Митрофан, вняв долгим уговорам, послал инока обители своей проводить страждущих в лесную пустынь чудного старца.
Весь день пробирались они сквозь дебри и, наконец, достигли горы, Маковицею именуемой, – то было место подвига скромного и смиренного инока Сергия. Встретил он гостей незваных радушно, пригласил на скудную трапезу свою; вопрошали его люди, дивились его мудрым ответам и поучениям.
Те гости покинули святую обитель, но вскоре пришли другие, которые пожелали остаться там. Сергий поведал им обо всех тяготах жизни в чаще лесной:
– Многие лишения, скорби и печали ждут вас на сем пути. Крест сей не всякому по силам нести!
– Его понесём мы вкупе с тобою, – настаивали они. После долгих уговоров добрый старец уступил и разрешил ставить кельи окрест церкви…
Поначалу около Сергия собралось двенадцать братьев. Высоким тыном обнёс старец обитель, наречённую впоследствии Троице-Сергиевой лаврой…
В непрестанной молитве пребывали пустынники, – службы, кроме обедни, исправно совершали они в церкви. В праздничные дни братия посылали Иакова по прозвищу Якута в мир за иереем, который служил Литургию.
Вскоре поселился в обители игумен Митрофан, но недолго прожил он в пустыни и отошёл с миром к Господу, – тогда обитель снова осталась без иерея, а старец Сергий не желал принимать на себя ни сана священного, ни игуменства…
– Я слуга вам первый, а не господин, – отвечал он всякий раз на вопросы братии и слова свои подкреплял делами. Кельи рубил и колол дрова, молол на ручных жерновах, пёк хлебы, варил кашу постную, шил одежду и обувь, носил на гору воду в двух водоносах и поставлял у кельи каждого брата.
Однажды святую обитель посетил родной брат Сергия – игумен Богоявленского монастыря Стефан. С ним был сын его отрок Иоанн.
– Желает он подвизаться в пустыни твоей, брат, – сказал Стефан. Он облачил двенадцатилетнего сына в ангельский образ, и остался инок Феодор в Троицкой обители…
1353 год от Рождества Христова.
– Брат Сергий, некий крестьянин видеть тебя желает, – молвил диакон Онисим. Старец вышел из кельи своей. Муж печального образа пал на колени пред ним:
– Благослови мя, честный отче.
Смутился старец и проговорил:
– Инок обычный я без сана священного и не властен даровать благословление!
Муж поднялся с заснеженной стези и представился:
– Иваном звать меня, крестьянин я из села Покровского. Наугад шёл в твою обитель, отче, да Господь уберёг меня от лихих людей и зверей лютых! Схоронил на днях жену свою Марью, а на прошлой седмице детки мои померли. Ноне хочу постричься в схиму…
– Никак мор пришёл на Русь Святую? – побледнел старец Сергий. Страшная догадка его подтвердилась:
– Истинно так, честный отче. Паче нет у меня семьи, – страшусь я вертаться домой и хочу в твоей обители вымолить у Бога прощения грехов своих.
– Отдохнуть тебе надобно, – намаялся, сердечный, – молвил старец с состраданием, и впустил он Ивана в свою келью. Долго они беседовали наедине: Сергий тихим ласковым словом успокаивал израненную душу мирянина, пожелавшего принять монашеский постриг.
Когда Иван, вкусив хлеба насущного, лёг почивать, Сергий вышел из кельи и встретил диакона Онисима, который с тревогой проговорил:
– Брат Сергий, приютил ты мирянина сего, а он мог с собою заразу принесть. Так и погубит он нас всех!
– Немощен он да токмо душою своею, – вздохнул Сергий. – Жаждет исцеления, посему и пришёл к нам. Мы должны помочь ему встать на путь истинный.
Всю ночь Сергий пред божницей молился за души живых и мёртвых… А наутро после церковной службы он кликнул Ивана:
– Идём. Тебе келью ставить будем.
Застучали топоры, – закипела работа.
– Братья с опаской поглядывают на меня, – говорил Иван. – Один ты, отче, не страшишься, коли решил приютить меня в келье своей. Благодарствую.
– Не вини братьев, Иван, – не разумеют они, что не телом болен ты, а душою, – отвечал на его слова Сергий.
