Получив одобрение и наставления матушки Натальи, Резанов теперь адресно, именно для встреч с Анной, наведывался в гости к будущим родственникам. Стал заговаривать с девушкой и на ее робкие приветы, отвечал длинными и складными рассказами о столице, своей службе в гвардии, императрице и дворе, поездке со свитою Екатерины по России. Девушка понемногу привыкла к такому общению, оживилась, сама стала смущаясь говорить о жизни младой в городе, о своих увлечениях и подругах, расспрашивать Николая о жизни в столице, и завороженная слушала его рассказы о Екатерине Великой. Все расспрашивала Николая о том, как одевается императрица, какие у нее украшения, где проживает и чем занята кроме исполнения обязанностей императорских.
Пришла пора прогулок и поездок за город: то на берег Ангары, то вдоль речки Ушаковки или по берегу мощного Иркута к заливным лугам. А то как-то сподобились и с помощью Григория Ивановича организовали поездку на Байкал по тракту вдоль Ангары. За день добрались до озера, где расположились в богатой, свежесрубленной заимке, у самого истока могучей реки.
Ангара, на наречии местного бурятского народа «разинутая пасть», в отличие от всех других рек, рождается сразу полноводной и могучей, вырываясь из Байкала по разлому земной коры огромным водным потоком. У истока Ангары из воды, прямехонько по центру русла, торчит остроконечная скала – любимое место байкальских чаек. Местный рыбак вечерком, отметив интерес молодых, поведал Николаю и Анне историю местных жителей о большой любви дочери седого Байкала, синеокой красавицы Ангары, к сибирскому богатырю Енисею.
Жили Байкал и Ангара вместе, но пришла пора Ангаре выбирать свой путь в жизни, и когда узнала она Енисея, решила соединить с ним свою судьбу. Но суровый отец был против желания дочери, стремился оставить ее рядом с собой навсегда. И тогда, собрав силы и проломив скалы, сбежала своенравная дочь от несговорчивого отца. А Байкал, возмущенный решительным поступком дочери, бросил ей вдогонку обломок скалы, чтобы перегородить русло и остановить дочь. Но было поздно: успела, сбежала своенравная дочь, а скала теперь навечно осталась среди вод Ангары, разрезая её течение, напоминает о гневе отца – седого Байкала.
Ангара и Енисей соединились через тысячу верст в единую реку. И, как водится, при замужестве жена взяла фамилию своего мужа, и к океану приходит огромный Енисей, в котором соединились воды горных рек Восточного и Западного Саяна, сибирских предгорий-равнин и самого Байкала.
У Байкала молодые люди провели несколько дней, наблюдая за рыбаками и их промыслом, любуясь величественным озером с чистейшей, словно родниковою, водой. Местные рыбаки выделили баркас для знатных гостей, устлали его коврами и катали молодых господ вдоль скалистого берега с видами на далекий горный массив Хамар-Дабан по ту сторону ровного и ярко-синего Байкала. Горный массив к осени покрылся уже снегом и отчетливо выделялся на синем небе, по цвету равному Байкалу.
Из поездки на Байкал Резанов и Анна возвратились уже с ощущением некой душевной связи, которую нельзя было считать просто знакомством или даже симпатией. Анна просто полыхала лицом при встрече с Николаем, а он чувствовал к девушке особую нежность, которая не была похожа на обычные чувства мужчины к женщине. Все было сложнее. В этих чувствах смешалось желание и забота, любование и тяга опекать, страсть и чувство такой нежности, которое испытываешь, возможно, только к собственному ребенку. А когда дело уже вызрело до объятий и робких поцелуев, Николай понял, что у него в руках не ребенок, а любимая и желанная девушка, крепкая и телом, и духом, готовая возложить на свои действительно хрупкие плечи заботы жены и матери.
Так сговорились и помолвились, наметив обручение к поздней осени или зиме, а следом, через шесть недель, назначив и венчание.
Свадьба вышла умная – без особо лишних великих затрат.
