Вторую колонну принял старый черноморец храбрый полковник Буасель. У него шесть сотен морских солдат 2-го Морского полка, все сплошь ветераны, помнившие еще ушаковский штурм Корфу! Им приданы четыре пушки и шесть фальконетов. Как и подобает настоящим морским пехотинцам, Буасель со своими подчиненными двинулся к крепости вдоль берега.
Албанские стрелки и матросы-охотники наступали, двигаясь впереди колонн.
Вместе с морской пехотой шел Сенявин.
Обстреляв десант издали, турки боя не приняли, и отошли к самой крепости. Чиновник министерства иностранных дел Свиньин, приписанный к эскадре писал в своих мемуариях: «Турки побежали в горы стремглав… наши с развернутыми знаменами и стройным фронтом – с громким «ура!» их преследовали быстро, производя беглый огонь.»
Первыми вышла к предкрепостным шанцам колонна Буаселя. Быстро подтащив на руках легкие орудия, морские пехотинцы внезапно в упор начали поражать засевших в окопах турок картечью. До штыка дело даже не дошло, так как неприятель бежал.
– Шанцы наши! – доложил Сенявину, расправив седые подусники, Буасель.
– Продолжайте в том же духе! – кивнул Сенявин. – Подождем вестей от Подейского.
Колонна полковника Подейского тем временем уже тоже подходила к крепости со стороны гор. Отделенный от колонны отряд майора Гедеонова сумел отсечь часть отходивших турок от крепости, и лихой атакой рассеял по окрестным горам.
Результат атаки Подейского был чрезвычайно важен. Дело в том, что Тенедосская крепость, построенная некогда генуэзцами, была устроена столь неудачно, что тенедосские горы буквально нависали над ней. А потом, у владеющий горами, имел возможность беспрепятственно обстреливать крепость. И вот теперь козловцы взбирались по горным тропам, чтобы оседлать стратегически важные высоты. Остальная часть колонны, тем временем, с криками «ура» ворвалась со своей стороны в предместье.
Уже объединившись, десант без всяких потерь занял все городское предместье. К ногам вице-адмирала бросили пять захваченных знамен.
– Для начала неплохо, но надо бы побольше! – кивнул, принесшим знамена солдатам, главнокомандующий.
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! – заверили те его в один голос. – Столько добудем, что еще вместо портянок ноги оборачивать станем!
После этого Сенявин велел штыковой атакой взять ретраншементы- окопы перед самой крепостью. Спустя какие-то минуты они так же были наши.
Свидетельствует участник десанта: «Меж тем передовая колонна показалась на возвышенности, которую приказано было занять ей, При виде ее турки побежали с горы стремглав; наши с развернутыми знаменами и стройным фронтом – с громким «ура»! Их преследовали быстро, производя беглый огонь. Прекрасное зрелище! Мы со своей стороны так же понемногу приближались к крепости и таким образом со всех сторон стеснили неприятеля. Наконец адмирал вышел вперед войск, закричал «ура»! Кинулись в штыки, и в несколько минут неприятель выгнан был из форштата, обращен в бегство и принужден запереться в крепости».
Турки бежали, причем столь панически, что, будучи не в силах одновременно пробиться, кидались от отчаяния в крепостной ров. Наши солдаты гнали бежавших до самых ворот, поражая штыками. После этого пала и «малая крепостица», прикрывавшая последние ретраншементы. Над ней поднял российский флаг мичман Салморан.
– Так врезали, что и не ойкнули! – смеялись солдаты, занимая окопы. В тенедосском десанте принял боевое крещение и Павел Свиньин. Молодому дипломату не повезло. Вначале его уронили в воду переносившие на берег матросы. Затем Свиньин попал под турецкие пули и вынужден был прятаться в кустах. Спасло его появление нашей колонны, к которой он и примкнул. Во главе колонны шел сам Сенявин. Завидев молодого дипломата, он приветливо кивнул:
– И вы здесь?
– А как же! – гордо отвечал Свиньин, пытаясь на ходу вытрусить из дула пистолета промокший порох.
Рядом просвистело несколько пуль. Свиньин невольно отшатнулся в сторону.
– Не стоит им кланяться! – обернулся главнокомандующий. – Тем более что свою пулю не услышишь!
