Возвращенный на службу Николаем и прошедший проверку на преданность в Верховном уголовном суде по делу декабристов, Сенявин наконец-то был отпущен к флоту.
В парадной зале Морского собрания адмирал собрал флагманов и корабельных командиров.
– Мне велено его величеством отныне возглавлять комиссию по возрождению и совершенству нашего флота! – объявил он. – Начинать же я решил с проверки эскадр практических и посему в нынешний год самолично поведу их в море!
Сенявин бросился на флотские дела истово, так, наверное, припадает к источнику живительной влаги изможденный дорогой путник… За плечами ж флотоводца было два долгих десятилетия отставки и забвения…
Едва суда капитан-командора Беллинсгаузена вернулись из Средиземного моря в Кронштадт, до Николая Первого стали поступать сведения, что английские крейсеры уже вовсю "охраняют торговлю" в Архипелаге. Там же объявилась и так называемая "летучая эскадра" французов.
– Каюсь, что надо было слушать не вора, а моряка! – признал свою ошибку Николай Первый, помятуя о не столь давнем споре Сенявина с Моллером по возвращению Беллинсгаузена на Балтику. – Теперь надо думать о посылке новой эскадры, иначе мы можем остаться на обочине!
За полтора года царствования Николаю Первому удалось несколько поправить дело с флотом, но не настолько чтобы вернуть ему всю былую силу. Было очевидно, что идти в столь грозном виде, как в прошлую Сенявинскую экспедицию никаких кораблей не хватит, ведь надо было еще оставить флот и на Балтике! А потому в настоящих обстоятельствах можно было говорить лишь о посылке небольшой вспомогательной эскадры.
Сам император, готовясь к кампании 1827 года, весьма детально самолично расписал новый штат флотского экипажа, которого вполне должно было хватать на укомплектование линейного корабля с фрегатом, все боеспособные корабли и суда император разделил на две дивизии: синего и белого флага.
Дивизия Синего флага считалась в то время 1-й дивизией, а дивизия Белого флага – 2-й. В каждую из дивизий входили отныне по три бригады, а каждая бригада состояла из трех экипажей. Впоследствии в 1829 году, по мере постройки новых судов, была сформирована и 3-я дивизия Красного флага.
Корабли Балтийского флота готовились к предстоящей морской кампании. Один за другим выходили на рейд: "Князь Владимир", "Святой Андрей", "Изекииль", Александр Невский", "Азов", "Гангут", фрегаты "Константин", "Вестовой" и "Кастор". За ними остальные. Все они образовывали эволюционную эскадру, командование которой вручалось адмиралу Сенявину. Согласно воле императора, им надлежало за летние месяцы «отработать практические эволюции в море». Вот уже и команды переселились из казарм в еще сырые от снега и дождей палубы. Младшие флагманы вице-адмирал Ефим Лутохин и контр-адмирал Логин Гейден подняли свои флаги. Первый на "Владимире", второй на "Андрее".
Помимо сенявинской эскадры готовилась к практическому плаванию суда гвардейского отряда под началом директора Морского корпуса Ивана Крузенштерна, брандвахтенные фрегаты, различные транспорты и мелкие суда.
Всего в море должны были в полном составе отправиться двенадцать флотских экипажей. Давненько такого не было!
Флотские ликовали:
– Неужели и взаправду возрождаться начали! Неужели теперь и плавать, и служить будем по-настоящему, а не маршировать до одури на плацах солдатских!
А вокруг все только и говорили, что о скорой возможной войне и, хотя никаких неофициальных заявлений не было, газеты ежедневно доносили все новые и новые тревожные вести с Балкан. Естественно, что и в капитанских салонах, и в мичманских выгородках обсуждали один и тот же вопрос: будут ли воевать? Затем уж терялись в догадках с кем и когда! Ходили упорные слухи, что будет снаряжаться эскадра в Америку помогать испанцам, восстановить их пошатнувшееся могущество, однако все сходились во мнении, что, все-таки, было бы лучше помочь грекам.
