С родителями Никины отношения не ладились лет с тринадцати. Папа ей казался слишком занудливым, а мама – слишком властной. Она находила места и компании, где было весело и никто не давил на неё, как дома. Понятно, что эти компании родителям понравиться не могли.
Несмотря на то, что Нике достались от родителей неплохие способности, с учёбой её отношения тоже не сложились.
– Улицу будешь мести! – кричала на неё мама Тамара.
– Ну и что, – равнодушно пожимала плечиком Ника и, выдув из жвачки пузырь, громко хлопала им, доводя мамулю до белого каления. А Юра, слушая их частые перепалки, хватался за сердце и искал корвалол.
Но вот пролетели пятнадцать лет. За это время Ника вышла замуж, родила дочь, получила гражданство, развелась, окончила Стокгольмский университет и родила вторую дочь. А между делом посмотрела весь мир и сменила в Стокгольме несколько квартир.
Дорога из Орландо была долгой: автобус, поезд и снова автобус.
– Расскажи про малышку. Ей уже полгодика? – попросила я.
– Да уже почти семь месяцев. Спокойный ребёнок. Ты с ней не будешь мучиться, – махнула она рукой, словно закрывая тему.
– И ты уже собираешься выходить на работу?
Ника кивнула, тряхнув своими ужасными прядями.
– Думаю. Но посмотрю ещё. Что шеф предложит. А если меня это не устроит, то поищу новую работу, пока я в декрете и ты с ребёнком.
– А что ты ждёшь от шефа?
– Сейчас новые заказы. Шеф спрашивал, не выйду ли я на работу. Если он повысит зарплату, то выйду. А если нет, то посижу ещё. Восемнадцать месяцев декрета – моё право.
– А на декретные деньги можно прожить?
– Ну, конечно, не так, как хотелось бы. Ведь это же всего восемьдесят процентов от зарплаты.
– У тебя маленькая зарплата?
– С чего ты взяла! У меня из моей университетской группы самая высокая зарплата – сорок шесть тысяч.
Я мысленно умножаю на четыре и прихожу в восторг.
– А-а, ну… хорошо. И муж работает, да?
– Мужа у меня нет, – Ника гордо вздёрнула голову.
– А-а…
– С Веселинкиным папой мы не расписаны. Но он, конечно, помогает.
Я с облегчением кивнула.
– И даже не обручены.
– Что так?
– По крайнеё мере, легче выгнать, когда надоест, – засмеялась Ника, сверкнув отбеленными зубами, прозрачными, как горный хрусталь.
Улыбка осветила её лицо, словно луч яркого солнца, пробившийся сквозь тучи, и разительно преобразила её. Вот она, неземная Тамарина красота, изрядно попортившая жизнь моему брату. Над огромными раскосыми глазами дуги бровей взлетают двумя арками и переходят в остренький лисий носик. Красивый насмешливый рот и длинная шея. От трудного подростка не осталось и следа. Гадкий утёнок превратился в лебедя.
Мне не терпится увидеть Швецию, но за окном, то вымершие на праздники пригороды, то заборы предприятий, то перелески на скалах.
– Хочешь жвачку? – предлагает мне Ника. Я отказываюсь, а она бросает подушечку в рот и начинает жевать. И снова превращается в подростка.
Я спрашиваю Нику о старшей дочери Анжелине. От Юры я знаю, что она живёт на два дома: неделю у папы, неделю у мамы. Так положено по шведскому законодательству после развода родителей. В Швеции равноправие полов.
– Как Анжелина относится к такому кочевому образу жизни?
Ника небрежно пожимает плечом.
– Нормально.
– Не пытается играть на ваших противоречиях?
– Ещё как пытается. Но я её попытки быстро пресекаю. А она, чуть что не так – уходит к папе. Ну и скатертью дорога. Да только и там долго не задерживается. Возвращается как миленькая. Там у отца Вера, с ней не побалуешь.
– Кто такая?
– Новая жена. Так что возвращается Анжелка как шёлковая.
Я вздыхаю. Тяжёлый, какой тяжёлый вопрос – развод родителей. Лишать ребёнка одного из них – очень плохо. Заставлять жить на два разных, зачастую враждебных дома… Это разве лучше? Разве это выход?
