– Выпей. Тебя всего трясет. А потом завяжешь потуже, и мы забудем об этой небольшой царапине. Мистер Дойли и так мне еще не раз о ней напомнит, – нахмурившись, прибавила она.
Генри послушно глотнул рому, едва не поперхнувшись – он до сих пор не мог понять, как другие пираты ухитрялись не просто пить подобное, но и получать от этого удовольствие – и принялся оборачивать бинты вокруг плеча Эрнесты.
– Вы сказали, что наши противники… – осторожно начал он, не поднимая глаз. – Раз они сдались, значит, рассчитывали этим спастись, да?
– Вполне возможно, – кивнула Эрнеста.
– И что же… Что с ними будет теперь?
– Не знаю. Это уж как Джек решит, – безразлично ответила она. – Лично я бы пустила всех выживших на корм акулам, но меня никто не спрашивает…
– Вам совсем их не жаль? – тихо спросил Генри. Красивое лицо Эрнесты потемнело, на секунду став таким же, как час назад на палубе:
– Если мне захочется кого-то пожалеть, то это будут те ребята, которых мы сегодня вечером зашьем в парусину и бросим за борт, поскольку у нас даже не будет возможности похоронить их по–христиански! Эти испанцы сами выбрали свою участь, когда начали стрелять.
– Но ведь они защищали свое судно…
– А мы защищаем свои жизни! – резко ответила Эрнеста, сверкая глазами. – Боюсь, ты плохо понимаешь, где оказался, парень. Против нас весь мир, и если ты хочешь выжить, то забудь о доброте! Тем более – о доброте к побежденным врагам.
Генри промолчал, дожидаясь, пока ее гнев уляжется, осторожно закончил повязку и лишь затем тихо спросил:
– А Джек того же мнения, что и вы?
– Спроси у него сам, раз так интересно, – хмуро посоветовала Эрнеста, трогая аккуратно замотанный бинт и оправляя рукав рубашки. Ее злость уже прошла, и теперь девушка ощущала лишь неимоверную усталость от этих бесконечных вопросов и значительной кровопотери. Но отдыхать теперь было совершенно точно нельзя…
На верхней палубе «Попутного ветра» уже вовсю шла дележка добычи: все награбленное делилось на положенные доли строго по подписанному всеми, кроме Эрнесты, присоединившейся к команде позже, еще до отплытия с Тортуги. За неимением квартирмейстера этим занимались боцман Макферсон и Джек, вносивший также предложения о дополнительной награде за проявленные мужество и доблесть. Побежденных испанцев нигде не было видно; очевидно, их под охраной загнали в трюм захваченного галеона. Судьба данного судна, в отличие от его команды, похоже, заботила Эрнесту: протолкавшись сквозь толпу матросов и скупо ответив на их поздравления, она сразу же направилась к капитану:
– Что будем делать с кораблем, Джек?
– А что с ним делать? Ясно же, пустим в свободное плавание на дно… Тысяча чертей и одна ведьма, что с тобой опять случилось? – Мгновенно расширившиеся глаза Джека впились в ее разорванный и окровавленный левый рукав, сквозь который отчетливо виднелись наложенные бинты. Эрнеста раздраженно повела плечом:
– Обычная царапина. Случайно вышло.
– Ради всего святого! Я же говорил тебе…
– Да, да, Джек, ты говорил, ты вообще много чего говоришь! Давай, вычти из моей доли за эту царапину, но скажи: неужели тебе не жаль корабля? Совсем новый же…
– На Тортуге мы его не пришвартуем, и даже на якорь поставить вряд ли получится. Громоздкий очень, осадка большая, а маневренность слабая. В нашем деле скорость судна важнее размеров, сама знаешь, – досадливо морщась и жадно поглядывая на захваченный галеон, говорил Джек: похоже, мысль о том, что величественный и полностью исправный корабль придется пустить ко дну, не давала покоя и ему тоже.
– Вот бы загрузить на такой побольше пушек и использовать против ему подобных, – мечтательно проговорила Эрнеста, тоже во все глаза разглядывая тихо покачивающийся на волнах галеон. – Мы раньше так пробовали, неплохо получалось. С Винченсо и… с Биллом… – голос ее оборвался и умолк. Джек замер, растерянно глядя на ее ссутуленную спину, неловко тронул за плечо:
– Эй, ты чего? Да пойми ты… эх, ладно, оставим его, только не…
– Нет, ты прав. Наш здорово нас тормозил и как-то едва не сел на мель, а проблем со швартовкой каждый раз было – не оберешься, – отстраняясь от него, глухо бросила Эрнеста, вытерла ладонью глаза и почти буднично спросила: – Какую долю получат мистер Дойли и Генри?