Шелиховы собрали самых видных купцов и чиновников города. Позвали на венчание и отца Николая. Церемония состоялась на исходе января в Михайло-Архангельском храме, и все прошло очень торжественно и ладно. Михайло-Архангельская церковь, называемая в народе морской, была выстроена на пожертвования иркутских купцов, занимающихся промыслом на Алеутских островах и на побережье Америки. Так в сухопутном Иркутске тогда значительно звучала в те времена морская тема, благодаря прежде всего усилиям Григория Шелихова и его компаньонов. И все это в таком далеком от океанских просторов городе, на волне великого энтузиазма и жертвенности отчаянных предпринимателей купцов-землепроходцев.
Погода не подкачала – было солнечно и тепло для сибирской зимы. Катались на санках, запряженных тройкой с бубенцами, по льду Ангары и Иркута под звон колоколов иркутских храмов. В одной из повозок невеста и жених, в другой дружок и подружка жениха и невесты и гармонист, в третьей близкие к семье гости. Наталья Алексеевна хлопотала после венчания по дому, а Григорий Иванович отмечал с близкими по его купеческому делу друзьями большое событие, не уставая говорить о том, что теперь многое может измениться в делах, нужно только дать возможность зятю добраться до столицы и взяться решать сложные вопросы организации новой монополии.
Отгуляв с неделю, свадьба угасла, и встал вопрос о том, как жить и работать дальше. Григорий Иванович горячился, он хотел сразу отправить зятя в Санкт-Петербург, чтобы тот взялся решительно и безотлагательно решать вопросы теперь уже совместной компании. Но выехать в столицу без надлежащего распоряжения Николай Петрович не мог. Решили отправить просьбу на имя Екатерины с изложением того, что надобно для решения вопросов обеспечения купеческой деятельности на востоке Империи и в Русской Америке присутствие в столице зятя и совладельца торговой компании Николая Петровича Резанова.
Письмо отправили с курьером, а еще передали денег пять тысяч для гарантии успешного продвижения просьбы через канцелярию императрицы. Деньги предполагалось передать через А. И. Альвести, который оказывал поддержку Г. И. Шелихову в вопросах снабжения компании.
Во Франции с 1793 года с переменным успехом бушевал бунт, впервые названный революцией. В этот год был казнен король Франции Людовик XVI с супругой Антуанеттой, полетели головы титулованных особ, а вскоре и самих революционеров – детей революции.
Гильотина работала бесперебойно.
Правящие династии Европы были шокированы событиями во Франции. Екатерина находилась в смятении, прекратила столь чтимую ей переписку с просвещенными лицами Франции, которые и оказались вдруг идеологами грянувшей революции. Казалось, шестинедельный сорокоуст – траур, объявленный Екатериной после казни коронованных особ, – продолжался и не было ему конца. Императрица каждодневно вспоминала казненного короля и неизменно в нарядах отмечала свою печаль и тревогу черными траурными лентами и бантами. Были изданы указы об ужесточении мер надзора и ограничения свобод. Все французы, проживающие в России, подлежали высылки из страны, и только несколько позже указ смягчили, выслав из страны тех поданных Франции, кто не принял соответствующую присягу с осуждением революции и верности российскому престолу.
События во Франции обнажили застарелость государственности Европы и несостоятельность правящих столетия императорских и королевских династий, их моральную усталость и неспособность увидеть иную в развивающемся обществе перспективу. По всему было видно – надвигалась большая война, грозящая разделом сфер влияния и учреждением новых лидеров и центров влияния в мире. С открытием Америки и появлением новых государств на ее территории мир стал значительно более ёмким и сложным. Процессы освободительной борьбы американской колонии с Англией только добавляли температуры в мировую историческую топку. За раздел влияния на территориях Америки завязалась война Англии с Францией.
А еще Турция и Персия бряцали кривыми саблями на побережье Черного моря и на Кавказе, горланили оскорбления и теребили императорское самолюбие Екатерины и русской армии.
На фоне таких грозных событий и общей нервозности чиновников и петербургского света вопрос возвращения Николая Резанова в столицу решился достаточно просто. Платон Зубов на просьбу подполковника Резанова дал свое согласие и приглашение занять должность при нем.