«Чудный старец, – думал Иван, – истинно всё, что о нём глаголют. И как не похож он на наших попов! Добрый и кроткий взгляд, в ветхих одеждах ходит, в сырой келье живёт, трудится аки пчела, не превозносится ни перед кем, отзывчив к чужому горю, всегда поможет мудрым словом и благим делом!».
Меж тем, они вдвоём навалились на подрубленное древо, которое затрещало и повалилось наземь…
– Отче, почто не примешь ты игуменства в сей обители? – осведомился Иван, обрубая ветки с древа. – Я жажду исповедаться тебе и причаститься Святых Даров от рук твоих…
– Об одном мечтает душа моя – умереть в обители сей простым чернецом, – грустно улыбнулся Сергий, – яко желание игуменства есть начало и корень властолюбия!
– Обители надобно иметь настоятеля, – заметил тогда Иван, – ты основатель пустыни сей, ты пред Богом в ответе за всю братию!
– Недостоин я столь высокой чести – быть игуменом, – с жаром возразил Сергий. – Прошу тебя, впредь не глаголи сего! А что до иночества твоего, поживи покуда в обители послушником, – лишь в болезни тяжкой второпях постригают в схиму. Ты, небось, и грамоте не обучен?
– Не обучен, твоя правда, отче, – вздохнул Иван. – Почто крестьянину грамота?
– Ничего, одолеешь сию науку, – молвил Сергий. – Днесь займёмся с тобою…
Год спустя.
Однажды пришли братия к Сергию с мольбой:
– Будь наставником душ наших, дабы каждый день мы приходили к тебе с покаянием и открывали пред тобою нашу совесть, а ты бы подавал нам прощение, благословение и молитву. Мы желаем видеть тебя совершающим ежедневно Божественную Литургию и от твоих честных рук причащаться Святых Христовых Тайн. Ей, честный отче, таково наше общее сердечное желание; не откажи нам в сей милости!
Но Сергий упрямо стоял на своём:
– Братия! У меня и помысла никогда не было об игуменстве. Одного желает душа моя – умереть тут простым чернецом. Не принуждайте же меня и вы, братия! Оставьте меня Богу: пусть Он что хочет, то и творит со мною.
– Мы веруем, – не унимались иноки, – что Господь привёл нас сюда. Мы сердечно желали подражать твоему житию и чрез то чаяли достигнуть вечного блаженства. Но коли ты не хочешь заботиться о душах наших, то мы все принуждены будем оставить сие место. Мы уйдём от храма Пресвятыя Троицы, будем блуждать яко овцы без пастыря, а ты дашь за нас ответ нелицеприятному Судии!
– Желаю, – сказал Сергий, – лучше учиться, нежели учить, лучше повиноваться, нежели начальствовать, но страшусь Суда Божия. Но да будет на всё святая воля Господня!
Тогда он, взяв в спутники двух братьев, пешком отправился в Москву к митрополиту. Однако в пути настигла их весть, что владыка Феогност преставился, а епископ Владимирский Алексий пошёл в Царьград к патриарху на поставление и до сих пор не воротился.
Узнав, зачем пришли пустынники, слуги на митрополичьем подворье подсказали им обратиться к епископу Волынскому Афанасию, который жил в Нагорном Борисоглебском монастыре…
Месяц спустя. Возле Переславля-Залесского.
Сергий с братией вошёл в храм и пал архиерею в ноги.
– Кто ты, сын мой? – удивился владыка Волынский.
– Грешный инок Сергий – моё имя…
– Не тот ли Сергий, иже основал пустынь во имя Пресвятой Троицы?
– Так, владыко.
– Благословение Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа на рабе Божьем Сергии всегда, и ныне, и присно, и во веки веков. Христос посреди нас!
– Есть и будет, – ответствовал Сергий, поднимаясь с колен.
– Ведомо мне о подвигах твоих пустынных, Сергий, – молвил владыка Афанасий. – Пойдём, поговорим с тобою в келье моей.