– Такую, какая им положена, – отрезал капитан, но, смягчившись, взглянул на нее повнимательнее: – Тебе известно что-то, что может повлиять на мое решение?
– Выдай им обоим дополнительное вознаграждение за отвагу, – посоветовала девушка. Джек насторожился:
– Погоди-ка. Дойли я еще могу понять, а с Генри-то что? Или ты насчет того, что он нарушил мой приказ…
– Нет, но он смелый парень. Я понимаю, почему ты выбрал именно его, – невинно отозвалась Эрнеста и, не давая ему перебить, прибавила: – Я говорю это не потому, что ты мой друг.
В качестве своей доли она первым делом унесла к себе две пары крепких штанов и три простых белых рубахи подходящего размера – до того за неимением собственной одежды ей приходилось носить одолженные Джеком вещи. И этим приобретениям Эрнеста была рада не меньше, чем выданным ей собственному катлассу и двум ружьям, вместе с ее старым кортиком составлявшим весь ее личный арсенал. Рэдфорд, все еще периодически начинавший выговаривать ей за неподчинение его приказу, спустя пару часов, когда, уже похоронив погибших, пираты начинали праздновать победу, принес ей пришедшиеся точно впору кожаные сапоги – и ей, разделившей первую добычу с новыми товарищами и отныне полностью ставшей их штурманом, этого было более чем достаточно.
Однако сюрпризы на этом не кончились: когда Эрнеста, уже разложив по местам свою добычу, собралась идти в кубрик поздравить матросов, в дверь неожиданно постучали.
– Не заперто! – звонко крикнула она, про себя удивившись такой вежливости своего гостя.
Это оказался Эдвард Дойли, уже слегка пьяный, но твердо стоявший на ногах и державший в руках початую бутыль рому и еще что-то, увязанное в кусок парусины:
– Можно к вам?
– Заходите, – махнула рукой девушка, пододвигая к своему столу еще один стул. – Зачем пришли?
– Я вам выпить принес, – потряс зажатой в руке бутылкой мужчина: похоже, он был пьян заметно больше, чем казалось на первый взгляд. – В–вы же не пришли.
– Я собиралась, – с досадой проворчала Эрнеста, сворачивая в рулон лежавшие на столе бумаги. – Садитесь. Когда вы успели-то?
– А, вы про это… Я не пьян, нет! Я очень ясно все понимаю! Черт, какая теперь разница – все равно утром вы меня вышвырнете… – пробормотал Дойли, ложась боком на стол. – Вы… как лучше хотите… а мне уже не помочь. Простите, что я на вас наорал сегодня. Я не хотел… обидеть. Вы прощаете?
– Прощаю, прощаю, – аккуратно забирая у него бутылку, практически ласково заверила его Эрнеста.
– Эй, вы что!..
– Ну, ну, тихо. Вам уже хватит, а я тоже имею право выпить. Не люблю я это дело в море, но в честь победы-то можно, – скривившись, она отхлебнула прямо из горлышка и выдохнула: – Эх, хорошо… Ваше здоровье!
– Спасибо, – рассеянно кивнул Дойли. Глаза его внезапно просветлели: – А я вам подарок принес.
Эрнеста, недоуменно взглянув на него, приняла протянутый сверток, развернула его и не смогла сдержать удивленного вздоха:
– Вот это да! Я-то уж думала, что там какая-нибудь бесполезная побрякушка… Здорово! – Она поднесла поближе к глазам один из двух подаренных пистолетов, внимательно разглядывая механизм. Дойли, пододвинувшись ближе, пояснил:
– Кремниево–ударная модель. Намного удобнее колесцовой. Вот, смотрите, отводите этот крючок сюда, ждете пару секунд, – его пальцы привычно обхватили гладкую рукоять поверх ладони девушки, – и можете стрелять.
– А заряжать так же? – с искренним любопытством спросила Эрнеста.
– Да, да, тут особых отличий нет. Только на полку можно сыпать меньше пороха, но, думаю, тут вы сами справитесь. На одну–две щепотки примерно, – Дойли показал пальцами нужное количество.
