Торговка смерила офицера оценивающим взглядом и, уперев руки в бока, провозгласила:
– Для вас мой листок будет стоить гинею!
– За что ж так дорого? – изумился мичман, финансовые дела которого уже оставляли желать лучшего.
– Русский офицер мог бы заплатить за победу, делающую ему столько чести и побольше! – провозгласила торговка.
– Если я буду платить тебе по гинее за каждую нашу победу, то надо быть миллионщиком, чтобы покупать газеты! – в сердцах огрызнулся Броневский.
К его удивлению газетчица внезапно расхохоталась:
– Прекрасный ответ! Его немедленно напечатают в газете, и он принесет мне, как минимум две гинеи! Возьмите пару листков за четыре пенса!
Возвращаясь следующим утром от белокурой Бетси, Броневский купил свежую газету, озаглавленную его собственной фразой. Решил, что надобно будет маменьке в деревню отослать, пусть погордится, что о сыне ее уже и в английских листках пишут!
Когда поутру мичман прощался с Бетси, та неожиданно заявила, что, коль Владимир уплывает, ее сердце отныне опять свободно в ожидании героев Трафальгара. Все же странная эта штука – эмансипе!
Вице-адмирал Сенявин газетами тоже интересовался, а потому ежедневно просил доставлять своего флаг-офицера доставить ему свежую прессу, что-что, а английские газетчики работали весьма быстро. Вице-адмиралу хотелось самому почитать, что думают англичане о Трафальгаре. Полистав "Морнинг стар" и просмотрев "Морнинг кроникл", он сделал вывод, что, несмотря на победу, особого веселья в Англии нет. Возможно, это было из-за смерти всеобщего любимца Нельсона, возможно из-за понимания, что настоящая борьба против Наполеона еще только начинается. В "Лондон газет экстраординари" Сенявин наткнулся на статью вице-адмирала Коллингвуда. Помня, что последний только что назначен командовать английским флотом на Средиземном море, а значит с ним обязательно, в скором времени придется иметь дело, Сенявин ознакомился со статьей внимательней.
Коллингвуд писал: "Всевышнему Богу, вседержителю всех событий, угодно было даровать оружию Его Величества полную, блестящую победу. Вместе с британским флотом и всем британским народом мне выпало на долю оплакивать гибель главнокомандующего, героя, чье имя станет бессмертным, чьей памятью будет вечно дорожить страна. Мое же сердце разрывается от невыносимой боли по поводу смерти друга".
Откровенность и искренность Коллингвуда Сенявину пришлась по душе. Трафальгарская победа перечеркнула все замыслы Наполеона относительно десанта в Англию. Отныне ему был предопределен лишь один путь завоеваний – сухопутный. Отныне его главными противниками становились Россия и Австрия.
Похороны адмирала Нельсона
Английский историк Роберт Соути характеризовал значение Трафальгара для Англии более чем категорично: "Лорд Нельсон настолько безупречно сыграл свою роль, что после Трафальгарской битвы любая война на море считалась немыслимой. Вражеский флот не просто потерпел поражение – он был уничтожен; и прежде чем кто-либо мог подумать о новом нападении на наши берега, ему следовало построить новые корабли и вырастить новое поколение моряков". Эту статью Сенявин отложил к себе в стол. Время покажет, был ли прав Соути. Что же касается лично его Дмитрия Сенявина, то все же сдается ему, что война на море только лишь начинается по-настоящему, ибо насчет полного истребления французского флота он явно поторопился.
Наткнулся Сенявин и на заголовок портсмутского листка с цитатой из речи одного из своих мичманов.
– Экий оратор! – подумал. – Хорошо, когда имеются молодые и думающие офицеры.
Флаг-капитану Митькову велел вызнать, кто таков сей мичман. Тому долго искать не пришлось.
– Мичман Броневский со "Святого Петра"! – доложился вскоре.
– Смышленый мальчишка! – кивнул головой Сенявин. – Будем иметь на примете!
А пока по улицам Портсмута уже с раннего утра все так же бегали мальчишки- газетчики и, наперебой выкрикивая названия своих газет, продавали налево и направо последние новости.
