– Встаньте в строй, унтерштурмфюрер.
Браво щёлкнули каблуки. Юрген Ханс, не скрывая счастливой улыбки, быстрым шагом направился к своей танковой роте.
Фон Дитц морщась от стелющегося по развалинам едкого дыма, кашлянул в кулак, поправил форменный тёмный галстук.
– Война отняла у меня юность, как у большинства из вас. Так, что когда будете в отпуске…спешите наверстать упущенное. У нас, как и у лучших ребят СС, одна философия: убей или умри. Но этот девиз для войны…Там, в родном Фатерлянде – он широко улыбнулся, – к аббревиатуре СС рекомендую добавить ещё одну «С» – «ССС» – выжмите педаль акселератора до отказа…Дайте, полный газ: секс, садизм и снобизм! Пусть это, как эротический сон-фантазия в пятнадцать лет, – прибудет с вами и в спальном грехе в борделе, и на весёлой пирушке с друзьями!
– Браво-о!
– Виват экселенс!! Мы с тобой!…
– Scheibe! Ficken bumsen blasen! – фон Дитц по-казарменному грязно выругался в адрес «партизанских говнюков». – Видит Бог! Я думал, что достиг всего, когда заслужил в Северной Африке два «Айзенкройца» – 1-й и 2-й степени. Генерал Роммель – Лис Пустыни, представил меня тогда к Рыцарскому кресту…Позже, в Северной Европе я был награждён вторым Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Фотографируясь в Берлине в парадной форме…делая студийный портрет, я был уверен, что добился чего хотел, и весь этот безумный мир у меня в кармане…Но оказавшись здесь, на Восточном фронте, иллюзии полетели к чёрту…Всем нам открылась другая правда…Prost! Дьявол нас всех побери! Советская Россия оказалась крепким орехом. Прав был Бисмарк: «Чтобы убить русского, его дважды надо проткнуть штыком и пнуть сапогом, только тогда он упадёт». Да, наши генерал-фельдмаршалы жестоко просчитались. Этих русских приматов с гранатами оказалось втрое больше нас…Ну что ж, плева-ать!
Ротные командиры, стоявшие у своих «тигров» и «пантер», увидели, как оборачивается в их сторону лицо Железного Отто – белое, словно высеченное из снежного мрамора. В побелевших, с расширенными зрачками глазах брызгало бешенство. Он вдруг засмеялся, вспомнив утренний разговор со своим заклятым личным врагом майором Танкаевым, сначала беззвучно, сжав зубы, тряся головой, дрожа, как в лихорадке. Потом во всю грудь, заходясь клёкотом, раскрыв широко ледяные глаза, грохоча хохотом, брызгая слюной.
– Р-русские! Да, тысячу раз да-а!! Отлично, господа!! Значит будем истреблять этих грязных свиней в три, в десять раз больше! Чем плох мясной, кровавый рулет из их большевистского месива?! Испытания, кровь – цементируют нацию! Рейхфюрер Гиммлер сказал: «Уничтожение врагов Рейха – наша профессия, священный долг СС! Убивайте всегда и везде, как можно эффективнее и прочь из головы – беззубый лживый пацифизм. Фюрером и судьбой нам – арийцам дано право убивать любого, кто встал на нашем пути! Если надо, то надо. Если случилось – это случилось. Покаяния здесь не уместны. Сожаления не профессиональны, преступны и подлежат суровому наказанию! Помните, о своей исключительной миссии! Мы немцы – это zeitgeist!Дух времени и новый мировой порядок».
Отто фон Дитц широким шагом прошёлся вдоль командирских танков, вернулся к месту, где ещё минуту назад находился раскладной стол. Охватил взглядом шеренгу.
– И последнее! За этими руинами Волга! За этими домами – конец войны. За этой рекой золотоносный Урал и белые пляжи Индии. Сказочные сокровища, пальмы, бенгальские тигры, слоны лукавых раджей и бархатный песок для измученных ног легионов Третьего Рейха! А в Индии, – фон Дитц плотоядно улыбнулся длинной белой улыбкой и подмигнул всем сразу, у всех шлюх по шесть рук. Только представьте этих сочных, как фрукты, грудастых шлюх на броне ваших «тигров»!.. Только представьте, что эти златоглазые бесстыжие потаскухи…одновременно могут сделать шестью руками? Barenkiller…Nutten ficken! До этих благословенных пляжей не смогли дойти легендарные гоплиты Александра Македонского…Но мы дойдём, будь я проклят! Эй, может, кто-то не хочет со мною в Индию?
Одобрительные, возбуждённые выкрики танкистов ружейными хлопками разлетелись окрест.