– Спасибо, – серьезно ответила Эрнеста, принимая подарок. Поднявшись на ноги, она аккуратно положила его в сундук, достала оттуда одно из двух ружей и протянула Эдварду: – У меня тоже есть для вас подарок.
– Что? Нет, нет, оно ваше, я не возьму! – возмутился тот. Эрнеста рассмеялась:
– Держите! Я, когда только его увидела, сразу подумала, что будто для вас сделано. – Эдвард все еще колебался, поэтому она вложила ружье в его руки и прибавила твердо: – Берите, даже не размышляя. Вы явно управитесь с ним лучше меня.
Когда они покинули комнату, из кубрика уже довольно ясно доносились звуки шумной попойки, и Дойли неожиданно предложил:
– Давайте не пойдем туда?
– Чего вы боитесь? Вы, герой сегодняшнего дня? – усмехнулась Эрнеста. – Впрочем, может, вы и правы. Пусть вперед смотрящие тоже как следует отдохнут сегодня.
На палубе действительно было удивительно тихо и хорошо: солнце почти село, дневная жара спала, оставив лишь приятное ощущение тепла на коже, и мягкий шелест волн вокруг корабля казался какой-то древней загадочной колыбельной, в которой нельзя было понять ни слова, но нетрудно угадать ее общий смысл: жизнь людей так коротка и быстротечна, что нет смысла тревожиться хоть о чем-то…
Снятые со своих ненавистных в этот час постов дозорные сперва недоуменно переглянулись, но, очевидно, испугавшись, что странная девушка передумает, мгновенно отправились в трюм. Эрнеста в задумчивости прошлась вдоль фальшборта, поднялась на капитанский мостик и, облокотившись о штурвал, с тоской посмотрела на все еще покачивающийся на волнах захваченный галеон.
– Капитан Рэдфорд уже решил, что будет с ним? – полюбопытствовал немного протрезвевший Эдвард, устраиваясь рядом с ней. – Я знаю, у пиратов не принято щадить своих врагов и их суда, если, конечно, нет возможности переделать их под себя, но…
– Я тоже думала об этом, – сухо отозвалась девушка, не глядя на него. – Но такие решения принимает только капитан корабля.
– Послушайте! Я, конечно, мало в этом смыслю, я не моряк, но даже я понимаю! – горячо перебил ее Дойли. – Английские и голландские суда маневренны и быстры, они могут зайти практически в любой порт, но их грузоподъемность не столь велика, как у испанских, а потому тем, кто не желает лишаться груза, приходится жертвовать вооружением! Сколько пушек на борту этого галеона, сеньорита? Их ваш друг тоже намерен пустить ко дну? Корабль без пушек беспомощен, сеньорита Эрнеста. Будь они у нас, нам не пришлось бы каждый раз спасаться бегством, лишь завидев на горизонте чей-либо военный корабль!
Девушка промолчала, поглаживая пальцами нагревшиеся за день рукояти штурвала, подумала и кивнула:
– В ваших словах есть свой резон, но рассуждения Джека мне тоже понятны. Десяток или даже два десятка пушек не спасут нас от любого военного судна, тем более, что те редко ходят в одиночку. Захват тоже проводится в основном за счет не артиллерии, а усилий абордажной команды. Вы все еще мыслите как военный, за спиной которого есть целая страна, мистер Дойли, – в ее голосе неожиданно проскользнули печальные нотки. – Пиратов некому защитить, и они сами не имеют государства, ради которого им хотелось бы идти в бой. Разве что Тортуга, да… Да, только она, но ее не приходится защищать от испанцев – они даже не смогут подойти к ее берегам – а англичане и голландцы на нее не нападут, им нет смысла вредить своим же союзникам французам.
– Политические союзы рушатся и создаются каждый день, сеньорита, – негромко заметил Дойли. – Если англичане однажды решат напасть на Тортугу…
– Тогда их встретят не только пиратские корабли, но и солдаты французского форта, которые тоже не отдадут просто так собственность своей страны! – уверенно отрезала Эрнеста. В ее взгляде неожиданно появилось уважение: – Я и не подозревала, что вы так много об этом думаете, мистер Дойли. Вы умный человек.
– Вот только явно знаю намного меньше вас о том, о чем говорю, – проворчал Эдвард. Девушка пожала плечами:
– Я родилась и выросла на Тортуге. Отец с детства объяснял мне такие вещи.