– Четырнадцать лет, владыко, минуло с тех пор, как поселился я в лесной глуши, – рассказывал Сергий. – Искал я уединения и покоя, наипаче желал тишины и безмолвия. Прошло время, и стали приходить ко мне люди. В совете духовном и наставлении я не мог им отказать. Просились они поселиться подле меня. Памятуя слова Писания: «Грядущего ко Мне не изжену вон», – я позволил остаться им. Так, родилась обитель Пресвятой Троицы. Обаче постоянно мы испытываем нужду в иерее, властном совершать Божественные Литургии, исповедовать и причащать, а наипаче в духовном наставнике. Посему мы и пришли к тебе, владыко. Поставь мудрого и опытного игумена нашей обители…
– По плодам их познаете их, – так говорил Господь наш Исус Христос, – заметил Афанасий. – Ты аки щедрая лоза, усыпанная гроздьями доброго винограда! Посему ты и будь отныне отцом и игуменом для братии, иже ради подвига твоего поселились в обители Пресвятой Троицы.
– Не достоин я, владыко, – возразил Сергий. – Я грешный раб Божий, не по мне сия ноша…
– Возлюбленный! Ты всё стяжал, а послушания не имеешь, – строго укорил его епископ Афанасий.
Тронули чистую душу Сергия слова владыки Волынского, и смирился он тогда:
– Как Господу угодно, так пусть и будет. Благословен Господь во веки!
Вскоре во время Литургии владыка Афанасий посвятил Сергия в иеродиаконы. А на другой день Сергий был облечён в сан священный. Стоял он на коленях пред святым престолом. Епископ, возложив на главу его преклонённую край омофора и руку свою, громко произносил:
– Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, пророчествует Сергия благоговейнейшаго иеродиакона в иеромонаха; помолимся убо о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа.
Когда поднялся с колен Сергий, облачили его в священные одежды, возглашая:
– Аксиос!82
После свершения иеромонахом Сергием первой Божественной Литургии епископ Афанасий поставил его игуменом…
Воротился Сергий в обитель свою. Встретили его братия поклонами земными и слезами радости на глазах. Вошёл игумен в церковь, пал ниц и долго молился Господу, а пред трапезой поучал братию так: «Прежде имейте страх Божий, и чистоту душевную, и любовь нелицемерную; к сим и страннолюбие, и смирение с покорением, пост да молитву. Пища и питие в меру; чести и славы не любите, наипаче же бойтесь и поминайте час смертный и второе пришествие».
И тогда в первый раз игумен Сергий благословил братьев своих. Не далек тот час, когда православные христиане со священным трепетом станут величать его игуменом всея Руси…
Глава четвёртая. Великая замятня
Сентябрь 1357 года. Орда83 Джанибека.
Хан возлежал в своей златоверхой юрте в объятиях любимой жены и видел сладкие сны… А над ним сгущались тучи. Коварный враг как хищный паук плёл нити заговора за его спиной.
– Он будет умирать долго и мучительно. Кровь Тинибека вопиет и ждёт отмщения. Тайдулу Аллах покарал – ослепла старая ведьма. Она не сможет помешать нам, а ежели попытается, мы вразумим её…
– Невиданное дело замыслил ты, Туглу-бай. Не поздно ещё отказаться от сей опасной затеи.
– Поздно, Тэмир! Послал я гонца за Бердибеком в Тебриз, дабы поспешал он взойти на престол хана Узбека, коим отец его владеет не по праву. Честь семьи нашей попрана поганым Джанибеком. Мы так долго выжидали. И вот, наконец, пришло время расплаты! Так, ты со мной, брат?
– Ты мне как отец, Туглу-бай. Воля твоя да будет надо мной! – отвечал Тэмир.
– Я не сомневался в тебе, брат. Завтра всё начнётся…
В тот день Джанибек был на охоте. Вскоре прискакал гонец с известием об исцелении Тайдулы. Тогда хан с нукерами своими воротился в орду. Мать вышла навстречу сыну. Джанибек спешился. Они обнялись.
– Благословен Бог во веки веков! – воскликнула женщина со слезами радости на глазах. – Пелена пала, я, как прежде, зрю лик твой прекрасный, возлюбленный мой.
Туглу-бай заскрежетал зубами от злости: «Проклятый поп, он всё испортит!» Тэмир с встревоженным видом вошёл в шатёр брата:
– Плохой знак, – боги покровительствуют Джанибеку!
– Не трусь, Тэмир, – осадил его Туглу-бай, – попа мы приструним.
– Не трожь его, Туглу-бай, – просил Тэмир, – человек Божий он.
– Не бойся, мы его просто припугнём, – усмехнулся Туглу-бай.
