– По алтыну? Иди ты! – Никита Петрович удивленно качнул головой и тут же спросил про царя: – Неужто государь наконец-то приезжает?
– Воевода сказал – сегодня к обеду ждем!
– Сегодня! Вон оно как… Однако!
Новость была важная, и Бутурлин несколько недоумевал – чего ж его-то самого не предупредили? Даже князь Потемкин вчера, за службу хваля, ни словом про царский приезд не обмолвился. Может, просто запамятовал, забыл? Всяко бывает. Ежели государь сегодня приедет, то…
Запахнув кафтан, Бутурлин спустился с крыльца, вышел за ворота и быстрыми шагами направился к церкви. К заутрене он уже не успевал, но хоть так, постоять, помолиться во исполнение важного дела.
– Здрасьте вам, господине! – едва Никита Петрович вышел на улицу, как ему на пути встретилась дева с изрядной вязанкой хвороста за спиною.
Справная такая дева, премиленькая. Коса густо-рыжая, бровки тоненькие, губки розовым бантиком, а глаза ровно у кошки – зеленые. Знакомая…
– И тебе во здравие! Постой-ка… Я ж тебя вроде знаю. Ты из этих… из Жданков, да?
– Из Жданков, господине, – опустив хворост, улыбнулась дева. – Меланья я. Сюда к тетке пришла – помочь… А что, правду говорят, самого главного злодея вчерася схватили? Говорят, казнити будут? Вот бы хоть одним глазком взглянуть!
Бутурлин хмыкнул: вот ведь любопытная, однако…
– Так уж хочется на казнь посмотреть?
– На злодея. Он-то посейчас где? Небось, у воеводы, в амбаре? – раскраснелась девица, разрумянилась – ай, хороша!
– Не у воеводы, у старосты.
– А-а-а!
– Только ты его не увидишь, кто тебя на двор пустит-то?
– Ну-у… завтра тогда посмотрю.
– Вот-вот… завтра.
Простившись с девчонкой, Никита Петрович добрался наконец до церкви и, сняв шапку, долго молил Господа об успехе во всех своих делах. Помолившись, сотник решил не возвращаться на постой к Савватию, а отправиться прямиком к Потемкину, узнать, что там да как.
Спрямляя путь, молодой человек пошел лесом, по узкой заросшей тропке, огибавшей небольшое, но топкое болотце, издавна пользующееся среди местных жителей самой дурной славой. Больно уж коварное было. Вот вроде бы и лужайка, ан нет! Только ступи!
За лесочком, у тракта, толпились какие-то люди, наверное, воеводские, Никита Петрович не обратил на них никакого внимания, старательно обходя кочки – тропинка-то свернула к болотцу, и тут уж нужно было смотреть во все глаза.
А некоторые вот не смотрели! Бутурлин неожиданно для себя закашлялся, увидев посреди болота здоровенного румяного парнягу с рыжей косматой бородой. По возрасту – примерно своего ровесника. Парняга стоял по-хозяйски, широко расставив ноги, и истово молился, то и дело крестясь на церковную маковку. Одежда выдавала в молящемся человека непростого – парчовый, с золочеными пуговицами, кафтан, лазоревая, распахнутая на груди ферязь с длинными, завязанными позади узлом, рукавами. Ферязь тоже недешевая – с шелковыми вставками, да по виду – из доброго аглицкого сукна. Вот только шапки на парне не было – видать, позабыл, оставил…
– Господи, Господи, помоги мне в начинанье моем… – крестясь, громко шептал парняга.
Не слабый такой, крепкий – даст в лоб, мало не покажется, да! Да и, верно, тяжел… И как он только до сих пор в болото не провалился? Повезло, верно, ага…
Однако везение сие продолжалось недолго. Окончив молитву, детинушка в очередной раз осенил себя крестным знамением, повернулся, сделал широкий шаг… и со всей дури ухнул в разверзшуюся болотную хмарь!
– Да куда ж ты! Эй!
Опомнившись, Бутурлин скинул кафтан и тотчас же бросился на подмогу, протянул руку…
– Держись! Под себя, под себя греби!
А парень тонул, уже погрузился в болотину почти что по самую шею. Сопротивлялся, барахтался, да намокшая неудобная ферязь неудержимо тянула на дно…
Оп! Схватился-таки парняга за руку… Ну, однако же, и тяжел! Попробуй такого вытащи! Как бы самого в трясину не утянул.