Турки затворились в главной цитадели – форту Табия. Одновременно продолжались отдельные бои в предместье. Часть защитников, запершись в домах, отчаянно защищалась. Поэтому каждый такой дом приходилось брать штурмом. Чтобы избежать лишних потерь, Сенявин велел разбивать их пушками. Греки, наоборот, сразу же отворяли нашим ворота, встречая измученных солдат вином и холодной ключевой водой. Вскоре, видя, что всякое сопротивление напрасно, турки начали выбрасывать над домами белые флаги. К сдавшимся домам во избежание грабежей, немедленно выставлялись караулы. Для женщин по приказу Сенявина ставили отдельные палатки, где те могли находиться вне любопытствующих мужчин.
Тем временем с кораблей свезли несколько достаточно мощных корабельных орудий. Несмотря на всю трудность их доставки, на привезенные пушки Сенявин рассчитывал особо. Тяжелый калибр должен был проломить бреши в крепостных стенах, а остальное решал русский штык. Орудийные стволы, лафеты, ядра и порох матросы тащили на руках и волокушах.
– Наддай! – кричали на подъемах, когда и сил, казалось, уже не было. Вымотались ужасно, но зато туркам сюрприз приготовили изрядный! Уже после первых выстрелов в крепости поднялись черные столбы пожаров.
– Так они долго не продержаться! – резюмировали наши офицеры.
По тому, как редок стал ответный огонь, было очевидно, что турки сильно загрустили. Наши же били, не переставая, и спустя день над стенами тенедосской цитадели забелели флаги капитуляции.
– Ну вот, кажется и все! – бросил шпагу в ножны Сенявин. – Остров наш!
Письмо от Сенявина понесла в крепость одна из пленных турчанок по имени Фатима. В нем российский командующий писал, что обещает беспрепятственно отпустить турецкий гарнизон на Анатолийский берег. Наконец ворота крепости отворились и турки, бросая оружие и знамена, вышли наружу. Следом за ними двинулись и их многочисленные семейства.
История Фатимы, жены простого тенедосского ремесленника, заслуживает отдельного рассказа. Эта женщина сама подошла к Сенявину и вызвалась отнести письмо к паше в крепость, чтобы убедить его сдаться и спасти, тем самым, жизнь ее мужу. Вицеадмирал, как мог, отговаривал ее от этой опасной затеи, но женщина была непреклонна.
– Как жаль, что я не могу видеть вашего лица, скрытого покрывалом!
– сказал ей Сенявин. – Но я знаю, что оно, столь же прекрасно, как и ваш поступок!
Уходя Фатима, плача, упала на колени и положила своего маленького ребенка к ногам российского вице-адмирала со словами:
– Оставляю вам дитя, своим драгоценнейшим залогом! Если Аллаху будет угодно моей смерти, то не оставь его и будь ему покровителем и наставником!
Сенявин это обещал.
Тогда женщина встала с колен и твердым голосом попросила скорее проводить ее к крепости.
Сенявин, зная, что турки считают всех попавших в плен женщин обесчещенными и обычно убивают, был удивлен решительностью Фатимы. Немедленно было приказано прекратить всякую стрельбу. Когда Фатима вместе с трубачом подошли к воротам крепости, по ним было сделано несколько ружейных выстрелов, по счастью, не точных. Но и это не поколебало храбрую женщину. Передав письмо, она стала ждать ответа. Наконец на стене появился сам паша. Фатиму впустили в город. Расспросив женщину о том, почему она согласилась на столь необычное дело и, выслушав, какое уважение ей оказал русский главнокомандующий, паша был весьма тронут ее рассказом. Тотчас он собрал совет, который и решил принять все предложенные Сенявиным условия. Затем комендант проводил Фатиму до ворот. Сбежавшиеся турки требовали смерти женщины, но паша остановил их:
– Я этого не допущу! Она не обесчещена! Русские оказали ей все возможное уважение! Если мы забьем эту женщину камнями, то, что подумают о нас христиане! Фатима пленница русского адмирала и потому должна невредимой возвратиться обратно!
Когда Фатима вернулась обратно, Сенявин с благодарностью передал ей сына. Бедная мать обхватила ребенка и разрыдалась. Турецкий парламентер, прибывший с ней, склонил голову перед Сенявиным:
– Благодарю пророка, что лично познал ваше снисхождение. Вы писали, что желаете отпустить нас со всем имуществом домой! Мы признаем себя побежденными и великодушием и силой вашей! Утвердите условия и крепость ваша!