Депеша с таким решением была отправлена на восток с почтой.
Как только отгуляли свадьбу принесли весть, что умер отец Николая. На венчании он был, и Николай в суматохе только и успел отметить то, как отец сдал и осунулся.
– Так вот всегда, рядом радость и горе, – заметила Наталья Алексеевна и тут же распорядилась провести похороны как должно, и все сделали по-людски – с отпеванием в церкви и людными поминками.
13. Кяхта
Григорий Иванович коротал зиму за учетом своего торгового имущества, а как только минули крещенские морозы, собрался на ярмарку в Кяхту.
Засобирался на ярмарку Григорий Иванович с охотою матерого дельца, который без торговых сделок, как рыбак без поклевок, начинает закисать. Долгие уже годы жил и дышал Григорий Иванович атмосферой, где сходятся крепкие характеры торговых людей и рождается навар от продажи, вечно ускользающий барыш, прибыль, от которой порой ломятся склады, пухнут счета в банке и растет уважение и страх в глазах конкурентов.
Засобирался также, дабы просто продать залежавшийся, но еще не потерявший в цене товар, – меховую рухлядь, да прикупить на вырученные деньги столь нужные на промыслах ткань, продукты и специи, а еще запастись чаем, что стоил на Кяхтинском рынке сущие копейки в сравнении с ценами в Санкт-Петербурге и Москве.
Кяхтинский рынок сформировался как ветка-отросток Великого Шелкового пути из Китая в Европу, и здесь можно было приобрести все, чем славился Китай. Особо ценились ткани, шелка, фарфор, различная посуда и хозяйственная утварь.
Интерес был и чисто житейский у Шелихова: знакомцев повидать, пообщаться, узнать, почем ныне лихо купеческое да доля торговая, что на рынке пользуется спросом, найти новых компаньонов для дела и просто отдохнуть душой, – поиграть в картишки, потрапезничать в честной компании, посетить знатные дома.
Засиживаясь допоздна, в один из таких вечеров пригласил Шелихов к себе зятя да заговорил с ним о поездке на ярмарку.
Николай, который по приезде в Иркутск, особенно после женитьбы, округлился и сиял теперь лицом, как начищенный речным песком самовар, спешно пришел с нетерпением в ожидании делового разговора, – так уж он утомился, пропадая в безделке, проводя время в основном в обществе женушки своей юной Анны, расторопной Натальи Алексеевны и младших шелиховских детей. Женщины без конца потчевали Николая всем, что могли подать на стол из печи и погребов, старательно выдумывали все новые изыски сибирской кухни.
А с другой стороны, грянувшие морозы и вынужденное безделье вполне располагали к тому, чтобы из постели подниматься к двенадцати пополудни, а ко сну отправляться едва стемнеет, предварительно откушав всяческих разносолов, пропустив рюмку другую стылой водочки. Перед сном еще садились порой за карты с приглашенными к ужину гостями. А уж за партейкой-другой вконец соловел после ужина Николай, кивал, засыпая головою в направлении широкой семейной кровати, где под боком молодой жены просыпались порой страстные желания.
Вот так хорошо легла женитьба на душу столичного чиновника.
И как тут не располнеть?
Однако на предложение тестя о поездке на ярмарку взбодрился Николай и решительно взялся собираться.
Выехали с обозом в несколько санок поутру и ходко пошли по льду Ангары в сторону Байкала. Дорога была ровной и наезженной, но к обеду, добежав до деревни Тальцы, вынуждены были сойти со льда на дорогу, что извивалась по берегу. Со слов местных мужиков сразу за деревней начинался обширный зажор, и пористый лед дыбился под натиском воды. Пришлось умерить пыл и двигаться с оглядкой по лесной дороге, на которой тяжелые санки вязли и кони выбивались из сил. Так едва-едва к ночи добрались до деревни Никола, где и заночевали.
С утра пораньше миновали последние версты, вышли на лед Байкала, на простор сибирского моря, на более верный лед. Байкал радовал простором. Воздух был прозрачен, лед едва припорошен снегом, а вдали виднелся противоположный берег, вздыбившийся величественным и заснеженным на фоне голубых небес Хамар-Дабаном. Дорога вела вперед, изредка петляя: обходила торосы да редкие трещины.
