В эти тяжкие дни пан Чаплинский все время думал о пани Хелене. Пани Хелена готовится к свадьбе, а ее ждет удар. Чем этот ангел провинился перед Богом?
– Я убью Матрену! – кинулся за советом пан Чаплинский к пану Комаровскому.
– Но тебя тогда засудят. Она – твоя жена.
– Что же делать?
– Езжай к епископу. Да побольше денег с собой прихвати. У его преосвященства золотое правило – не давать советов бесплатно.
– Верно! – загорелся пан Чаплинский. – Я пожертвую на храм Божий тысячу злотых, только бы Господь Бог услышал мою молитву.
Глава шестая
1
Пани Мыльская давно уже так не высыпалась. Спала она в просторном амбаре будущей мельницы. Прошла мимо спящей на полу, поредевшей своей челяди, приоткрыв дверь, выскользнула бесшумно на улицу.
Влажная, умытая ночным коротким дождем, трава кинулась ей под ноги, зеленая, как по весне. Над лощиною трепетал, обмирая от своей же песни, жаворонок. Пани Мыльская послушала его, улыбнулась. Спустилась к речке, умылась. Отерла лицо платком и, бодрая, решительная, поднялась на пригорок, где с вечера был заложен дом. В этом доме пани Мыльская собиралась жить до выплаты долга, а потом поселить здесь мельника.
По углам будущего дома стояли хлеб и вода, а посредине – сковорода.
Пани Мыльская подняла со сковороды кружок и совсем расцвела. Муравьев наползла целая пригоршня – чудесный знак: стоять дому долго и крепко, богатеть людьми и всяким добром.
Утренняя радость сулила работящий счастливый день, оттого и обиды сегодня казались горше.
Прикатила в лес прыткая артель и принялась валить деревья без разбора, кряду.
Пани Мыльская решила поехать к пани Выговской, спросить совета, а может быть, и денег, чтоб вернуть из посессии свои земли, своих людей. От пани Ирены можно всего, пожалуй, ждать.
Вещун сердце! Вещун!
Настегивая лошадь, прикатила на мельницу Кума, та самая, что претерпела от людей во время засухи.
– Пани-хозяйка! Спасай нас, бедных, от разора. Сбесилась пани Ирена! Господь не даст соврать – сбесилась! Вчера отобрала коров, а нынче со сворой слуг рыщет по хатам, забирает все, что приглянется. Долг какой-то с нас спрашивает. Спасай, матушка. Не то быть беде.
– По миру пустить хочет! – Горькая улыбка тронула губы пани Мыльской, да и замерла, закаменела. – Что мне сказать вам, люди? Терпите! Бог терпел.
– Некуда уж терпеть! – Кума упала в ноги, потянулась башмак поцеловать. – Пожалей нас, пани-голубушка! Пожалей! Пропадем.
Отшатнулась пани Мыльская:
– Эка улеглась! Не надрывай мне сердце. Сама все вижу. Вон лес мой под корень сводят, а я только гляжу да глазами моргаю.
Застонала Кума, рухнула в телегу, и заскрипели колеса, словно по сердцу проехали. Пани расплакалась вдруг, себе на удивление, гордая, твердая, гроза округи. Льются слезы сами собой, и все тут. На старости лет беда нагрянула, что ни день, то слезы и поругание. Выкупить бы Горобцы, но где столько денег взять, под какие такие залоги? Хоть бы сын приехал скорей.
Кутерьма в голове, беготня пустая – чем быстрей мысли летят, тем скорее ноги несут. А куда?
– Матушка-благодетельница, смилуйся!
Очнулась.
В дорогу, в пыль, как шли, так и бухнулись дедок Квач, казак молодой и дивчина.
– Да что это вы на коленках ползать навострились? – в сердцах вскричала пани Мыльская. – О чем просите?
– Арендатор ейный ключи от церкви забрал! – высоко, по-петушиному вытягивая тощую стариковскую шею, крикнул Квач.
– Какой арендатор? Какие ключи?
– Ейный! Пани нашей новой! Взял он себе ключи и без выкупа не пускает. Венчаться пришли, а в церковь ходу нет. Ему давай и давай. Было бы чего дать, дали бы. А что дашь? Пани все забрала. А он цену-то какую ломит! – шумел дедок, бестолково взмахивая руками.
– Погоди кричать. Да встаньте вы! – рассердилась пани Мыльская.