Логин Петрович Гейден
По-своему тревожились и матросы:
– Неспроста нынче главнокомандовать над нами самого Сенявина приставили, видать что-то серьезное затевают!
Изо дня в день младшее офицерство изводило вопросами старших, те, в свою очередь, донимали старших бригадных, да эскадренных начальников. Наконец, флагмана, устав от расспросов, заявились к Сенявину.
– Дмитрий Николаевич! – обратился от имени всех вице-адмирал Лутохин, – Что в столице говорят? Куда мы ныне форштевни свои повернем? Уж, не в Средиземные ли воды?
Сенявин лысую голову почесал, глаза прищурил. Старый адмирал был не только опытным моряком, но и дипломатом известным.
– Кто знает, господа! – только и сказал. – На все монаршая воля. Куда пошлют, туда и двинемся!
А спустя несколько дней, лег на сенявинский стол, доставленный императорским флигель-адъютантом пакет. Ножичком для резки книг вскрыл его адмирал. Рука при этом дрожала то ли от старости, то ли от волнения. В пакете оказалось высочайшее повеление о немедленном довооружении и следовании эскадрой к берегам Англии. Текст повеления гласил: "Господин адмирал Сенявин, избранный высочайшей ответственностью к принятию главного начальства над эскадрою, отправляемой из Кронштадта, имеет следовать по данной ему уже инструкции в Портсмут. По прибытии в Англию и предварительном сношении с пребывающем в Лондоне послом князем Ливеном г. адмирал Сенявин по воле Е.И.В. отделит от эскадры, ему вверенной, и по собственному его выбору 4 линейных корабля, 4 фрегата и 2 брига для составления эскадры под командой контр-адмирала Гейдена. Эскадре сей, назначается идти в Средиземное море…"
Сенявин, бумагу прочитав, остался недоволен:
– Турок не то, что бить, даже стращать запрещается! Да и какая сила десяток судов? Тут как бы самим на чей-нибудь кулак не нарваться!
Так как послание Николая было секретным, то разглашать его адмирал не посмел. Эскадра готовилась к плаванию в полном неведении. Сенявин велел лишь предельно ускорить все работы.
Буквально на следующий день подоспела и бумага начальника Главного штаба Моллера, разъясняющее императорское повеление: "… Высочайшая Государя Императора воля есть, дабы в. в. пр-во во время плавания вашего приложили все старание довести эскадру экзерцициями и строгой военной дисциплиной до должного совершенства по всем частям морской службы. Когда эскадра, вам вверенная, совершенно будет готова к предназначенному ей плаванию и сделан будет депутатский смотр, вы, г. адмирал, при первом попутном ветре благоволите сняться с якоря и следовать в Портсмут. На вашем пути не оставьте зайти сперва в Ревель, потом в Свеаборг и быть на рейдах сих портов не более 3-х дней в каждом… Ежели в Портсмуте не получите особых повелений, то следовать вам в Брест и там, пробыв несколько дней по вашему усмотрению, идти в обратный путь к Кронштадту…"
Современники вспоминают, что в те дни Кронштадт напоминал разворошенный муравейник. Все куда-то спешили, каждый что-то тащил. Повсюду сновали шлюпки и баркасы, ялики и прочая портовая мелюзга. У складов с припасами очереди преогромные. Случались и скандалы. Приходят, к примеру, матросы с "Азова", а там уже команда с "Гангута" бочки катит.
– Мы первыми тута стояли! – пропихиваются "азовцы".
– Ишшо чего! – напирают гангутские. – Наш шхипер еще с вечера под тутошними воротами дрых, место держал! Скажи, Трофимыч!
Спорщиков утихомиривали чиновники интендантские:
– Хорош лаяться! Всем мякоти пороховой насыпем. Еще полыхнет, не возрадуетесь! Таш-шы бочата!
– Тьфу ты, – плевались, расходясь, матросы азовские да гангутские. – Не накаркал бы черт языкатый!
