При таком устройстве государственных отношений естественно, что, хотя все роды одного племени и все племена одного народа и составляли одно целое, их взаимная связь держалась не единством управления, а больше взаимным сочувствием, выходящим из единства быта и рождающим единство потребностей, потому что каждое племя и даже каждый род управлялся отдельно157; судьба частных лиц решалась окончательно внутри того рода, к которому они принадлежали158, и только дела, касающиеся до целого племени или до всего народа, могли быть предложены на рассуждение племенных и всенародных собраний, где они вершились советом всех старейшин под председательством великого князя. Связью между родами и племенами служило единство княжеского рода, но великий князь в первые века славянской истории еще не был собственно правителем народа: в отношении к тому племени, во главе которого он стоял, он был то же, что племенной князь в отношении к своему племени, а его главное отношение ко всему народу состояло в том, что он был его средоточием, знаменем его единства. Выражая собою лицо старейшего над всеми племенными главами, он был судьею в распрях князей или племен, председателем в законодательных собраниях народа и особенно старшим вождем и устроителем военной силы159.
Очевидно, что такого рода государственное устройство, свойственное народу земледельческому и мирному, довольному мужественною простотой и независимостью своего быта, часто могло быть неблагоприятно для успеха внешней обороны, особенно когда нужно было давать отпор врагу многочисленному, соединенному хотя насильственными, но крепкими узами160.
Замечательно, что у всех почти славян, об устройств которых в первые века их истории сохранилось больше подробностей, главные старейшины, родовые, племенные и народные заняты были одним родом деятельности и подразделялись по старшинству. Но так как вопрос о степенях старейшинства от времени и размножения господствующего рода все больше и больше должен был становиться затруднителен, то из него часто выходили споры и междоусобия, существенно затруднявшие быстроту и крепость народного соединения. Вот почему, когда размножение старейшинствующего рода либо становилось тяжело для народа по возникающим из него распрям или когда нужен был единодушный и быстрый отпор внешнему неприятелю, все споры об старшинстве прекращались избранием на великое княжение нового рода, который уже признавался старшим против прежнего, и поэтому, размножаясь мало-помалу, замещал высшие степени в чиноначалии старейшин, между тем как отрасли прежних князей мало-помалу входили в ряды народа. Так у поляков род Пяста, избранного из простых земледельцев, заступил место древнего, господствовавшего рода Попеловичей; так чехи избрали даже иностранца Сама; так княжна Любуша, по совету чешских старейшин, вышла замуж за простого земледельца Перемысла, которого потомство заместило степени старейшинства в земле чешской. Иногда сила личного характера или личных заслуг давали в народе перевес одному из младших потомков господствующего рода, и тогда он становился народным средоточием, получал значение великого князя, и род его, затмив старшую линию, уже получал право старейшинства»161.
В своей статье «Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала» М. П. Погодин обращается и к трактовке «нравственных различий» западных народов и народов славянских. Первое такое различие для Погодина связано с характером северных славянских народов – «Словении были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый <…>. Потому они и приняли чуждых господ без всякого сопротивления, исполняли всякое требование их с готовностью <…>. Такая безусловная покорность, равнодушие, противоположные западной раздражительности, содействовали, как считает историк, к сохранению доброго согласия между двумя народами»162.
Еще одно различие М. П. Погодин усматривает в гражданском и умственном образовании. Так, в отличие от западных племен, имевших богатую политическую историю в момент покорения их варварами, на Руси «гражданского образования не было никакого, а только семейное, домашнее, до которого пришельцы не коснулись», поэтому, делает вывод Погодин: «Мы получили гражданское образование от пришельцев»163.
Самое же главное различие между Россией и Западом, согласно Погодину, в характере принятия христианской веры и в самом характере веры: «У нас пришельцы сообщили религию туземцам, а там туземцы пришельцам»164. Сначала варяги-язычники встретились со славянами-язычниками, затем варяги приняли христианскую веру и распространили ее между славянами без сопротивления. Западные же завоеватели встретились с христианами, и они начали действовать друг против друга – «новый источник ненависти, которого у нас не было»165. Это, во-первых. Во-вторых – вера, которую приняли варяги, а затем и славяне, отличалась от западного христианства. «Те получили ее из Рима, а мы из Константинополя»166.
Согласиться с главным, но таким же двойственным, постулатом М. П. Погодина относительно нравственних устоев русских и европейцев, сводимым к тому, что при общем (родовом) подобии русской истории и истории западных государств, они противоположны в путях, средствах, обстоятельствах, формах развития, П. В. Киреевский не мог и потому предложил посмотреть на то, как «Нестор изображает Россию в древнейшие времена, об которых дошло до него предание»167.