Переговоры о сдаче цитадели вели прямо у крепостного рва. Едва закончили, турецкий комендант махнул рукой, и из приоткрытых ворот выскочило несколько негров с подносами. На подносах чашки с кофе и трубки с табаком. Не сходя с места, отпили из чашек, прикурили трубки и, оставшись довольные друг другом, разошлись. Одни, чтобы сложить оружие и спустить знамя, другие, чтобы оружие то принять и свое знамя над крепостью водрузить.
Под рокот барабанов в Тенедосскую цитадель вступил храбрый Козловский полк. Командир полка полковник Иван Федорович Подейский был назначен комендантом.
Во время перевоза турок с острова на материк Сенявин приказал, чтобы для перевозки женщин были оборудованы специальные суда с закрытым верхом, дабы никто не мог смущать нравственности турчанок.
Паша еще более растрогался:
– Я прекрасно знаю права победителей, как нелегко отказаться от стольких прелестных красавиц! А по тому даже не смел ходатайствовать об их освобождении, но теперь, когда вы сами их нам возвращаете, поверьте, что мы сумеем оценить ваше снисхождение и на деле доказать нашу благодарность!
Прощаясь с Фатимой, Сенявин щедро наградил женщину за ее подвиг.
Наши солдаты и радостные греки горожане немедленно поступили к тушению пожаров. Одновременно подсчитывались потери и трофеи. За время боев было потеряно четыре убитых (два из которых албанцы) и ранено восемь десятков человек. Захвачено же было восемьдесят пушек с большим количеством ядер и пороха. Но главное состояло в том, что с занятием Тенедоса российская эскадра приобрела прекрасную маневренную базу в самой близости от Дарданелл, и возможность постоянно и легко пополнять запасы свежей воды.
Тендосского пашу Сенявин принял со всей возможной вежливостью. Они вместе отобедали прямо на расстрелянном персидском ковре. Поев и выпив, невольный гость благодарил хозяина за доброе отношение к себе. А когда Сенявин сказал, что отпускает пашу домой, тот растрогался до слез:
– Чем я могу отплатить вам за вашу доброту?
– Попробуйте облегчить участь офицеров и матросов с «Флоры»! – попросил турка Сенявин, до которого уже дошли слухи о судьбе команды потерпевшего крушение корвета.
Гарнизон, как изначально обещалось, вывезли рыбачьими фелюками на анатолийское побережье, где и отпустили на все четыре стороны. Сами же занялись срочным восстановлением крепости. Сенявин был доволен. Тенедос достался самой малой ценой, и теперь вицеадмирал был полновластным и единоличным владетелем всех северных эгейских вод. А затем был торжественный парад.
Из хроники взятия Тенедоса: «Полки прошли церемониальным маршем, совершено молебствие Всевышнему Поборнику правды и при звуках пушек, труб и литавров провозглашено долголетие великому царю русскому и подняты флаги на вновь завоеванной ему крепости».
Кончились праздники, начались будни. Перво-наперво, надо было восстановить частично разрушенные крепостные стены.
– Работать, ребята, на совесть! – внушали солдатам и матросам офицеры. – Нам еще сию фортецию от турок защищать придется!
В том, что турки рано или поздно, но обязательно предпримут попытку отбить и остров, и крепость, ни у кого сомнений не было. Тем временем со всех греческих островов и даже с материка к Тенедосу спешили суда и суденышки. То греки, прослышав о победоносном прибытии в Архипелаг русского флота, торопились заверить Сенявина в своей преданности и поддержки.
Всеобщее внимание привлекла огромная пушка, стоящая в крепостном дворе. Ствол ее был столь велик, что превышал знаменитую царь-пушку Московского кремля. Пушка не стреляла уже пару сотен лет, но ее держали, чтобы пугать врагов.
– Ведь это ж надо! – удивлялись наши, трогая нагретый за день металл. – Ни дать, ни взять: корова в дуло влезет!
Для лучшего обеспечения продовольствием Сенявин разрешил командирам кораблей выделять людей для работ на берегу. Командиры два раза повторять не заставили. Немедленно были отправлены на остров матросы и деньги, закуплены коровы и овцы. Чтобы стада не перемешались, на капитанском совете все поля и луга поделили между кораблями. Эти владения называли гордо дачами. Теперь повсюду было только и слышно:
– Вон там за холмом, где овечки пасутся, чья дача будет?
– То «Твердого»!
– А вон там, левее?
– Там дача Рафаильская!