Поднялись.
– Объясни толком, что у вас там деется?
– А что деется? – Квач заплакал. – Чистый разбой деется. Привезла новая пани арендатора на наши головы.
– Пана Ханона, – подсказал молодой казак. – Пан Ханон церковь в аренду взял и замок на дверях повесил.
– А где отец Евгений, поп ваш любезный православный? – удивилась пани Мыльская.
– Так пан Ханон и отца Евгения в церковь за плату пускает.
– Бабка Лукерья на днях померла, без отпевания закопали, – выкрикнул сквозь закипевшие слезы дед Квач. – Одинокая она, Лукерья. Денег некому за нее было заплатить. Поп Евгений и бесплатно собрался, а Ханон церковь не отпер. Давай ему корову, и все. А где ж их напасешься, коров, на хозяев нынешних?
– Господи! – пани Мыльская уперла руки в бока. – Видно, и моему терпению конец пришел.
Развернулась – и на мельницу.
– Сапоги со шпорами! Пистолеты! – крикнула она слугам.
Сама-девятая примчалась к своему лесу. Стреляя в воздух, разогнала пильщиков. Потом – в село.
Пани Ирена восседала на крыльце на красном, обитом бархатом стульчике пана Мыльского.
– Ах ты негодница! Ах ты злодейка! – вскричала пани Мыльская, выхватывая из-за пояса пистолет. – А пошла-ка ты, негодница, прочь из моего дома!
Пани Ирена махнула платочком слугам. Те расступились, и на пани Мыльскую с крыльца собственного ее дома уставилась медным хоботком – пушечка! Один из слуг насыпал на полку пороху, у другого в руках объявился зажженный фитиль.
– Убирайтесь прочь из моих владений, пани Мыльская! И прищемите хвост! Вы же знаете, я имею право даже полностью разрушить ваше село, ибо оно в посессии!
Парадные двери с торжественной медлительностью растворились. Толпа завороженно смотрела в черный проем, словно ожидая явления сатаны. И вышел из дому голубой пан.
– Ханон! – прокатилось по толпе.
Голову пан держал прямо и твердо, а телом был гибок. Встал перед пани Иреной на одно колено. И только потом обратил синие глаза свои на толпу.
– Пани Мыльская? – спросил он пани Ирену, указав рукой на бывшую хозяйку дома и имения. – Пани Мыльская! Дабы окончательно не разрушить драгоценного вашего здоровья, не приезжайте в Горобцы. Вы сдали свое имение пани Ирене, пани Ирена сдала имение мне, так что для всех будет лучше, если вы вернетесь сюда законной хозяйкой через три года, как и указано в договорных бумагах.
– Господи, помоги мне! – Голос пани Мыльской сорвался от бессильного отчаянья. – О, пани Ирена! Я верну вам деньги. Не разоряйте моего гнезда. У меня ведь только одно село.
– Одно, а туда же! В посессию кинулись.
– Сын дороже села.
– Ну, это не моя печаль. Торопитесь, пани. Мне деньги нужны немедленно, и я их выколочу из вашего небитого быдла.
Крестьяне и казаки напряженно вслушивались в польскую речь.
– Простите меня! – Пани Мыльская сошла с лошади и поклонилась своим людям. – Простите за глупость. Потерпите, я соберу деньги и выкуплю вас из ярма.
– Не развращайте народ! – яростно топнула ногами пани Ирена. – Не забывайтесь! Вы – полька.
– Дура я! Старая дура!
– Отобрать у крестьян все полотно, всю шерсть и всю овчину! – торопливо кричала пани Ирена подручным.
– Дьявол! – заскрипела зубами пани Мыльская, садясь в седло, и вдруг рассмеялась: – А ведь ты все это из мести! Ты за пани Хеленку мне мстишь. За красоту ее. Да чтоб ни один мужик не позарился на тебя, смрадную дьяволицу!
Настегивая лошадь, ускакала.
– Пали! – взвизгнула пани Ирена.
Выхватила у оторопевшего слуги фитиль, ткнула в порох.
– Убили-и-и! – полетел над селом дикий вопль, люди кинулись бежать прочь от злодейского крыльца.
Погибла старуха Домна. От нечаянной дурной злобы погибла. Не было у нее детей, родственники все были дальние, но мстило за смерть невинно убиенной все село.