К главным силам эскадры, согласно плана, позднее должны были присоединиться фрегаты "Константин" и "Вестовой". Первый из них был задействован для отправки в Голландию семейства посла князя Волконского, а второй для перевозки в Ревель со всем огромным скарбом семью и свиту графа Кочубея.
"Вестовому" отчаянно не повезло. Вначале он долго ждал прибытия Кочубея с домочадцами и слугами, затем вышел в море, но вернулся из-за штормовой погоды. Второй раз плыть морем Кочубей наотрез отказался:
– Уж больно у вас сильно качает. Почитай всю душу у меня вывернуло, одной желчью и плевался! Лучше уж я до города Ревеля в коляске проедусь! На фрегате осталась лишь графская прислуга и имущество. Вновь выйдя в море, "Вестовой" у самого Ревеля выскочи на камни. Трое суток моряки пытались спасти судно, а затем съехали на берег. "Вестовой" разбило волнами, а вместе с ним ушло на дно и все кочубеевское барахло. Слава Богу, хоть все живы остались.
Адмирал Сенявин первоначально планировал включить "Вестовой" в отряд Гейдена и таким образом фрегат вполне мог бы принять участи в Наваринском сражении. Командир "Вестового" капитан-лейтенант П.Б. Домогацкий за потерю судна был отдан под суд и после проведенного разбирательства изгнан со службы.
Незадолго до выхода в море эскадры вернулись в Кронштадт со Средиземного моря суда отряда Беллинсгаузена, укомплектованные офицерами и матросами гвардейского экипажа: "Царь Константин" и "Елена". Моллер настаивал, чтобы Сенявин включил их в эскадру. Но тот наотрез отказался.
– Гвардейские команды уже в Петербург сбежали отдыхать от трудов праведных и веселиться, а новые еще только осваиваться начали. Куда их сейчас опять за пять морей гнать. Пусть к плаванию готовятся со всей серьезностью и без спешки авральной!
– Но ведь от этого эскадра ваша слабее станет! – не унимался Моллер.
– От того, что два не готовых судна в ней состоять не будут, она, наоборот, станет сильнее! Что же касаемо участия в плавании средиземноморском, то, помяните мое слово, что одним отрядом грейговским все не ограничится и нам еще не раз придется посылать туда новые эскадры! Коль с турками драку затеваем, то там всем делов хватит!
Но командиры судов капитан 2 ранга Зеленой и капитан-лейтенант Епанчин горели желанием успеть выйти в море со всеми. На "Царе Константине" и "Елене" авралили круглые сутки.
В конце концов, Сенявин согласился взять их до Портсмута.
– Прилежание и старание ваше награды достойны! – сказал он довольным командирам.
К удивлению многих, и сам старик Сенявин не ограничивался чисто начальственным делом, а лично разъезжал по кораблям вверенной ему эскадры, вникая там в каждую мелочь вплоть до проверки ружейных замков. А бумаг у него все пребывало. Особенно много забот было с парусами. Как обнаружилось, выданные в порту паруса, оказались сгнившими.
– А что мы сделать можем, когда столько лет на складе провалялись! Новые- то и забыли, когда присылали!
Сенявин же требовал только надежные и непременно три комплекта.
– Ежели нет трех, давайте хотя бы один надежный, а остальные парусиной! Сами в походе шить будем, а гнилья не возьму!
Известие о том, что адмирал требует три полных парусных комплекта, уверило в том, что намечается большое плавание и последних скептиков, ибо по Балтике всегда обходились и двумя.
Вслед за императорским указом прислало свою инструкцию министерство иностранных дел, затем целой грудой предписаний и разъяснений разродился главный Морской штаб.
Приезжала и комиссия депутатская: вице-адмиралы Пустошкин, Галь, Огильви, контр-адмиралы Крузенштерн с Головниным да капитан-командор Митьков. Во главе комиссии известный мореплаватель вод дальневосточных адмирал Гавриил Сарычев. Депутаты корабли осматривали тщательно, но вели себя деликатно, помня об авторитете командующего. Сенявин принимал всех радушно, но особо был рад своему соплавателю по прошлой Средиземноморской экспедиции Митькову.