Веселье в ханской веже не стихало до поздней ночи. Вино лилось рекой. Посреди шумного пира Туглу-бай сидел мрачнее тучи. Джанибек исподлобья глянул на него, и его губы расплылись в довольной усмешке:
– Отчего ж не весел ты, мой верный Туглу-бай? Сегодня славный день! Удача на охоте сопутствовала нам. Урус мать мою излечил.
– Великий хан, – отозвался туменбаши84. – Стар я стал; мысли печальные всё чаще посещают меня.
Хан рассмеялся:
– Я знаю, как помочь твоему горю, Туглу-бай. Возьми ещё одну жену, и хандра вскоре покинет тебя!
– Великий хан, я последую твоему мудрому совету, – молвил Туглу-бай и, вознеся кубок с вином, провозгласил:
– За здравие великого хана улуса Узбека – Джанибека!
Виночерпий, мельком взглянув на туменбаши, поднёс златой кубок Джанибеку. Туглу-бай глядел, как хан пьёт вино, и думал: «Гарем тебе более не понадобится!».
Две недели спустя.
Бердибек вбежал в шатёр к своей бабке:
– Как отец? В Тебризе ко мне прискакал гонец с донесением, что он при смерти…
– Жив твой отец, Бердибек, – усмехнулась Тайдула. – А тебе, небось, не терпится в мир иной его спровадить?
– Отчего ты так говоришь? – нахмурился Бердибек. – Будто меня в чём обвиняешь…
– Отравили отца твоего. Хвала Богу – служанка моя снадобьем исцелила его. Но с тех пор я её не видела… Ослаб Джанибек, не встаёт с постели. Ступай к нему.
Старший сын хана Джанибека наследовал за отцом престол улуса Джучи, но было у него двенадцать единокровных братьев: мал, мала и меньше. Младший родился всего полгода назад…
Бердибек вошёл в ханскую вежу и не сразу признал в человеке, лежащем на постели, своего отца. Теперь это был дряхлый старик с лицом, сплошь покрытым глубокими морщинами. Бердибек в нерешительности стоял посреди юрты, – Джанибек открыл глаза и лёгким движением руки подозвал его. Тогда юноша подошёл к одру и услышал слабый голос отца:
– Я рад видеть тебя, сын мой. Скоро я покину мир сей. Царство моё перейдёт к тебе. Во всём слушайся бабку свою: она дурного не посоветует. Живи в мире с братьями, не повторяй ошибки моей молодости. Тогда я приказал убить старшего брата своего – Тинибека. Теперь Аллах покарал меня…
Бердибек покинул отцовскую вежу и покосился на кешиктенов…
Чёрные тучи заполонили небо. Моросил колючий холодный дождь. Ветер посвистывал среди юрт. Слуги поспешно ставили вежу, покрывали её войлоком, стелили ковры и готовили трапезу для ханского сына. Порог юрты вскоре переступил Мамай, – туменбаши, с которым Бердибек прибыл из Тебриза.
– Как себя чувствует великий хан? – осведомился Мамай.
– Говорит, что умирает, – задумчиво промолвил Бердибек. – Выглядит он плохо, но лекарь грозится скоро поставить его на ноги… Присаживайся, Мамай. В ногах правды нет. Да и нам с тобой отдохнуть не мешало бы. Столько дней скакали без передышки!
Мамай устроился на мягкой подушке, скрестив ноги, и вгляделся в лицо Бердибека, который долго молчал, погружённый в свои думы.
– Мечтали мы с тобой, Мамай, о царстве, а, видимо, напрасно, – заговорил Бердибек, продолжая мысли вслух, и вздрогнул, как громом поражённый. Он поднял глаза и встретился взглядом с человеком, который стоял на пороге его юрты.
– Не напрасно, господин мой, – усмехнулся незнакомец. – Ты прости мою дерзость… Я Туглу-бай, советник отца твоего.
В этот миг в юрту вбежал бледный запыхавшийся слуга Бердибека и рухнул на колени пред господином своим.
– Ступай прочь, – с тобой потом разберусь… Значит, нойон Туглу-бай. И чем я обязан столь высокой чести?
– Я желал бы говорить с тобой наедине, – сказал Туглу-бай, исподлобья поглядывая на Мамая.
– Мне нечего скрывать от брата названого, – возразил тогда Бердибек.
– Гонца за тобою я посылал… – небрежно молвил Туглу-бай.
– Ты? – удивился Бердибек. – Отчего ты обманул меня?