К вечеру добрались до Танхоя, где определили в тепло лошадей и заночевали на постоялом дворе у трактира.
По утру раненько тронулись снова в путь уже по берегу Байкала, все отдаляясь от него на юг. Густая тайга чередовалась с редколесьем и уже на подходе к Кяхте местность предстала переменчивая: редколесье сменялось степным пейзажем. За время пути еще трижды заночевали на станциях с постоялыми дворами и по укатанному зимнику доскочили ходко до Кяхты всего-то за пять деньков.
Кяхта, место, где сходятся российская глубинка с ярким и богатым востоком, встретила путников звоном колоколов всех церквей, их настроено было здесь местными купцами достаточно. Здешний рынок утопал в товарах, потребность в которых была велика.
Местные купцы, владельцы торговой монополий, «наваривали» густо на продаже чая и восточных специй, просто перепродавая товар приезжим торговым людям. Сколотив состояние и порой с трудом понимая, куда деньги девать, частенько просто куражились, отстраивали «хоромы» да доходные дома в столице, а в Кяхте вкладываясь в церковные приходы и монастыри, чем замаливали бесчисленные грехи.
Резанов сопровождал тестя в его передвижениях по Кяхте от снятой по случаю приезда квартиры до банка и самого рынка, на котором насмотрелся столичный чиновник на диких обличием и темных лицом погонщиков верблюдов, торговый люд и всяческую челядь, обслуживающую торговую суету. Чайный рынок представлял длинные ряды тюков с чаем и специями, что громоздились, казалось, бесконечными рядами.
Вникать во все тонкости торгового процесса у Резанова не выходило. Трудно удавалось понять порой суть переговоров Шелихова с купцами, сложно было соответствовать их привычкам гулять до глубокой ночи в обществе приглашенных женщин с их легкомыслием и бесконечными визгами в объятиях бородатых и, как на подбор, крепких ухажеров.
После таких затяжных вечеринок Григорий Иванович заявлялся в снятую квартиру под утро еще хмельной, в аромате женских духов, сивухи и пота, перепачканный алой помадой. Подсаживался на кровать к спящему Резанову, непременно будил его и заставлял выпить чарку коньяка, объясняя сквозь смех, что ему нужно на опохмелку, а Резанову на почин нового дня. Пошутив с зятем, шел спать и до обеда храпел на все лады, чем демонстрировал крепость духа и уверенность в завтрашнем дне.
Но за забавами дела Шелихов решал споро: закупил товар и отправил обоз со своим доверенным приказчиком под охраной в Иркутск, а сам остался завершить дела, еще раз устроил крупное застолье, пригласив всех уже примелькавшихся за дни ярмарки купцов и дам. После шумной и пьяной вечеринки поутру тесть и зять в сопровождении приказчика компании отправились в Иркутск.
Снова потянулись вдоль дороги заснеженные равнины и холмы, перелески и убогие станции, где можно было поправить поклажу, перекусить взятыми с собой сальцем и жареной курицей и, несколько размявшись, ехать дальше.
Снежная равнина с редкими в этих полустепных местах перелесками, покачивание санок, ленивое вполголоса покрикивание возницы обычно быстро убаюкивают путника. В глубине собольей шубы, в ее адовом тепле, под двойным тулупом тело размягчалось и млело, и только лицо, открытое ветру через узкую щель накинутого на голову ворота размером с добрую подушку, улавливало стылый со жгучими снежинками воздух. Николай задремал. Вдруг кони с плавного тягучего размеренного хода резко встали и шарахнулись в сторону, санки дернуло, и раздались грубые чужие голоса.
– Застава что ли? – подумал спросонья Резанов.
Рядом зашевелился Шелихов, крепко спавший после доброго обеда и нескольких чарок водки. Вскоре раздался его голос, деланно грубый, сильный и оттого почти незнакомый. Если бы Шелихов не был совсем рядом, Николай так бы не понял, что говорит он.