– Ну, Феденька, здравствуй! Давненько мы с тобой не виделись! – целовал его при встрече. – Поплыли со мной, душа моя!
– Да я бы с дорогой душой, Дмитрий Николаевич! Вам ли не знать, сколь люблю я наше дело корабельное! – разводил тот в стороны руками. – Да вот приставили меня к делам береговым и, как червяк в земле, в бумаженциях нынче роюсь и все никак из оных выбраться на свет не могу!
А в один из дней на эскадру внезапно пожаловал и сам император Николай Первый. С ним вице-адмирал Моллер, генерал от инфантерии Дибич и новый "куратор" флота князь Меншиков.
На правом – парадном трапе флагманского "Азова" его встречал сам Сенявин и командир корабля Лазарев. Эскадру Николай застал врасплох. О его приезде никто не знал, и к приему не готовились. На "Азове" не успели даже вызвать караул, а матросы с офицерами выстроились, как были, в рабочем платье. Но император разносов не чинил. Осмотрев сначала "Азов", а затем стоящий подле на якоре "Гангут", Николай заявил, что ходом работ вполне доволен.
На этом, однако, внимание императора к уходящим кораблям не кончилось. Оставаясь в Кронштадте, он теперь наезжал на эскадру почти ежедневно. В один из таких приездов Николай прихватил с собой и союзных послов: английского и французского. Объехав все корабли, высокие гости прибыли на "Азов". Показывая послам корабельный арсенал, император обратил внимание на искусно выложенные там из ружейных замков имена великих побед: Гангут, Ревель, Чесма. После последнего слова была буква "и".
Александр Сергеевич Меншиков
– Что значит эта буквица? – обернулся Николай к сопровождавшему его Лазареву.
– Сие означает дальнейшее продолжение всех выше выставленных имен! – отвечал лихой моряк.
– И что же будет дальше? – поинтересовался царь, улыбаясь.
– Имя первой победы флота Вашего императорского величества! – был достойный ответ.
– Что ж, – покосился на притихших послов Николай Первый. – С такими молодцами ждать мне придется недолго!
Командиру он объявил благодарность, офицерам – благоволение, а команде по два целковых, по двойной порции вина и "приварок" в два фунта мяса каждому.
Данному своей супруге слову – сделать из ее у кузена мичмана Корнилова настоящего моряка, Лазарев остался верен. Незадолго до выхода из Кронштадта, на переходе морем обходя корабль, капитан 1 ранга зашел в выгородку над кубриком, где квартировали мичмана. А зайдя, остановился в изумлении – все свободное пространство выгородки было буквально завалено связками французских любовных романов.
– Кто у вас здесь охотник до этой дряни? – спросил он сурово.
– Корнилов! – был робкий ответ.
– Вестовой! – не оборачиваясь, крикнул Лазарев. – Весь хлам за борт! Сам же виновник был зван в капитанскую каюту после вечерних чаев.
– Вот, что, Владимир Алексеевич, – подошел к замершему в дверном проеме мичману капитан "Азова". – На сем вашим фривольностям конец! Отныне станете читать лишь вот эти книжицы. От них и дури в голове не будет, а польза несомненная. С этого я и начну ваше воспитание!
На столе стопкой лежали толстенные тома навигации, морской практики и жизнеописания великих флотовождей.
В ночь перед уходом эскадры император прибыл на "Азов" вновь. Была полночь и разбуженные свистками сонные матросы, одеваясь на ходу, стремглав выскакивали из люков.
– Снимайтесь с якоря! – объявил Николай, следуя, во главе свиты, на шканцы. Оповестив эскадру фонарем о начале движения, "Азов" первым воздел паруса и положил руль на вест. Белая пузырящаяся пена с шипением отхлынула в стороны. Упираясь грудью в вымбовки, матросы выхаживали якорь. За кормой быстро окутывалась облаками парусов остальная эскадра. Ловя ветер, корабли постепенно набирали ход.