– Он был пиратом, как и вы?
– Да, и моя мама тоже, – кивнула Эрнеста. – Когда они поженились, отец добился получения помилования и стал служить в одной торговой компании, чтобы обезопасить семью – по сути, то же занятие, только законное. На Тортуге до сих пор помнят имя великого капитана Антонио Морено…
– Тогда почему ваши… товарищи решились так обойтись с его дочерью? – сгоряча выпалил Эдвард и осекся, поняв, что сказал лишнего. На красивом смуглом лице девушки отразилась такая горечь, такая тоска, что на секунду показалось, что сейчас она беспомощно разрыдается, как маленькая девочка. Но Эрнеста Морено была слеплена из другого теста: почти мгновенно овладев собой, она тихо и яростно ответила:
– Потому что он умер, и моя мама тоже. У нас не принято чтить человека за его происхождение или заслуги его предков, как у вас. Да и… что говорить, не всем по душе пришелся этот его переход на сторону закона. Единственное, что мой отец оставил мне – это штурманские навыки и некоторые хитрости, благодаря которым я и смогла выжить.
– Вы расскажете мне об этом? – негромко спросил Эдвард и, заметив ее полный удивления и негодования на подобную наглость взгляд, поспешно прибавил: – Когда-нибудь.
Эрнеста промолчала, по–прежнему очень внимательно рассматривая его лицо, и затем коротко кивнула:
– Когда-нибудь.
Капитан Рэдфорд появился на палубе словно из ниоткуда, сразу же обжег их обоих любопытным взглядом и недоуменно нахмурил брови, когда Эрнеста с высоко поднятой, как всегда, головой и плотно сжатыми губами прошла мимо него, едва не задев плечом.
Эдвард, глядя на него в ответ, внезапно ощутил неловкость от того, что все еще стоял на капитанском мостике живой мишенью для на сей раз вполне заслуженных насмешек. Но Джек лишь поднялся следом за ним, встал рядом и до глумливости понимающе усмехнулся:
– Поругались?
Дойли, стиснув зубы, глядел мимо него в быстро темнеющую воду.
– Вы просто плохо ее знаете, господин подполковник, – с видом крайней доверительности продолжал Джек. – Вы полагаете, что у нас, пиратов, нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Что мы с радостью бросимся на шею первому встречному, который удостоит нас своего общества, и выложим ему всю подноготную. Что мы по определению ниже людей, ведущих так называемый честный образ жизни, и даже достойнейшие из нас…
– Нет.
Голос Эдварда был тихим, еле слышным, похожим на шелест волн вокруг них, но Джек все равно умолк, повернув к нему удивленное лицо. Дойли тоже обернулся и с неожиданным достоинством, хотя и очень негромко, но без злости или страха пояснил:
– Нет, капитан Рэдфорд. Это вы совсем не знаете ее.
Какое-то мгновение мужчины молча смотрели друг на друга. Словно какая-то искра пробежала между ними, и одновременно оба они не поняли даже, а кожей почувствовали простую и непреложную истину: так, как раньше, уже не будет ничего…
– Джек! – раздался вдруг звонкий окрик снизу с палубы, и упрямое, злое выражение лица капитана Рэдфорда невольно смягчилось.
– Мы здесь, Генри. Иди, иди сюда! – совсем другим тоном позвал он и, не оборачиваясь больше к Эдварду, сквозь зубы проговорил: – Вы можете быть свободны. Заодно пригласите наверх кого-нибудь из дозорных, которых вы столь неосмотрительно отпустили до конца вахты.
– Что хотел мистер Дойли? – заговорщическим шепотом спросил Генри, почти вплотную прижавшись к Рэдфорду и через его плечо наблюдая за удаляющимся подштурманом. Капитан довольно улыбнулся:
– Снова собрался защищать его? Не волнуйся, наша сеньорита Морено отлично справляется сама.
– Я знаю это, Джек, – осторожно кладя руку на сгиб его локтя, промолвил Генри. – Но мне кажется, дело вовсе не в мисс Эрнесте. Просто ты сам не хочешь причинять никому вреда.
– Ты так считаешь? – с подозрением покосился на юношу Джек. Тот кивнул:
– Конечно. Ты же капитан корабля, и никто из нас, как бы умен, талантлив или опытен он ни был, не смеет оспаривать твои приказы.