Глава шестая
На всех парусах
Для наших моряков пока все обстояло не так уж плохо. Англичане по собственному почину прислали своих портовых мастеров на наиболее потрепанные "Селафаил" и "Уриил", совместными усилиями быстро привели в божеский вид. На всей эскадре заменили такелаж, приобрели новые орудийные замки. Английские офицеры приглашали наших в Лондон. Там уже вовсю шли наскоро сочиненные и посвященные Трафальгару пиесы: "Победа и смерть лорда Нельсона" в Друри-Лейн и "Слава Нельсона" в Ковент-Гарден. Наши вежливо отказывались, просто не было времени. Зато в Портсмутских трактирах праздновали победу союзников сообща. В дешевых гуляли матросы.
– Ты знаешь, рашен, – откровенничали англичане, глядя на наших, глазами мутными, – Как мы обзываем французских собак?
– Ну и как вы их обзываете? – поднимали головы от стола матросы флота Балтийского.
– Мы их зовем лягушатниками!
– Это от чего же лягушками кличете? – не понимая, мотали головами наши.
– А от того что жрут они этих лягушек и не давятся!
– Вот гадость-то! – плевались наши, – Ну а они вас как прозывают?
– Лимонниками!
– Тоже гадость! – удивлялись наши, трезвея, – Неужели тоже сию кислятину жрете?
Последнее прозвище пошло с 1795 года, когда во избежание цинги, в английском флоте перед обедом было велено вместе с ромом, который матросы весьма уважали, непременно выпивать кружку крепкого лимонного сока, от которого тех же матросов всегда воротило. Помимо этого, остроумные французы еще более обидным прозвищем "омары" обзывали и английских солдат, за красный цвет их мундиров. Впрочем, и английские и французские матросы сообща посмеивались над бедолагами рыбаками, коих дружно наименовали обидным прозвищем – "пикши". Что касается наших матросов, то они звали своих английских союзников душевно и ласково – "асеи", от английского выражения " I say" (я говорю), которым английские собеседники предваряли каждую питейную бесед с нашими.
В более благопристойных трактирах, тем временем, сдвигало столы уже союзное офицерство. Офицеры английские, прямо на столах вилки с ножами раскладывая, показывали, как все происходило.
– Вот так, построясь в две колонны и, оставив позади резерв, лорд и напал на неприятеля с ветра, прорезал, окружил его с обеих сторон и прежде чем авангард французский успел помочь центру, тот был уже разгромлен! Затем добили и авангард.
– Ну, давайте за вашу победу! – поднимали стаканы наши.
– За союзников! – поддерживали англичане.
Потом поминали лорда Нельсона. В знак траура по его смерти английские офицеры разом повязали на свои шеи черные галстуки. Традиция эта оказалась столь живуча, что позднее черные галстуки стали неотъемлемым атрибутом военно-морской формы всех флотов мира. Но до этого еще далеко, а пока в портсмутских трактирах подавали третью очередь бутылок, после которой началось всеобщее братание. Языки развязались, и английские офицеры говорили уже куда откровенней.
– Если бы неприятельским флотом командовал не увалень Вильнев, а испанец Гравина, победа никогда не была бы столь полной. Гравина сумел бы защититься от Нельсона. У французов с испанцами была прекрасно сомкнутая линия и, не подпустив нас на картечный выстрел, а начав палить по нам еще издали, они попросту разбили бы корабли Нельсона еще на подходе! Впрочем, все обошлось и теперь мы хозяева на всех морях, а Британия спасена от вторжения!
После известия о Трафальгаре, Сенявин решил задержаться в Портсмуте ровно столько, чтобы успеть долечить больных да завершить крепеж расшатавшихся на штормовой волне корабельных корпусов. Новокупленные "Феникс" и "Аргус" доукомплектовали офицерами и матросами с линейных кораблей, опробовали пушки и погрузили боезапас с провиантом. Теперь оставалось лишь налиться свежей водой и можно продолжать плавание. Англичане сработали споро. Сразу несколько водовозных барж, подошло к бросившим якоря кораблям. В, полные речной воды трюмы, бросили полотняные шланги и пошли качать помпами. Только успевай бочки таскать! Больных отпоили парным молоком да свежими овощами. В помощь корабельным плотникам пришли портовые мастера, седые и многоопытные. Уже перед самым выходом к Сенявину на "Ярослав" прибыл командир порта адмирал Монтегю. Поприветствовав гостя, вице-адмирал пригласил его к себе в салон. Первый тост подняли среди флагманов традиционный:
– За наши корабли!