Этот значительный раздел своего открытого письма М. П. Погодину П. В. Киреевский посвятил славянским племенам, «которые взошли в состав России»168. Что же сообщает здесь летописец Нестор? «О внутреннем их устройстве он определительно говорит, что они управлялись родами: “Живяху кождо с своим родом и на своих местах, владеюще кождо родом своим…”169.
Определенно также говорит он, что каждое племя хотя и состояло из отдельных родов, но составляло одно целое, соединенное под одним старейшиною или князем. Рассказывая предание о Кие, он продолжает: “…Но се Кий княжаше в роде своем”. А когда умер Кий и его братья: “…И о сих братьях держати почаше род их княженье в Полях170; во деревлях свое, а дреговичи свое, а славяне свое в Новгороде, а другое на Полоте, иже полочане”171. Следовательно, у всех племен были свои князья, и были прежде Рюрика.
Послы, которых отправляют древляне к Ольге, после убиения Игоря, говорят: “Посланы дерьвьска земля рькуще сице, мужа твоего убихом… а наши князи добри суть… да поиди за князь наш за Мал…”. Далее: “…Деревляне собраша лучшие мужи, иже дерьжаху деревьску землю, и послаша по ню…”172. Из этого видно, что земля древлян, еще в то время, когда единственный сын Рюрика был почти младенцем, уже составляла одно целое, с одним общим голосом, и что при одном главном князе было еще несколько удельных князей и других старейшин, иже дерьжаху деревьску землю.
Далее мы это видим еще яснее. В 907 г., когда Олег, после победы над греками наложил на них дань, Нестор говорит: “И заповеда Олег… даяти уклады на руские грады: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтеск, на Ростов, на Любечь и на прочия грады. По тем бо городам седяху велиции князи, под Олегом сущее”173. Это подтверждает нам, что прежние князья, и удельные, и великие, продолжали княжить, несмотря на призвание нового рода, и что новый род только получил над ними первенство.
Замечательно также, что в городах могли быть приняты на княжество и другие, инородные князья даже после призвания Рюрика и что этим нимало не нарушалось единство русской земли, если только они признавали главного великого князя своим старейшим. Таков был князь Полоцкий Рогволод, приехавший из-за моря, отец знаменитой Рогнеды174. Карамзин и многие из наших историков предполагали, что Рогволод был потомок одного из тех мужей, которым Рюрик раздавал грады, и что великие князья, об которых говорится в Олеговом договоре, были также мужи Олега. Но этому предположению, также основанному на ложной гипотезе об завоевании, нельзя найти в летописях ни малейшей опоры. Далее мы увидим, что об таких мужах упоминается часто в истории XII и XIII века и что они были не что иное, как посадники. Значение слова муж очень ясно определяется в наших памятниках, и <…> уже нельзя их смешивать с князьями. А что касается до возможности принять инородного князя, не нарушая союза, и до законности такого поступка, то это ясно перед нами раскрывается, когда новгородцы приезжают просить себе в князья одного из сыновей Святослава Игоревича. “Аще не поидете к нам, – говорят они, – то налязем (т. е. найдем) {себе князя}’. И рече к ним Святослав: ‘Абы пошел кто к вам’. И отпреся Ярополк и Олег. И рече Добрыня: ‘Просите Володимира”175. Ответ Святослава ясно показывает, что их предложение вовсе не сочтено было незаконным. В XII и XIII веке мы часто видим, что города иногда просили себе князей у великого князя, а иногда и сами призывали, но что никакие отношения от этого не переменялись.
Предание, уцелевшее во многих списках Нестора, называет Гостомысла новгородским старейшиною. Рюрик также в некоторых списках называется старейшиною: “И бысть Рюрик старейшина в Новогороде, а Синеус старейшина бысть на Белозере, а Трувор во Изборце”176.
Итак, мы положительно можем сказать, что и в России, так же, как у других славян, издревле существовало чиноначалие старейшин или князей в каждом племени, которое каждому племени давало связь и целость. Это еще более подтверждается свидетельствами летописей об чиноначалии городов или средоточий каждого отдельного рода. Исчислив племена славянские, живущие в южной половине России, Нестор говорит: “Суть {гради их} и до сего дне”. Главным городом всего племени кривичей он называет Смоленск, полочан – Полоцк, ильменских славян – Новгород, полян – Киев, и прочее177. А что у каждого племени, кроме этого главного, или стольного, города было еще много других, это ясно видно из того множества городов, о которых упоминается при каждом случае, когда рассказывается поход в землю которого-нибудь из племен. Так, например, когда Ольга идет мстить древлянам и осаждает их город Коростен, она говорит им: “Что хочете доседети? А вси гради ваши предашеся мне и явися по дань, и делают нивы своя и земли своя”178.