– Давай, давай… Ногами, пробуй, толкайся! И-и-и… раз… и-м-и… два…
Летели прямо в лицо грязные холодные брызги, в сапоги за голенища уже набралась вода. И зипун, и порты намокли, отяжелели…
– И… еще разок… давай… и…
Выбрался парняга по грудь! Вытащили… А дальше уж пошло дело!
– Уфф! – усевшись на кочке, незнакомец вытер рукой лоб, мокрый то ли от болотной воды, то ли от пота.
Похоже, он ничуть не испугался, лишь, успокаиваясь, тяжело дышал. Голубые глаза смотрели властно и строго:
– Спаси тя Бог, брате! Ты кто будешь-то?
– Никита… Никита Петрович Бутурлин… служилый человек… помещик…
– То-то я и вижу – не из простых. Как сам, Никита?
– Да ничего вроде… Только вот вымок, да в грязи, ага.
– Так и я не сух. – Парень гулко засмеялся и, повернув голову, увидел бегущих в болоту людей. Нервная какая-то недобрая складка обозначилась у спасенного возле губ:
– О! Явились не запылились, – бросил он зло. – И где раньше были? Впрочем, сам же им и велел не мешать. Молитва, брат Никита, суеты не терпит.
– Оно так, – пытаясь стряхнуть налипшую тину, согласно кивнул сотник.
Детинушка расправил плечи – коренастый, сильный:
– Ну, что? Ты со мной?
– Да пожалуй, побегу в избу, переоденусь.
– Это правильно. Ну, давай, беги! Здравия тебе.
– И тебе не хворать, человеце.
Не очень-то удобно было сейчас мокрому да грязному стоять, Никита Петрович даже забыл у спасенного и имя спросить, да не до того было – скорей сейчас в избу, переодеться в сухое да махнуть чарочку!
Успел! Выпил чарку, переоделся – но только-только! Едва Никита Петрович накинул на плечи крестьянский кафтан детинушки Семена – уж, что было – как по крыльцу бодро вбежал вестовой:
– Господина сотника князь-воевода Петр Иванович сей же час видеть желает!
Махнув еще одну стопку – вкусная оказалась у Савватия медовуха! – Бутурлин быстро оделся да, прицепив к поясу сабельку, поспешил следом за вестовым.
Князь-воевода ахнул сразу же, едва Никита Петрович ступил на порог крепко натопленной горницы.
– Ой, Никитушка, тебя ли вижу? Это что это ты? В чем явился?
Бутурлин развел руками:
– Так это, княже… В болотину утром упал. А новой одежки нету!
– Господи, господи, – торопливо закрестился Потемкин. – Я б те свою дал… да, боюсь, не впору придется. Ох, Господи, Господи… Нам ведь к самому государю вот-вот идти, Никитушка! Ты слова-то мои ранешние помнишь?
– Так помню! А что? Государь уже здесь?
– Приехал только что, дождались! – воевода озабоченно покачал головой. – Государь отдыхать не возжелал – сразу в дела. Посейчас верфи осматривает, а потом и нас видеть захочет. Что? Одежку-то ладную совсем-совсем взяти неоткуда? Чай, пред царем предстанешь!
– Ну… – Никита задумался. – Разве что у рейтар. Они на днях стирались.
– Вот-вот! – обрадованно засмеялся князь. – Хоть у рейтар возьми… все не в армяке мужицком!
– А ничего, что платье-то немецкое будет?
– Ничего! Государь к полкам нового строя привычный. А уж там, сам знаешь: кто и русский – так по виду от немца не отличишь.
Вернувшись в избу Савватия, сотник первым делом растолкал своего приятеля рейтара:
– Эй, Жюль! А ну, хватит дрыхнуть! Да просыпайся же, черт бы тебя побрал!
– Ке? Кес ке се? Что такое? – продрал глаза спавший на широком сундуке француз. – Ты что с утра ругаешься, мон шер ами? Перепил вчера… А-а-а! Я смотрю, ты уже и сегодня выпил. Как это у вас говорят – пох-мье-лил-ся! И как не стыдно? Меня не позвал!
– Тебя добудишься, как же! – Никита Петрович хмыкнул и покачал головой. – Послушай-ка, майн фройнд. Сам государь приехал…
– О! Государь!
– Так мне бы к нему… А идти-то не в чем! Мое-то платье в грязи…
– Так возьми мой праздничный камзол! И сорочку дам – ее только позавчера стирали… Да все бери, друг! Там, в бане, сохнет… Там слуга мой, Марк. Скажешь – я велел. Он тебе и одеться поможет.