– Помните! – Железный Отто повысил голос. – Жизнь идёт медленно, а проходит быстро. Особенно на Восточном фронте. Помните об этом. Берегите себя! Вы нужны мне и Великой Германии. За вас, мои бесстрашные die ritter! – Он поднял серебряную рюмку на уровень груди и, сохраняя военную выправку, не опуская локоть, допил её до конца. – По машинам! Бог с нами!
Глава 6
…Чумазое солнце с ликом, похожим на мятый избитый гонг, дыбилось нал Сталинградом, и там, где оно пробивалось сквозь грязные-кровавые бинты дымов, над чёрными гробами развалин цедился на землю мутный, как горчичный отвар свет.
Комбат Танкаев, после разговора с комдивом, окрылённый бодрящей вестью Кошевенко, покинул душный насквозь прокуренный блиндаж, всматривался в заснеженное, в утренних длинных тенях, пространство перед промышленной зоной. Привычно делил на отрезки дистанцию возможной контратаки. От угла развалин городской общественной бани, за которым укрывался, до перевёрнутого вверх дном, с откусанной снарядом кабиной, сгоревшего немецкого грузовика, от которого на седой снег ложилась уродливая тень. От грузовика до покосившегося фонарного столба с остановившимися часами, исклёванного пулями, ослеплённого светофора. От него до исстрелянной легковушки, превращённой в дуршлаг, уткнувшейся смятым бампером в грязно-жёлтый фасад, рябой от попаданий. Это были рубежи залегания, куда, под прикрытием танков и боевых машин подполковника Ребякова, по приказу из штаба командующего Чуйкова, должны были подняться на штурм заводских цехов батальоны 472-го стрелкового полка, оставляя на снегу зигзаги-вереницы следов, багряные кляксы раненых и десятки – сотни убитых.
…близко, в тылу приглушённо, как медвежий выводок, приглушённо рычали моторы танков, готовых выдвинуться на прямую наводку, сделать несколько выстрелов, расшибая вдребезги подъезды и окна, вырывая куски домов, и снова отпрянуть, уклоняясь от гранат и снарядов противника.
Танкаев смотрел на мутную полуду небес, мешавшую наблюдать, опасаясь, что, набрав силу солнце, ослепит атакующие цепи.
– Цх-х, – щёлкнул он языком, – используют нас, как зубило!…Прав Кучменёв…Долбим и долбим в одном направлении! Только на нашем участке и ляскает челюстями война, а на других чаи гоняют и двухрядку растягивают, будь здоров. Оно понятно… чужие псы дерутся, свой не мешает…– прислушиваясь к канонаде Мамаева кургана, итожил он. Там, с мощным хрустом и скрежетом шёл жестокий бой. На окопы и баррикады защитников, как жуткие, закованные в броню чудовищные твари, наползали танки генерала Хубе.
– Шшш-шшш-шшвву-уууу-уу-оо…Гууух! Гу-ууу! – плыл-рокотал разрывами оттуда хрипатый, остервенелый гул.
– Всо вэрно. Волк улыбаетца, жрёт барана. И за что нас в штабэ…так нэ взлюбили!.. Кнопкодавы чёртовы. Вай-ме! Только мы и воюем…– на аварском зло выругался Магомед и тут же горько усмехнулся своим доводам. – Э-э, на войне каждый командир думает, что всэ снаряды его…Что в его окопах самое пекло…Что его позиции больше других в огне.
Но в каждом домысле, равно в шутке, – есть доля правды. Как и, окопавшиеся по флангам, впритык батальоны соседей: подполковника Соболева и майора Воронова, – его, Танкаева, личный состав ежедневно нёс потери. Прибывшее из-за Волги пополнение было не обстреляно. Взводные-ротные командиры, что сожжённые спички, сменявшие раненых и убитых предшественников, казались ему зелёными курсантами, толком не нюхавшими пороха, не знавшими, что делать в горячие, ответственные моменты боя. Ему вдруг вспомнился командир взвода лейтенант Сазонов. Рослый, раскормленный любящей мамочкой сын. Со школьной чёлкой, стриженный под полубокс, с растерянными глазами, лоб, нос и пухлые-сдобные щёки лица, обпачканные грязью и пороховой гарью, бурые, как глина, обожжённая на солдатских кострах, – выражало страх и брюзгливое недовольство.
– Товарищ комбат! Товарищ комбат…Беда-а… – по-детски канючил он. – Поспособствуйте!
– ?
– Солдаты ропщут…Слушать меня не хотят!
– ??
– Закалки, сноровки у них не хватает, товарищ комбат…
– А ты кто-о? Командир, мать твою…или торба с дэрмом?