Как всегда, к раздаче пирога не успели фрегатские. Пока «Венус» мотался в крейсерствах, все хорошие «дачи» поделили без него. Прибыв и узнав о несправедливости, приглашенный на традиционный капитанский обед, капитан-лейтенант Развозов обиделся не на шутку, даже есть отказался и рюмку от себя отодвинул:
– А где моя дачка будет, мы что рыжие? Я тоже коровок с овечками пасти хочу, и мясо с молоком на столе матросском иметь!
Командиры замялись: и «венусцев» жалко обижать, но и своих «благоприобретенных» лугов тоже отдавать не хотелось. Развозов, видя отношение такое, надулся и вовсе.
– Я на обиду такую буду бумагу писать главнокомандующему! – встал, уходить собравшись.
– Ладно тебе! – махнул рукой Лукин. – Отрежу тебе от «Рафаиловой дачи» кусок! Не журысь!
– И мы тебе маленько дадим! – согласились, усовестившись, остальные. – А то ты со своей дурацкой бумагой к адмиралу полезешь, а он в сердцах, вообще все наши дачи разгонит!
– Вот это совсем иное дело! – сразу обрадовался Развозов, рюмочку в себя опрокинув и тарелку решительно пододвигая. – Как обоснуюсь, милости прошу к нам на «Венусскую дачу» в гости!
– Ты вначале обоснуйся, потом уж приглашай! – посоветовали ему, – А не то не ровен час снова в крейсерство загремишь!
После общего обеда командиры кораблей решили поехать посмотреть свои «владения». Отказался лишь Лукин, который торопился вернуться к себе на «Рафаил». Дело в том, что не далее, как вчера вечером, на корабле произошло чрезвычайное событие. «Рафаил» едва не повторил страшную судьбу британского «Аякса». Расследованием обстоятельств этого дела капитан 1 ранга сейчас и занимался.
Слово очевидца: «С нами едва не случилось несчастия. Капитан у нас ужинал; это продлило долее обыкновенного ужин и от того мы спаслись: почувствовали запах из констапельской, бросились из-за ужина туда, нашли там в каюте артиллерийского офицера черное белье, разные письменные бумаги и недокуренную трубку, которой огонь зажег белье и бумагу; все уже тлелось. Если бы ужин был ранее, офицеры разошлись бы спать; тогда огонь взял бы свою силу, а потушить его почти невозможно. Этот случай доказывает, что устав, написанный великим Петром, не совсем исполняется: ты знаешь, что курить трубку назначено место в кают-компании, а часовой у фитиля есть канонир, который не смел отказать своему лейтенанту. Как строго должно смотреть за огнем на корабле: нет бедствия ужаснее на море, как пожар. Разумеется, лейтенант был наказан, – этот офицер марал свой мундир; он даже был исключен из кампании…»
Особой популярностью среди офицерства пользовалась городская турецкая баня, офицеры в нее даже в очередь записывались, ибо всем места сразу не хватало. Ловкий грек быстро привел баню в порядок и имел с нее хорошие деньги. В мраморных залах журчали фонтаны. Здоровенный армянин клал очередного страдальца на скамью и неистово тер варежкой из грубой овечьей шерсти, не забывая поливать намыленной водой, затем сильными руками разминал тело и члены, снова мыл и снова разминал. А потому, выходящий из бани, чувствовал себя уже почти небожителем…
Помимо бани во всю восстанавливали батареи, магазины, сооружали и некое подобие адмиралтейства. Так уж устроен русский человек, что везде начинает он обживаться быстро и обстоятельно, обосновываясь серьезно и надолго.
Из дневника Владимира Броневского: «Прибытие Российского флота в архипелаг скоро сделалось известным. Начальники островов Идро, Специи и других ближайших с восторгом и редкою готовностию предложили свои услуги. По взятии Тенедоса, со всех прочих островов, независимые майноты, сулиоты, а потом жители Мореи и древней Аттики, предложили собрать корпус войск, словом вся Греция воспрянула и готова была при помощи нашей освободиться от ига неволи, но адмирал, действуя осторожно, отклонил сие усердие до времени и даже турок, поселившихся в Архипелаге, которые малым числом своим не могли вредить грекам, оставил покойными и сим избавил христиан от ужасного мщения их жестоких властителей. В прокламации, изданной в Идро, жители Архипелага, объявлены принятыми под особое покровительство всероссийского императора, а порты на матером берегу, равно и острова Кандия, Негропонт, Метелин, Хио, Лемнос, Родос и Кипр, занятые турецкими гарнизонами, признаны неприятельскими».