После нескольких рюмок водки Монтегю раскатал на столе карту Ла-Манша.
– Вот здесь и здесь Вас уже поджидают французские эскадры! Наши купцы видели их на траверзе Кадиса, так что будьте осторожны! – сказал он, тыча в карту пальцем. – Бонапарт велел любой ценой поймать вас и уничтожить! Кажется, последний урок Нельсона не пошел Бони впрок, и он решил отыграться на вас!
То была французская Рошфорская эскадра, чудом уцелевшая после Трафальгара в составе пяти кораблей и четырех фрегатов. Теперь, покинув Порто-Фероль, эскадра вышла в море, чтобы, перехватив русских, взять реванш за погром, учиненный Нельсоном.
Сенявин скривился:
– Поймать-то нас еще, пожалуй, можно, а вот отыграться вряд ли! К чему сейчас Наполеону второй Трафальгар! Впрочем, все равно огромное спасибо! Ввязываться сейчас в драку с французами мне не резон, надо прежде добраться до Корфу, а уж там милости просим под наши пушки!
Оба адмирала сдержанно посмеялись. Монтегю пожал руку Сенявину:
– Желаю успешного плавания и чтоб удача не отвернулась от Вашего флага! Нас тоже, невзирая на Трафальгар, ждет еще время больших испытаний. Вечером же прошу к себе на прощальный ужин, где, уверяю, вас будет ждать приятный сюрприз!
На следующее утро российская эскадра стала дружно вытягиваться на внешний Спитхедский рейд. Но едва обошли остров Вайт, как с наступлением ночи попали в жестокий зюйд-вест, что пришлось возвратиться и стать на якоря под защитой Вайта. Разлучившись с эскадрой штормовать в море остались лишь "Селафаил" с "Уриилом". Чтобы выяснить, не заходили ли корабли укрыться в Плимут, Сенявин выслал туда фрегат "Кильдюин".
Только 5 декабря ветер сменился на попутный норд-ост, и эскадра оставила английские берега. Едва выстроились в походный ордер, на горизонте показались паруса.
– Из-под Трафальгара, кажись, возвращаются, сердешныя! – сразу определили наши.
Засвистали боцманские дудки, играли большой сбор. Матросы, сверкая голыми пятками, разбежались по реям. Корабли слегка качало. Море пенилось россыпью белых барашек. Вскоре можно было определить, что к Портсмуту лавируют не меньше двенадцати вымпелов. То были наиболее поврежденные корабли, отосланные Коллингвудом для починки.
– Головным флагманский "Виктори"! – опустив подзорную трубу, доложил вахтенный лейтенант.
– Вижу! – кивнул Сенявин.
Над головным линкором трепетали приспущенные наполовину вице- адмиральский флаг и вымпела. Нельсон был уже давно мертв, но все еще не покинул борта своего последнего флагмана. Остатки мачт с самодельными парусами, изрешеченные ядрами борта говорили о тяжести сражения. Поравнявшись с "Виктори", "Ярослав" первым отсалютовал ей пятнадцатью пушечными выстрелами, а отдавая долг подвигу павшего флотоводца, вновь приспустил свои Андреевские флаги. "Виктори" тотчас окуталась дымом ответной салютации. Сгрудившись у бортов, офицеры и матросы молча, смотрели на проходившие мимо избитые британские линкоры.
– Ни приведи, господи, так драться! – переговаривались промеж себя матросы. – Сколько ж там нашего брата положило!
– Не знаем, каковы потери французов, коль они уже вновь в море и нас сторожить собираются, но победа англичанам досталась не дешево! – вели разговоры офицеры. – Теперь же, видать нам, предстоит пытать счастье в драке с флотом якобинским!
Из Портсмута уже вышли навстречу победителям сотни ботов, шлюпок и яликов. Берега застилали клубы дыма, то уже начали приветственно палить береговые форты.
– Гулянка у них будет, видать, знатная! – сокрушался работающий на грота-реи марсофлот. – Жаль нас там не будет!
– Ничего! – успокоили его товарищи. – Наша война с гулянкой еще впереди! Не журись, мимо нас не просвистит!
