мозговые извилины проступают наружу.
– Нельзя так упрощённо трактовать деятельность нелегальной разведки Всеволод Андреевич, – усмехнулся Абердин, – мы не можем все узлы операций прорабатывать сидя в кабинетах на площади Дзержинского. Большинство наших контактов негласные, они проходят за стенами учреждения.
– Вот словно для вас Виталий Александрович слова из доклада Генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева на двадцать третьем съезде партии, – улыбнулся Белозёров. Он перелистнул настольный календарь и стал читать: – Хотелось бы предостеречь работников министерств от попытки возрождения узковедомственного подхода к делу.
«Видать, я у тебя не первый, раз цитату из речи Брежнева на календаре записал, что б всегда под рукой была, – подумал Абердин. Он усмехнулся про себя: – Интересно, много у тебя таких цитаток, или одна на все случаи жизни, и ты всегда это лыко в строку суёшь?»
– Между тем Виталий Александрович, – продолжал Белозёров, – был опрошен персонал на даче вашего управления в Кратово, они пояснили, что за истёкшие пять месяцев на даче никто не проживал.
– Вы что же, заявились на дачу, сверкая корочками КГБ?! – вскинулся Абердин.
Дача управления «С» в Кратово была оформлена как гостевой дом института Моспроэктстройиндустрия. Через отдел кадров этого института были наняты супруги Ивановы. Муж Николай был дворником, а его жена Елена, экономкой и горничной. О том, что дача принадлежит КГБ, супруги Ивановы не догадывались.
– Вы меня Виталий Александрович за идиота-то не держите, – собрал в кучу морщины на черепе Белозёров, – сотрудники нашей инспекции посетили дачу под видом пожарного надзора. Провели разведбеседу с супругами Ивановыми, они ни о чём не догадались.
– И на том спасибо, – вздохнул Абердин.
– На основании рапорта моих сотрудников, я сделал заключение, что дача в Кратово вам особо и не нужна, – продолжал Белозёров, – на балансе первого и второго главных управлений в Московской области числится порядка пятнадцати дач. Можно свести этот дачный фонд в единую систему. Первое и второе управления будут пользоваться дачами по мере необходимости. От лишних дач мы избавимся. Нужно работать по-новому товарищ Абердин, именно этому нас учит партия!
«Тяжело спорить с дураками, особенно если не изучал материалы съездов коммунистической партии, – вздыхал про себя Абердин, шагая по коридорам здания. Он вдруг остановился: – А почему я собственно должен с ним спорить?! С аппаратчиком должен разговаривать только аппаратчик».
Виталий Абердин направился в кабинет первого заместителя ПГУ КГБ СССР Рандакявичуса. Тот в молодости был активистом муниципального комитета комсомола в литовском Каунасе. Когда началась война, стал комсоргом дивизии. После войны остался в политорганах. Когда пришёл к власти Хрущёв, он стал тащить в КГБ партийцев, и этим ветром Рандакявичуса занесло в Комитет. Сначала он служил в Особом отделе, затем его назначили председателем КГБ Литовской ССР.
«Недобрая рука» Семичастного переметнула беднягу Альфонаса Бернгардовича в кресло первого заместителя ПГУ КГБ, от чего Рандакявичус совсем растерялся. Дурак в таком положении, что бы доказать свою значимость, грызёт коллектив. Рандакявичус был умным и порядочным, страдая от своей ненужности, он занялся «самоедством», и так загрыз себя, что с инфарктом угодил в больницу. В тот день, когда Абердин вздумал поговорить с ним, был первым днём выхода на службу Рандакявичуса.
– Как вы себя чувствуете Альфонас Бернгардович? – спросил Абердин, здороваясь с первым заместителем управления. Сев на стул, он продолжил: – Выручайте Альфонас Бернгардович, без вас полный завал в работе.
Рандакявичус подозрительно посмотрел на Абердина и медленно сказал:
– Я вас слушаю Виталий Александрович.
Абердин рассказал о разговоре с Белозеровым, и о даче управления «С» в Кратово, упомянув, как тот ловко «срезал» его цитатой из речи Брежнева.
– Я всё понял, – оживился Рандакявичус, – вопрос с нашими дачами, мы решим в нашу же пользу.
Едва Абердин вошёл в свой кабинет, зазвонил телефон.
– Здравствуй Виталий Александрович, некто Саломатин тебя беспокоит, – услышал Абердин в трубке неторопливый голос заместителя начальника ПГУ, – что ж ты у Альфонаса Бернгардовича был, а ко мне, в соседнюю дверь не соизволил зайти. Оно конечно понятно, Рандакявичус первый заместитель управления, а я всего лишь заместитель, однако Александр Михайлович48 курировать операцию по разработке Коня поручил мне, так что хочешь, не хочешь, Виталий Александрович, а встретить нам придётся.