Пытаюсь сменить эту тему. Вспоминаю, что почему-то не знаю Никину специальность.
– Ника, где и кем ты работаешь?
– В одной известной компании по информационной безопасности. Системным аналитиком.
Я открываю и закрываю рот. И глупо моргаю.
– Что это такое?
– Мои обязанности: анализ предметной области и формулирование требований к информационным системам, оптимизация бизнес-процессoв и моделирование данных, – отчеканила Ника, ни разу не споткнувшись, даже несмотря на жвачку во рту.
И, насладившись моим замешательством, пояснила нормальным языком:
– Я вытягиваю из заказчика, что им требуется для бизнеса, и формулирую задачи тем ребятам, которые разрабатывают для них сайт. Ну, и многое другое. Короче, работа в ай-ти.
– Что?
– IT – информационные технологии.
Ника искоса смотрела на меня с весёлой и доброй насмешкой. Вот тебе и трудный подросток, гадкий утёнок. Стокгольмский университет – это звучит. Мою альма матер – Нижегородский Лингвистический Университет – знают и ценят только профессионалы. А Стокгольмский университет – во всём мире.
Ника жила в новом, двенадцатиэтажном доме со стеклянной входной дверью. Мрамор и никель на узенькой лестнице, откидной настил для колясочников. В зеркальном лифте поднимаемся на девятый этаж. Открываем дверь лифта, и на площадке тут же автоматически загорается лампочка. Площадка такая маленькая, что если открыть двери соседних квартир одновременно, то они стукнутся одна о другую. Но ведь такое случается крайне редко. Экономия на том, на чём можно экономить. Зато идеальная чистота. На этом не экономят. Улыбчивую уборщицу я буду встречать довольно часто.
А вот и Никина новая квартира. На входной двери вместо номера – её имя и фамилия. Через символическую прихожую сразу попали в широкую просторную гостиную. Четыре окна вдоль большей стены наполняют её светом и воздухом, открывая широчайшую панораму. Это было первое впечатление от её квартиры, перехватившее дыхание от восторга. Как я потом убедилась, так же действовала Никина квартира и на всех остальных, включая саму Нику, когда она только пришла её смотреть.
На огромном белом диване у окна сидели дети. Четырнадцатилетняя Анжела, уже красавица с карими глазами и тёмно-шоколадными локонами, кормила с ложечки свою сестрёнку. Анжела поздоровалась со мной за руку. Помнила, видимо, она меня плохо. Малышка же во все глаза разглядывала новую тётку. Но главное, без страха. И вот уже, с улыбкой во весь беззубенький рот, протянула ко мне свои ручонки. Вылитая дедушка, то есть мой двоюродный брат.
Посреди гостиной – чей-то не полностью распакованный чемодан. И на ручке детской коляски аэропортовский ярлык.
– Вы куда-то ездили? – я перевожу удивлённый взгляд на Нику, и только теперь до меня доходит, что у неё на лице не тональный крем, а южный загар.
– Да, мы отдыхали в Испании. Вчера вечером прилетели. Извини, ничего не успела купить к обеду. Из-за каких-то неполадок с шасси наш самолёт кружил целый час над аэропортом – вырабатывал топливо, и дома мы были очень поздно. Так что разогрею полуфабрикаты, какие завалялись в морозилке.
Мой самолёт вылетал из Москвы в девять, и в Орландо из-за разницы во времени прилетал тоже в девять. До меня дошло, что Нике пришлось рано вставать, а после собственного перелёта это было вдвойне нелегко.
– Ерунда, – отмахнулась она на мои предположения.
Потом мне придётся много раз удивиться, насколько Ника легка на подъём и вынослива.
– Как отдохнули?
– Прекрасно. Я так хорошо себя чувствую там, где солнце и тёплое море. Была б моя воля, я бы сюда и не приезжала, в этот хмурый город.
– А как путешествовалось с малышкой?
– Нормально, – Ника пожала плечом, – разве по ней не видно?
Малышка в доказательство жизнерадостно улыбалась.
Пока я распаковывала свой чемодан и доставала скромные подарки, Ника рассказывала о курорте. Разговаривая, она извлекла из холодильника какие-то замороженные полуфабрикаты и сварганила из них в микроволновке нехитрый обед: тефтели, похожие на каштаны, и картофель с луком, который, был заморожен в готовом виде.