Гдэ личный пример? Гдэ огонь в глазах? Гдэ твой командирский голос! Закалку и опыт пуст набирают в бою! Да и нэ в одной ей дэло! Вах! Штык, как мэч, Сазонов! А мэч, плечом силён. Дошло-о?
– Так точно. А войсковая выручка будет, товарищ майор? – не унимался взводный.
– Должна быть, лейтенант. Ка-ак нэт? Обязательно будет.
– А вы уверены в этом? – глаза Сазонова готовы были выскочить из орбит.
– Уверэн-мерин, Сазонов. Как будем дратца с фрицэм так и будэт! Умирай гдэ стоиш-ш! Но «ни шагу назад!» – слышал такой приказ товарища Сталина!
– Так точно!
– Совэтские войска уже нэ раз, выдэрживали сильнейшие таранные удары врага! – гремел возмущённый комбат. – Убэждён, лейтенант: выдэржем ещё…и перэйдём в решающее наступление! А тепер-р, кр-ругом, лейтенант! Мар-рш, на свои позиции. И дэржат рубэж до конца!
– Есть держать рубеж до конца.
Между тем тревожиться было о чём. Штурмовая стрелковая группа, усиленная речным десантом, была недостаточно сплочена и слажена. Да и когда этим было заняться? А её всё бросали и бросали вперёд, в одном направлении, и она углублялась в кварталы, не имея надёжных флангов. Всё это мучило и терзало комбата. Он, почём зря, срывал своё раздражение-гнев на ротных командирах, у которых в бою погибли солдаты или попали в плен. Потом жалел, на офицерских оперативках находил способы загладить свои «кавказские срывы». Да на него собственно никто зла не таил. Значили: в бою Танкаев за спины ребят не прятался, своих не бросал!
Зато его в свою очередь костерило и распекало начальство, особенно начштаба полка полковник Криулин.
– Танкаев, тебе что майорские погоны надоело носить?! Я тебя только об одном прошу, будь ты не ладен…Ты не на скачках в своём Дагестане! Держи в узде кипучую кр-ровь! Не бросайся к чёрту на рога…И не попадай всем батальоном в плен!.. Хоть по частям, бес тебя дер-ри…в три присеста…А то на ком мать-перемать, буду зло скрывать?!
…Рядом в крутом изгибе траншеи, что под прямым углом выходила вперёд, укрылись автоматчики-бронебойщики. Не видя комбата, бойко звучали напряжённые голоса.
– Я прежде думал, Семён, наше начальство ни черта не смыслит в России…
– Ой-е! Это ж как тебя понимать, Тимоха?
– Но, похоже, и немчура в ней ни хера не петрит. В смысле, как воевать…
– Да, иди ты! Оно, оне…всю Европу на жопу посадили. Причесали под Гитлера – волосок к волоску. Там у них все народы по одной половице ходят, как шёлковые…Да и нас жмут, как девку.
– В Европе да-а…Они все разложили по полочкам…Да вот для России…видать, полочек нет. Крылата она волей с дремучих времён.
– Это с каких-таких «дремучих времён», Коротков? С царёвых чо ли? Я чой-то в толк никак не возьму, на чью ты мельницу воду льёшь, Тимоха?
– Да ни на чью, дура! Думаю, рассуждаю вслух…Мне, может, и шить-то осталось…на один чих…
– Вот, вот, ты лучше про себя хлопочи, Коротков. Не то старший политрук…Живо бестолковку твою, как ночной горшок, продырявит, сам знаш…
– А я слыхивал от паромщиков, Сеня, будто Сталин мира запросил. Готов Украину фрицам подарить…А Гитлеру падла…хочет оттяпать земли до Урала.
– Губа не дура, чо ж не до Камчатки? Эко скрестились наши дорожки с грёбанным немцем. Да с ним «родимым» всё ясно. А вот как у нас с провиантом? Ты ж был, ноне на реке, Крупинку за крупинкой гоняем с дубинкой. Да, разве, ты Семён, в другом месте ложкой скребёшь?
Комбат, задетый за живое, особенно насчёт «тов. Сталина», хотел было выяснить, в каком взводе растут такие языки? Как вдруг мир сотрясся до основания – рявкнули батареи тяжёлой немецкой артиллерии. Жуткая сплошная стена разрывов высотой с пожарную каланчу отделила батальон от противника.
– Ложи-ись! Ложи-и-ись!
– Хорони-и-ись!! – со всех сторон летел цепной застуженный лай взводных и старшин.