Из этого мы видим, что и у русских славян, так же, как у всех других, искони существовало тоже родовое управление, были князья и было то же чиноначалие между князьями и между городами каждого племени. – Несомненно также, что по всем городам русской земли существовало вече во всей своей силе, а что призвание варяжских князей на все это не имело ни малейшего влияния, это еще несомненнее, потому что летописи XII, XIII и XIV века, когда известия становятся гораздо подробнее, еще яснее раскрывают нам то же внутреннее устройство, которое в известиях о первых двух веках проглядывает сквозь отрывистые и как бы мимоходом брошенные очерки179. Эти очерки получают свое полное значение только при сличении с последующим ходом истории, как отбитая часть какой-нибудь древней статуи получает свой полный смысл только при восстановлении целой фигуры.
Очень понятно, почему Нестор не описывает внутреннего устройства своей земли, среди которого он сам живет; точно так же, как он не говорит, что каждый день всходило солнце, что каждый день было утро и был вечер180. Но в летописях есть некоторые привычные выражения, которые при беглом чтении оставляются без внимания и часто даже бывают истолкованы совсем иначе: они выражают понятия очень обыкновенные для летописца, но для нас уже либо потеряли свой смысл, либо получили совсем другое значение; по счастью, многие из таких выражений, повторяясь часто, получают свое объяснение при некоторых особенных случаях, рассказанных подробнее. Так, например, “сдумать” значит решить на общем совете или вече; “укрепитися межи собою” – обязаться взаимной клятвой; “городы ставити” – строить городские стены или снабжать крепость всем нужным для обороны; “сотворить наряд” – значит распорядиться кормлением или содержанием войска и прочее. Но разумеется, что все эти выражения объясняются для нас только тогда, когда летописи становятся подробнее.
О полянах еще задолго до пришествия Аскольда и Дира, когда нашли на них хозары и требовали дани, сказано: “Сдумавше поляне и вдаша от дыма меч”181. Этим словом “сдумать” и впоследствии, когда уже часто упоминается о вечах, выражается действие вечевых собраний182. Так сказано об древлянах, когда Игорь (945 г.) возвращался к ним за незаконною, вторичною данью: “Сдумавши со князем своим Малом: ‘Аще ввадится волк во овцы, то выносит все стадо, аще не убьют его”. Деревляне говорят: “Почто идеши опять? Поимал еси всю дань183. Из этого видно, что дань была определенная. Вслед за тем, после убиения Игоря, послы древлянские говорят Ольге: “Посланы деревлянская земля”184. Во всех этих случаях мы видим большое вече, совет целого племени всей земли древлянской, всей земли полянской. В 995 году (при Владимире Великом) по случаю нашествия печенегов упоминается об малом вече, вече одного города: “Печенеги… приидоша и сташа около Белагорода; <…> …сотвориша вече в Белгороде. Беже один “старец” не был на вече том, и вопрошаще: чего ради вече было? Люди поведаше ему, яко утро хотят предатись; сей же слышав, посла по старейшины градские, и рече”, и прочее. Перед крещением Владимира Великого виден такой же совет города Киева: “Созва Володимир бояры своя и старцы градские, и рече им: ‘…Приидоша грецы… и чудно слышати их… Да что ума придаете? Что отвещаете?..’ И реша бояры и старцы: ‘…Послав, испытай’. И бысть люба речь князю и всем людям”185. Далее, когда возвратились посланные: “Они же приидоша в землю свою, и созва князь бояры своя и старцы. Рече Володимир: ‘Се приидоша послании нами186 мужи да слышим от них бывшее’. И рече: ‘Скажите пред дружиною’187. Отвещавше же бояры, рекоша: ‘Аще бы лих закон гречский, то не бы баба твоя прияла Ольга, яже б мудрейши всех человеке’. Отвещав же Володимир, рече: ‘Где крещенье примем?’ Они же рекоша: ‘Где ти любо”188. Итак, крещение принято по решению веча. Но что это было совещание одного Киева и что не участвовали в нем прочие русские племена – видно из того, что хотя еще задолго до Владимира явственны в России, и особенно в Киеве, следы распространенного христианства, но оно распространялось медленно, и еще при Несторе целые племена исповедывали язычество. В 1015 г. упоминается о городовом вече в Новогороде: “Ярослав, собрав избыток новгородцев… и утер слезы, рече им на вече: ‘Отец мой умре, а Святополк сидит в Киеве, избивая братью свою”189. В летописях XII века, по случаю спора об вечевых решениях, бывшего в суздальской земле, между главным городом и пригородами или городами второстепенными, мы находим определительное свидетельство об этом, очевидно дорюриковском, чиноначалии городов и вечевых решений: “Новгородцы бо, и кияне, и смольняне, и вся власти (т. е. все области) обычай сице изначала имут: на вече сходятся и на чем старейшие положат, на том и пригороды станут”.