После обеда я разместилась в своей комнатке. Этот квадрат три метра на три Ника отгородила от кухни, без ущерба для последней. Просто кухня осталась без столовой зоны, и в квартире прибавилась четвёртая комната. А что касается обеденного стола, то для него достаточно места в просторной гостиной.
Оказалось, с Веселининым папой познакомиться сегодня не удастся.
– Он сегодня ночует у себя.
– То есть?
– У него есть своя квартира. И он там отдыхает. От меня, А я здесь. От него, – хохочет Ника, красиво закинув голову. – Но, если серьёзно, я сказала, что приедешь ты, и что мне будет не до него. Так что он придёт завтра.
– Ты на курорт одна ездила?
– С детьми. А у него работа.
– А, понятно. Ещё не виделись после приезда?
– Нет, конечно.
Глядя на Анжелу, я не могла не вспомнить Никиного первого мужа. Дочка унаследовала не мамину, а папину красоту. Красивая была пара – её родители. Лет десять назад, когда они вышли из такси напротив моего дома, мои соседки вывалились из окон, а потом замучили вопросами, что за артисты ко мне приезжали. Как многое с тех пор изменилось…
Дурацкое это занятие, тонуть в воспоминаниях и жалеть о прошлом. Ника, похоже, такой ерундой не занимается. Она позвала меня с собой за продуктами, и мы отправились в соседний торговый центр. На сей раз племянница надела не бесформенный пуховик, а приталенное красное пальтишко с рыжей лисой и превратилась в элегантную леди. И этим невероятным превращением снова меня удивила. Никины рыжеватые пряди удивительно сочетались с ассиметричной шкуркой, обвившей её шею, и я мысленно представила, какой классный мог бы выйти портрет.
Пока мы спускались в лифте, Ника по-деловому, и в то же время деликатно, обсудила вопрос оплаты моего труда. И это была уже совсем другая Ника. Она так поразительно менялась, что я уже не могла удивляться. Оплата меня устраивала. Тем более, посмотреть Стокгольм и не просто пару дней, а пожить в нём, да на всём готовом, – для меня это уже огромная награда. А на тот случай, если Нике вдруг взбредёт в голову разыгрывать в отношении меня сценарий "госпожа и прислуга", у меня был неприкосновенный запас в кронах на обратный билет.
Колыбель Стокгольма
В мою первую поездку в центр шведской столицы разглядывала я Слюссен именно с того места, откуда собственно и начинался Стокгольм.
До 1187 года здесь, в месте впадения озера Меларен в Балтийское море, была всего-навсего рыбацкая деревушка. А столицей Швеции слыл город Сигтуна, расположенный далеко на берегу этого же озера. В августе того года Сигтуне сильно досталось от набега карелов и новгородцев. Таковы были нравы тех времён: то шведы пошалят в Карелии и на Новгородчине, то с разорённых земель гости пожалуют и тоже пошалят.
Вот чтобы спасти Сигтуну от непрошеных гостей, на этом острове, перекрывавшем вход в озеро Меларен, и была заложена крепость, которая взяла под контроль узкий пролив, соединявший озеро и Балтийское море.
В Сигтуне и других городках, расположенных по берегам озера, отныне могли спать спокойно. Врагов они больше не видели, но и наплыв купеческих судов в прежнем количестве тоже. Почему? В этом также "виновата" новая крепость. Благодаря ей рыбацкая деревушка стала быстро развиваться, и в 1252 году впервые упоминалась как город Стокгольм.
До Сигтуны ещё надо было добраться, преодолев бесчисленные и опасные шхеры (мелкие скалистые островки), а Стокгольм расположен ближе и удобней. Вот он и стал принимать корабли со всего мира. Со временем город превратился в крупный торговый центр и стал новой столицей Швеции.
Тьма веков сокрыла первоначальное значение названия города, как, впрочем, и название нашей столицы. Вот и о Стокгольме существует две версии, кому какая нравится: "остров, укреплённый сваями" и "остров в заливе".