– Спасибо, Жюль! – благодарно просиял Бутурлин. – Я уж при случае отплачу, не сомневайся. Так, в бане, говоришь?
– Да, там… Скажи, я велел…
Слуга француза Марк действительно оказался в бане. Что-то достирывал, похоже, что свое – он вообще был весьма чистоплотным. Смазливый такой отрок, большеглазый, с тонкими четами лица и длинными темными локонами. В белой, с закатанными рукавами, сорочке, в узких коротких штанах, босой… Да в бане тепло было, еще со вчерашнего дня жар остался – чай, лето.
К приказанию своего господина слуга отнесся с полным пониманием, улыбнулся:
– Одежда? Да, конечно, что-нибудь подберем. Вы, господин, с месье Бийянкуром фигурою весьма даже схожи.
– Ну, тогда быстрее давай! Я раздеваюсь уже, а ты тащи одежку…
– Ага… сейчас… бегу уже…
Высохшая одежда рейтара, аккуратно сложенная, лежала здесь же, в предбаннике…
– Вот, месье… сорочка… панталоны… Ой…
– Ты что так смутился-то? – оглянувшись, весело выкрикнул молодой человек. – Мужика голого не видел?
Сказал… и тут же осекся. В предбаннике-то из приоткрытой двери жарило-светило солнце, насквозь пронизывая тоненькую сорочку Марка… так, что видно было все худенькое тело… и небольшая, но явно девичья, грудь с трепетными припухлыми сосками!
Господи… Так он девка! Ну да, ну да… вон, весь какой изящный… изящная… Премиленькая дева-то, ага! Только тощевата больно… Ах, Жюль, ну, пройдоха! И что ж он девку-то скрывал? Зачем отроком обрядиться заставил? Наверное, имелся в этом какой-то смысл. А иначе зачем же? Ну, подумаешь, не слуга, а служанка, кого у наемников этим удивишь? Ну, живут в грехе, так на то они и черти нерусские. Ай да Жюль!
– Ну давай, давай… Спасибо… Или как там по-вашему? Мерси.
Переодевшись, Бутурлин тотчас же явился к Потемкину. Шелковая сорочка, ослепительно белый накрахмаленный воротник, теплый немецкий кафтан, приталенный и короткий, широкие – и тоже короткие – панталоны-штаны, да ко всему высокие сапоги-ботфорты и короткий, с красным подбоем, плащ. На голове же – черная широкополая шляпа.
– Ну, Никита… – снова ахнул князь. – Совсем немец, ага… Ну, да пошли уж – государь видеть желает!
Государь остановился в специально выстроенной к его приезду избе, точнее говоря – хоромах, с высоким резным крыльцом и крытой галереей. В окна горницы были вставлено стекло, стол – накрыт суконной скатертью, на полу набросаны высохшие полевые цветы да пряные травы – так было тогда принято во всех домах, не исключая и царского.
Явившимся на аудиенцию еще пришлось подождать в людской, в толпе самого разного люда: какие-то важные бояре, деловитые дьяки, рынды… Из знакомых разве что рейтарский полковник. Впрочем, Потемкина многие знали, кланялись.
Наконец царский рында распахнул дверь:
– Князя-воеводу Петра Ивановича государь требует!
– Ну, я пошел, – сняв шапку, поспешно перекрестился князь. – А ты, Никита, жди. Уж позовет государь, да. Ну, а не позовет – знать, такое твое дело.
Мягко захлопнулась дверь. Застыли с бердышами рынды – здоровущие, румяные, с непроницаемыми лицами срамных греческих статуй. Статуи и есть! Вон стоят – не пошевелятся.
Снова отворилась дверь…
– Никита Петров сын Бутурлин…
Сотник поспешно снял шляпу… сердце екнуло – его! Сам государь видеть желает! Чтой-то выйдет со встречи той? Ну, что зря гадать? С богом!
Вдохнув, словно перед прыжком в холодную озерную воду, Никита переступил через порог и, отвесив поясной поклон, поднял голову… столкнувшись взглядом с тем самым парнягой, коему еще поутру помог выбраться из болотины! Ну, да – он и есть. Лицо круглое, румяное, рыжеватая борода, пронзительный взгляд голубых глаз… Неужто этот парняга и есть государь? Алексей Михайлович!