Осадили дом ночью, и ускакала пани Ирена из села в нижней рубахе, впрочем не забыв прихватить кошель с деньгами.
2
Его преосвященство Савва Турлецкий, весной помявший зеленя на полях пани Мыльской, лежал поперек огромной своей постели с полотенцем на голове, находя силы только на то, чтоб дотянуться рукой до серебряного кувшина на столике и хлебнуть очередной глоток кваса.
Епископу было скверно. Вчера, после торжественной службы в память святых и всехвальных апостолов Петра и Павла, на разговенах он помирился наконец с Мартыном Калиновским, польным гетманом, вторым человеком на Украине после коронного гетмана Николая Потоцкого.
Вражда у них была старая, очень их утомлявшая.
Получив епархию, епископ Савва начал с того, что изгнал незаконных владельцев имений. Один, правда, Бог ведал, как его преосвященству удалось доподлинно выяснить неосновательность претензий бедных землевладельцев. Но от кого же еще, как не от Бога, было послано епископу великое множество голодной родни. Раздавая родственникам имения, Савва Турлецкий всего лишь исполнял заповедь – помнить о ближнем, лично ему корысти от всего этого шума было никакой – одни хлопоты. Правда, свору он теперь имел большую и верную, только скажи – самого короля ограбят.
Добывая имения, епископ Савва нанес обиду какому-то родственнику Мартына Калиновского. Замок епископа и соборная церковь стояли на землях староства, которым в те поры управлял будущий польный гетман. Епископ был из православных, и староста, не боясь властей и ожидая блага от своего католического бога, на Пасху окружил собор гайдуками и пустил в храм одного лишь епископа. На соборную площадь привезли бочки с вином, прибыли музыканты, и начались танцы. Пьяные гайдуки палили из ружей в кресты, брали мыто с тех, кто не хотел пить вино и плясать.
Савва Турлецкий через год отыгрался. Он перешел из православия в унию, напал на замок одного из дальних родственников Калиновского. Женщин изнасиловали, ценности увезли, шляхтичей заперли в сырой подвал, а ключи от замков выбросили.
Мартин Калиновский понял, что зверь перед ним беспощадный, не ведающий меры, и – проглотил обиду. С той поры война шла по всем правилам подсиживания. Все течет, и все меняется. Пана Мартына Калиновского король пожаловал булавой гетмана польного. Но надолго ли радость? Ведь есть еще и булава гетмана коронного? Если человек назван вторым, нет у него никакой возможности хоть когда-нибудь стать первым, и польный гетман возненавидел гетмана коронного. Враждовать в открытую с Потоцким – все равно что подписать себе смертный приговор, но вот строить великому гетману пакости было за обычай у польных гетманов, и Мартын Калиновский выжимал из этой привилегии все, что мог. На всех врагов желчи, однако, не хватало, и польный гетман прощал своих старых обидчиков и сам просил у них снисхождения.
Вспоминая вчерашнюю лихую пирушку, его преосвященство корил себя за излишества и жадность к питию. Сам у себя отнял еще один приятный день, ибо сегодня он мог бы наслаждаться новым застольем, а вместо этого лежит пластом.
Пришли и доложили, что просит нижайше принять чигиринский подстароста пан Чаплинский.
Епископ слабо отмахнулся, но слуга, видимо получивший хорошую мзду, не уходил:
– Потом… завтра! – прошептал его преосвященство и махнул на слугу рукой, уже в сердцах, чтоб поскорее избавить себя от муки шевелить ноющими мозгами.
– Может, таз принести? – намекнул наглый слуга.
– Фу! – дунул епископ.
Слуга исчез.
Постанывая от жалости к самому себе, его преосвященство дотянулся до кувшина, выпил несколько глотков, и боль оставила его на мгновение. Он лег на подушки, прислушиваясь к нутру и наверняка зная, что тошнота и головокружение скоро опять примутся за него.
Дверь отворилась, и мерзавец-слуга доложил:
– Приехала пани, говорит, что вы обязательно ее примете.
– Но я не могу! – печально сказал Савва Турлецкий.
– Она просила напомнить вашему преосвященству о похоронах пегой кобылы.
– Вот оно что? – Глаза епископа блеснули и тотчас сделались жалобными. – Неси таз, скот надоедливый!
3
Страдающие темные глаза, бледное чело, безвольно сложенные губы – лицо человека, охваченного мировой скорбью. Его преосвященство стоял у зеркала и старательно жевал орешки, отбивающие запах винного перегара.