Проводив взглядом "Виктори" и вспомнив прощальный ужин Монтегю, Сенявин перекрестился. Адмирал, как и обещал, удивил российского командующего своим сюрпризом, предложив ему испробовать ром, которым было залито тело Нельсона сразу же после его смерти. Живущем ныне, этакое отсутствие брезгливости может показаться шокирующим, но так было. Сенявина угощали "ромом Нельсона", как особо дорого гостя.
– За дух Нельсона! – поднимал тост за тостом Монтегю, поводя бычьей шеей по сторонам.
Флагманский корабль Нельсона «Виктори» на вечной стоянке в доке
Английские адмиралы дружно разливали по стаканам бурую жидкость и бодро опрокидывали ее в себя. Сенявин, чтобы не обидеть хозяев, собравшись с духом, тоже пил свою порцию. Ром был крепок, но пах весьма дурно. Больше пересиливать себя Сенявин не мог и от очередного стакана под каким-то благовидным предлогом отказался.
– И зря! – повел бычьей шеей Монтегю. – Ведь с ромом в нас вселяется душа Нельсона!
Российская эскадра покидала английские берега не только в канун Трафальгара, она покидала его в преддверие АУСТЕРЛИЦА!
Обогнув остров Вайт, наши корабли вскоре шли уже мимо берегов Гамшира. На другой день подошел "Кильдюин" и доложился, что оторвавшиеся от эскадры корабли никуда не заходили, а прошли мимо Плимута. На траверзе мыса Лизард, с наших кораблей отпустили английских лоцманов, по пеленгам утвердили место эскадры и, построившись в походный строй, пустились в открытый океан. Скрипели мачты, трещал корпус, беспрестанно хлопали над головами паруса. Все было, как всегда.
По выходу в море, велел Сенявин выставить на кораблях "огневых". Такая команда – верный признак возможной скорой битвы. "Огневыми" в российском флоте именовали особо доверенных матросов, которые в ночное время содержали готовые к немедленному употреблению тлеющие фитили в специальных медных фонарях-ночниках.
В орудийных деках артиллеристы регулировали откаты. Откат пушки после выстрела – далеко не мелочь! При сильном откате, удерживаемая тросами – брюками пушка только что не встает на дыбы. Если откат сильный, да еще стрельба идет долгая и залповая, то брюки, случается, вырывают куски борта. Зависит же сила отката от причин многих: и от угла возвышения, и от качества и количества пороха, от того туго входят в ствол пыжи или свободно, легко ли вращаются ли колеса станка или с усилием. Кроме этого примечено давно и то, что разгоряченное от выстрелов орудие откатывается куда сильней, чем холодное. И это только откат, а сколько иных забот!
В следующую ночь к эскадре приблизился британский фрегат "Пегас". Долгое время фрегат шел в отдалении от нашей эскадры, определяя ее национальность и только удостоверившись, что перед ним действительно русские, осмелился сблизиться. Капитан "Пегаса", сойдясь с "Москвой", уведомил, что французская Рошфорская эскадра, увеличившись до семи кораблей и десятка фрегатов, бродит где-то неподалеку, чтобы не допустить русских в Средиземное море. Не далее, как вчера, французы покинули порт, а потому "Пегас" был послан адмиралом лордом Корнвалисом, дабы предупредить нас.
Ветер дул нашим кораблям самый попутный. Сомкнув кильватерную колонну, сколько было возможно, Сенявин рассчитывал проскочить мимо двух стороживших его французских эскадр. Несмотря на то, что корабли вовсю валяла океанская волна, верхние орудийные порты вице-адмирал велел держать открытыми. Прислуга неотлучно сидела подле заряженных пушек. Было ветрено и стыло. Поздним вечером, когда штурмана, кутаясь в дождевики, клали пеленга на черневшие на горизонте скалы Эль-Феррольского мыса, с салингов сразу несколько голосов простужено прокричало:
– Слева по крамболу борта правого паруса!
– Считай! – запросили снизу.
– Много! Никак флот целый!
– Это французы! – разнеслось по кают-компаниям и матросским палубам. Капитаны, торопливо допивая чай, выбегали на шканцы:
– Ну что ж, господа, никак и наш черед крутить хвоста французскому пуделю! Командир "Ярослава" капитан 1 ранга Митьков послал рассыльного за командующим. Сенявин поднялся немедленно.