– Ох ты ж, господи! Кого я вижу! – парняга… да какой там парняга – царь! – тоже узнал Никиту. Улыбнулся покровительственно: – Ну, входи, спаситель, входи. А мы тут с князюшкой как раз про тебя решаем…
Решилось! Как и ожидали Бутурлин с воеводой Потемкиным, Никита Петрович царской волею направлялся в Ригу, вражеский, принадлежащий шведской короне, город. Задание было такое же, как когда-то в Ниене: ехать как можно быстрее и тайно, вызнать все, что можно, об укреплениях, о войске, о запасах и, как царское войско подойдет к городу, выбраться за стены да обо всем доложить. Ну, а пока не подошло войско, поелику возможно – докладывать через купцов, шифрованными посланиями на имя ближнего царского человека Афанасия Ордина-Нащокина, который как раз сейчас в царской свите присутствовал и свое наставление дал.
Афанасий Лаврентьевич Никите пришелся по душе. В скромном кафтане, с редковатой бородкой, Ордин-Нащокин, как и Никита Петрович, был выходцем из небогатого помещичьего рода, лишь умом своим добился – и добивался! – значительных чиновных высот. Государь давно уже поручал ему самые важные дела, карьера Афанасия Лаврентьевича началась еще в тысяча шестьсот сорок втором году от Рождества Христова, участием в установлении новой русско-шведской границы уже после Столбовского мира. К слову, князь Петр Иванович Потемкин о сем достойном муже сказал так:
– Нащокин – человек умный, знает немецкое дело и немецкие нравы знает же. Говорун и бойкое перо! Начитан, немецкой и польской речью владеет, еще и латынь ведает. Тебе, Никита, беседа с ним по нраву придется. Слушай да на ус мотай.
Вот молодой сотник и слушал, и мотал…
– А вы, значит, тот самый молодой человек, о котором мне говорил государь, – старший царский дьяк Ордин-Нащокин принял визитера в небольшой горнице, располагавшейся в недавно выстроенной избе, в коей находился еще и небольшой местный приказ, непосредственно подчинявшийся воеводе Семену Змееву и распоряжавшийся на верфи всеми хозяйственными делами.
– Ну, садитесь, садитесь, Никита Петрович, вот, на стул. Поговорим по-простому, не чинясь… Я ведь, как и вы, не родовитый, из простых… Sprechen Sie Deutsch? War es in Riga? Kennen Sie jemanden von dort rathman oder Kaufleuten?
Перейдя на немецкий, Афанасий Лаврентьевич сразу же отбросил все свое радушие и стал говорить по-деловому – четко и жестко.
Молодой человек отвечал на том же языке, точно так же четко:
– Немецкую речь знаю. В Риге ранее не был. Знаю некоторых купцов – некоего Фрица Майнинга из братства «черноголовых» и… и герра Шнайдера, переехавшего в Ригу из Ниена. Правда, жив ли он – того не ведаю?
– Братство «черноголовых»?! – Ордин-Нащокин азартно потер руки. – О, это хорошие связи. «Черноголовые» имеют большое влияние на рижский рат! И не только на рижский.
Никита покачал головой:
– Боюсь, ничего хорошего из этой связи не выйдет. Мы с герром Майнингом весьма в натянутых отношениях. Хотя вряд ли он меня так уж хорошо запомнил. Мы и виделись-то всего пару раз.
– Запомнил, не сомневайтесь, – жестко уверил дьяк. – Он же купец! Мало того – казначей братства. А у такого рода людей обычно очень хорошая память. Теперь вот еще что… – Афанасий Лаврентьевич задумчиво забарабанил пальцами по столу, покрытому тонкий английским сукном. – Хочу предупредить вас о шведском главнокомандующем, Магнусе Делагарди, графе Леске. Он же – генерал-губернатор Лифляндии, бывший фаворит королевы Кристины и дядя нынешнего короля. Кстати, Магнус – сын того самого Якоба Делагарди, что когда-то вместе со славным нашим воеводою Михаилом Скопиным-Шуйским разгромили опаснейшего самозванца – Тушинского вора, возомнившего себя царевичем Дмитрием. Потом Якоб захватил Новгород… Давняя история, да. Но! Что я хочу сказать: Магнус ничуть не глупее своего славного отца! Умен, образован, начитан. И весьма деятелен! К тому же – он богатейший человек Швеции! Это очень опасный и достойный враг. Постарайтесь не оказаться без особой нужды в поле его зрения. Впрочем, возможно, как раз это-то и понадобится.
– Я запомнил, – спокойно кивнул Бутурлин.