– Зовите… ее! – сказал он.
Да, это была она, пани Ирена Деревинская.
Он благословил ее и только потом позволил себе поглядеть на просительницу мирскими оценивающими глазами. Забота придала быстрым глазкам пани Ирены неподступную строгость и волнующую глубину. Его преосвященство был очарован. Он испытывал облегчение от одного только сознания, что унижения, пережитые им на полях пани Мыльской, стоили того.
Пани Ирена хмурила лобик, признав негодными вдруг все слова, которые она заготовила для объяснения своего визита.
– Позвольте пригласить вас к моей трапезе! – выручил красавицу епископ, чувствуя себя героем: от одного воспоминания о питье и еде мутило.
Севши за стол, его преосвященство хватил водки, обомлел от гадкого вкуса, содрогнулся от омерзения к самому себе и – родился заново.
– Разрешите мне удалиться на несколько минут, – испросил соизволения епископ и очень скоро вернулся, одетый в мирское. – Так и вам будет свободнее, пани Ирена, и я буду… свободнее…
– Вы – настоящий рыцарь! – воскликнула пани Ирена, вспомнив слова пани Мыльской.
– Увы! Увы! – возвел руки к небу его преосвященство и предложил тост за озарение светом, источаемым гостьей.
На столе было множество закусок и лакомств, но пани Ирена потянулась к дальнему блюду с вареными раками.
– Вы любите раков! – просиял его преосвященство. – А не хотите ли посмотреть на «рачью свадьбу»?
– Разве и такие свадьбы бывают?
– Еще как бывают!
– Ах! – горестно вздохнула пани Ирена. – Я, конечно, хочу на «рачью свадьбу», но ведь я приехала к вам по скорому и неотложному делу.
– Тогда давайте покончим с делом, если оно единственная помеха в желании жить как хочется.
– Но дело непростое.
– Говорите! Говорите! – вскричал епископ. – Я хочу успеть показать вам прелестнейшую «рачью свадьбу».
– Ваше преосвященство, дело в том, что я почти разорена, – быстро сказала пани Ирена, – но не это меня тревожит. Вчера вечером быдло напало на мой дом, и я чудом спаслась бегством.
– Бунт?! – побагровел епископ. – Вы желаете, чтоб я помог наказать холопов?
– Да, ваше преосвященство, я прошу у вас защиты.
– Говорите же, куда я должен послать гайдуков?
– В Горобцы.
– В Горобцы? Но это же имение пани Мыльской?
– Пани Мыльская отдала мне село в посессию.
Тень сомнения набежала на лицо епископа, но на одно мгновение только. Он позвонил в колокольчик. Слуге сказал:
– Поставь прибор и позови пана подстаросту.
Пани Ирена прикусила губку.
Слуга скоро явился опять:
– Пан Чаплинский просит принять его по совершенно секретному делу.
Пани Ирена облегченно вздохнула, и его преосвященство, от которого ничего не укрылось, встал из-за стола.
– Пожалуй, так даже лучше. Я пошлю пана подстаросту усмирять бунт, а с вами мы поедем на «рачью свадьбу». – Епископ пошел было к дверям, но вернулся. – Заботясь о вашей безопасности, пани Деревинская, я просил бы вас на некоторое время оставаться под защитой стен моего замка. Будьте в нем полновластной хозяйкой.
– Я не знаю, как вас благодарить, ваше преосвященство! – Пани Ирена посмотрела епископу в глаза и улыбнулась.
4
Пыль серебряной рекой лилась по дороге из-под копыт и колес. Пани Ирена и пан Инкогнито, одетый венгром, катили на «рачью свадьбу» в село Веселки.
– Впервые встречаю пани, у которой такая сильная воля! – признался его преосвященство.
– Вы ожидали, что я попробую выведать, чего ради приезжал пан Чаплинский? – спросила пани Ирена.
– Вот именно! Не знаю, как у вас, а у меня терпение лопнуло, я должен поделиться новостью.
– Видимо, новость захватывающая.
– Еще бы! Я просто счастлив, что пан Чаплинский доверил мне свою тайну не на исповеди… Он, слава Богу, католик, я – униат. – Савва Турлецкий с удивлением воззрился на спутницу. – Вы и вправду удивительная женщина. Даже теперь не торопитесь с расспросами.