У пролива, ведущего в озеро, располагается площадь с труднопроизносимым названием Корнхамнсторг. Словно три удара топором: Корн (зерно), хамн (от гавань), торг (площадь). В этих слившихся в глубокие века трёх словах слились и три языка: немецкий, шведский, русский. Теперь это служит лишним доказательством того, как тесно исстари общались благодаря Балтике три народа. А ещё в этом названии отражается та важная роль, которую площадь играла в Средневековье…
Парусники, гружённые зерном, причаливали на пристани. Матросы ловко накидывали канаты на просмолённые сваи и закрепляли концы. Грузчики, а, может, и сами матросы, сносили мешки по трапам, и доски прогибались под их тяжестью. Грубые башмаки глухо топали по доскам, стучали по булыжной мостовой. А на рынке шла бойкая торговля зерном. Толчея, конский помёт под ногами, вездесущие воробьи подклёвывали просыпанные зёрна… Скрип тележных колёс, крики чаек и многоязыкая речь…
***
Первое, что я увидела на Корнхамнсторг, очнувшись от созерцания Слюссена, был российский туристический автобус из Питера. У лобового стекла красовалась табличка: "Четырёхдневные туры: С-Петербург – Хельсинки – Турку – Стокгольм". Мамма миа! И всё за четыре дня! Да ещё вернуться надо. Комфорт, конечно, потрясающий. Может быть, несчастные туристы что-нибудь даже увидеть успеют. Не все, конечно, но хотя бы те немногие, кто после бессонных ночей в состоянии ходить за гидом и внимательно слушать. И, может быть, даже после вспомнят не только то, что видели, но и где.
Так что этот автобус дал мне повод почувствовать себя не просто счастливой, а очень счастливой. У меня целый-целый день на один только остров. А впереди ещё много-много дней. И всё, что захочу, я не просто увижу, но и рассмотрю. И буду наслаждаться этим так долго и столько раз, сколько душе моей будет угодно.
***
В наше время, глядя на Корнхамнсторг, толчею Средних веков даже трудно представить. Теперь это территория безмятежности, релакса и респектабельности. Дома, как в нашем мультике про Карлсона: украшены затейливой лепниной, с остроконечными крышами, мансардными окнами. По прибалтийской моде они слеплены меж собой боками и, словно стражи, защищают от северных ветров. А в нижних этажах банки, кафе, рестораны.
Вот меж двух старинных пятиэтажек затесался жёлтенький домик в четыре этажа. Это своеобразная фишка площади: своим левым углом домик выпадает из общего строя и нависает над мостовой. Кажется, будто только дома-соседи не дают ему упасть. И домик стоит очень даже бодренько. Не с каждой точки площади заметишь эту его потрясающую кривизну.
По странному совпадению, на этой площади я чаще всего оказывалась в редкие солнечные дни. В узкие средневековые улочки низкое солнце не в состоянии заглянуть, а Корнхамнсторг оно заливает настолько щедро, что не хочется уходить. Шведы начинают загорать на ней чуть ли не с марта. Ну, если не загорать, то нежиться на солнце.
Площадь не транзитная, по ней редко ездят машины, и поэтому ничто не нарушает её безмятежности и покоя. Представляю, как здорово там летом, когда из ресторанов выносят столики на мостовую. Столики с видом на Слюссен, так поразивший меня в первые мгновения в Старом городе. А оттуда, со Слюссена, наоборот, любуются этим берегом. Специально для туристов там есть обзорная площадка с лифтом. Рассматривая панораму Старого города, приезжие прежде всего видят эту площадь.
День удивлений
Ника оказалась ранней пташкой. Когда я выползала по утрам из своей комнаты, она уже качала пресс на тренажёре в углу гостиной. А Веселинка сидела на ковре посреди своих игрушек, но внимания на них не обращала. Она не сводила глаз с мамы и закатывалась таким смехом, что меня удивляло, как это маленький ребёнок может так громко и взаправду хохотать. Ну, что тут скажешь! Веселинка и есть Веселинка. И день начинался с её смеха. А ещё – с запаха кофе.
Хоть Ника по утрам и оберегала мой покой, но не проснуться от аромата кофе, который варился в кофеварке, мог только мёртвый. Хороший получался кофе в её кофеварке. Однако аромат первой Никиной чашки был стократ лучше. Это закон то ли гастрономии, то ли физиологии, но, по-моему, общеизвестный и всем понятный: своя чашка кофе почему-то так восхитительно не пахнет.