Новые громовые залпы тяжёлых орудий, косматые столбы разрывов рвали барабанные перепонки, осколки рубили-секли живую плоть. Махровые фонтаны взрывов ковши и лопаты колючей земли заживо хоронили солдат, швыряли в лица тугие шматы жары; повсюду несло взрывчаткой, опалённым мясом и горелой костной мукой…Обезумевшие люди шарахались в окопах, дико орали, отскакивали в стороны, падали, снова наступали на лица, руки накрывая изуродованными телами горячие влажные лунки разорвавшихся в траншеях мин. Артобстрел засасывал-накрывал бойцов, заворачивал их в огромный вонючий войлок, прожигаемый красными взрывами.
…Танкаев, пробираясь к блиндажу связи, перемахивая через трупы, как и другие был оглушён грохотом гудевших фугасов, рёвом снарядов, видел серо-седой дым разрывов, взлетавшие в небо косматые столбы земли и каменной крошки, пунктированные молнии трассеров, сшивавших края разрушенных зданий.
Окутанный дымом, он, как загнанный зверь, ворвался к связистам. Не обращая внимание на вскочивших, рявкнул в сердцах:
– Какого хрена малчыт наша артиллерия?!
– Товарищ май…
– Немец выкорчёвывает нас с рубежей! Срочно установить связ с пушкарями.
…Вера Тройчук на мгновение оторвалась от рации, по которой пыталась связаться с командиром противотанковой батареи капитаном Антоновым, бросила через погон:
– Телефонная связь с батареей нарушена…
Ревущий оркестр залпового огня на мгновение заглушил режущий воздух свист…Все поневоле пригнулись ужались кто как…Осколочный снаряд свирепо бухнул в глубине второго этажа, окончательно проломив треснуто бетонное перекрытие, сотряс потолок и толстые двухметровые стены подвала, затуманив его клубами пыли и дыма; следом взахлёб заахались хриплые взрывы, но уже чуть в стороне, давая людям послабку.
– А рация на кой чёрт! – Магомед щёлкнул оскаленными зубами, как волк.
Она не узнала чёрного от копоти-грязи его озлобленного лица. Не смея вставить лишнее слово, приникла к рации, вгоняя позывные артиллеристов в её рыхлые трески и шелесты.
– Товарищ комбат, «Астра» на связи…– протянула ему наушники.
– «Астра»! Я «Ветер»…Что случилось, «Астра»? Шквальный огонь фрицев…Зачэм нэт прикрытия! Несём большие потери…Приём.
Размазанный металлической кистью, затуманенный шкворчащими щелчками эфира, голос командира батареи докладывал:
– «Ветер», понял тебя…Дважды связывался со штабом полка… «Берег» получил от «Звезды» приказ не стрелять. Приём.
– Иай, шайтан! Почэму? Как нэ стрэлят? «Астра», приём.
– Что? Повтори ещё раз! Нет, не годиться…Так точно. Что бы не выдать наших огневых точек. Огонь только по танкам и пехоте противника.
– Значит поддэржки не будэт?!
– У меня приказ. Держись, «Ветер». Конец связи.
– Э-э…дэлль мостугай! – Он повертел в пальцах бесполезные наушники, бросил на стол. Медленно повернулся и так же медленно сел на железный стул. На его мужественном орлином лице с высокими медными скулами появилось мучительное выражение отчаянья и затаённой ярости. Вера почувствовала, как на мгновение остановилось её сердце в груди, словно его подрезали острым, и она секунду жила без сердца.
– Что? Что слу-чи-лось, Миша? Товарищ комбат! – неловко поправилась она, краснея ушами.
– Точно не знаю…Из полка сообщают… – Он осёкся, сыграл желваками, в выразительных тёмных глазах больше не было злости-отчаянья. Они вновь таили силу молчаливого воина с повадками дикого зверя, а потому загадочного и опасного. Как обычно, он держал паузу и сам умело держался с огромным достоинством, как это пристало сыну гор.
И вдруг…всё разом обратили внимание – тишина, – артиллерия врага перестала наносить огневые удары. В следующий миг в дверь, будто камнем, бухнули кулаком. В кунг вбежал капитан Кошевенко и ахнул с порога, вздувая на горле жилы:
– Танки-и! Фашист-чёртова сволота пошёл в наступление!
Танкаев пылко стрельнул глазами:
– На каком фланге? – пружинисто поднялся со стула, живо подошёл к перископу. Линзы, точно магнит железо, притянули трёхсотметровую полосу отчуждения. Капитан Кошевенко на беду не ошибся. Сквозь рассеявшиеся дымы были хорошо различимы зловещие очертания выведенных из укрытий танков противника. Их действительно было больше, чем много. За ними, из конца в конец, лепились густые цепи автоматчиков, тут и там сверкали осколками льда очки и каски мотопехоты, что вёртко выруливала на своих мотоциклах с колясками, на которых мерцали установленные лёгкие пулемёты и другие виды автоматического стрелкового оружия.