– Я всегда готов Борис Александрович. Когда?
– Чего тянуть, заходи сейчас.
Злые языки в «конторе» поговаривали, что взлётом своей карьеры Соломатин обязан стечению обстоятельств: в мае 1967 года председателем КГБ стал Андропов, а в августе этого же года в Советское посольство в Вашингтоне обратился уорен-офицер ВМС США Джон Энтони Уокер. Он предложил шифры ВМС США. Встретился с Уокером резидент КГБ в Вашингтоне Соломатин, он быстро оценил потенциал того как агента, и предложил ему за шифры три тысячи долларов, чего Уокер явно не ожидал, (он думал получить за них не более семисот долларов). Таким образом, Джон Уокер стал первым агентом, завербованным КГБ в период руководства Юрия Андропова, а Соломатин из резидента, «влетел» в кресло заместителя ПГУ КГБ. Однако, как известно, удача – это постоянная готовность использовать выпавший шанс. Борис Соломатин был прекрасным оперативником-агентуристом, способным видеть перспективу.
Когда Абердин вошёл в кабинет Соломатина, там уже находились генерал-майор Кострин – начальник управления «Р» (оперативное планирование и анализ операций). Полковник Зимин – заместитель начальника Службы «А» (служба активных операций).
– Владимир Михайлович, пока не начали совещание, позвольте поздравить вас с успешной защитой кандидатской диссертации, – сказал Соломатин.
– Дай бог не последняя, – вставил Абердин, пожимая руку Кострину.
Генерал Кострин до этого в МГИМО защитил кандидатскую диссертацию по проблеме проникновения американских корпораций в страны Африки, теперь вот кандидатская диссертация по психологии в МГУ.
– Эта последняя, – рассмеялся Кострин, – Сахаровский сказал, что пока он начальник первого управления, больше защищать кандидатские дисертации мне не даст. Выбирай, говорит, либо практика, либо теория.
– Хорошо, – кивнул Соломатин, – перейдём к практике.
– Ну что ж, начнём разговор о деле, – согласился Кострин. Он достал из своей папки три машинописных листа и положил на стол: – Мы проанализировали всю имеющуюся у нас информацию на Коня, просмотрели всё сведения по базе ВВС США в Вито деи Нормани. Вот наши рекомендации.
Кострин протянул листы бумаги Соломатину, тот бегло их прочитал:
– Ну что ж, разумно, – кивнул он. Положил их перед Зиминым: – Борис Николаевич, вашей службе есть над чем подумать. Займитесь лично разработкой Коня.
Соломатин улыбнулся, глядя на Зимина:
– Как всегда, вся служба надеется только на тебя. Мы уверенны, не подведёшь.
– Конечно, кто везёт, на то и пашут, – пробурчал Зимин. Он взял рекомендации по операции и продолжил: – Тем, кто везет, достаётся кнут, а кто налегке бежит, тот пряники жуёт.
– Не ворчи Борис Николаевич, – улыбнулся Соломатин, – обилие желчи вредит организму.
Соломатин и Зимин служили вместе в резидентуре КГБ в Вашингтоне. Когда там пошли слухи, что Соломатина скоро переведут в Москву на повышение, все думали, что его место займёт Зимин. Это был самый опытный офицер в резидентуре Вашингтона. Однако случилось непредвиденное: оставаясь исполняющим обязанности резидента, Зимин на несколько дней уехал по делам в Нью-Йорк. За себя оставил молодого оперативника Олега Калугина. И надо же такому случиться, тому пришлось докладывать о работе редезентуры лично Андропову. Грамотный доклад молодого оперативника понравился председателю, он приказал ему принести личное дело Калугина. Спустя две недели Зимина ждал неприятный сюрприз, главой резидентуры в Вашингтоне стал Олег Калугин. Затем у Зимина пошла чёрная полоса, Калугин сделал всё, что бы убрать его из вашингтонской резидентуры. Он обвинял Зимина в пассивности и неаккуратности при работе с агентами. Наконец добился своего, в конце 1968 года Зимина отозвали в Москву. Соломатин уговорил Андропова назначить его заместителем начальника Службы «А».
Тридцать первого января, после представления Андропову, Зимин пришёл в кабинет Соломатина, поблагодарить за протекцию. Они засиделись допоздна. Курили, пили кофе и разговаривали о жизни, точнее о службе, именно тогда Зимин сказал:
– Конечно, я понимаю, что Калугин предназначен для работы в Америке, он и стажировку проходил в Колумбийском университете, однако поверь мне Борис, добром для нас та его учёба не кончится.