Евнон помнил тяжелый зимний переход в горах, глубокий снег, пронизывающий ледяной ветер. С сожалением вспоминал тех, кто погиб в этом переходе и остался лежать на полях сражений в далекой Армении. Помнил и о том, как проходили через земли дружественных им гелов[9], легов[10], албан. С ними они раньше плечом к плечу сражались против общих врагов и с их помощью миновали проход между Гирканским морем и горами. Тот самый, по которому не удалось пройти сиракам. К аорсам море проявило больше благосклонности. Зимний ветер с юга отогнал воду, обнажив сушу для прохода.
Холодная зима остановила воинов, утомленных дальним переходом и несколькими нападениями сираков, в низовьях реки Ра, где их гостеприимно приняло одно из племен верхних аорсов. Здесь, так и не добравшись до родных кочевий, умер от полученных в стычках с сираками ран предводитель войска, жрец и великий воин Мазвараз. С дарами, полученными им от армянских царей, его похоронили в земле верхних аорсов. Дальше войско повел Евнон.
Но смерть Мазвараза не стала последней печальной новостью. Тяжелый недуг свалил Арнаварка, старого вождя, оберегавшего земли аорсов во время отсутствия войска, ушедшего в Армению. Нужен был новый предводитель, ведь аорсы все еще находились в состоянии необъявленной войны с сираками. Из двух великих воинов – Даргана, племянника Арнаварка, и Евнона старейшины выбрали последнего. Евнон стал вождем нижних аорсов, но задумки его простирались дальше. Он хотел власти большей, такой, как у царей скифов, Парфии, Боспора, Иберии. Власти над всеми аорсами – верхними, нижними и не только. Возможно же это было, лишь усиливая свое влияние среди соплеменников, покоряя соседей, беря под свою руку слабые племена и приобретая союзников, в том числе и благодаря вступлению в родственные связи. Оттого выдал он свою дочь Хорзу за Бахтава – вождя аланского племени, земли которого лежали между владениями верхних аорсов и независимых от них алан, кочующих ближе к Оксианскому озеру[11]. В том и таился его расчет – если понадобится, использовать родственника в войне против одного из возможных врагов. Но главной задумкой являлся брак его старшего сына Туракарта и единственной дочери вождя верхних аорсов Фарзоя. Для Туракарта давно настала пора жениться, многие девушки дарили свою любовь воину-красавцу, но Евнон не давал первенцу согласия, ждал, пока дочь Фарзоя достигнет зрелого возраста. Этот брак мог привести его к цели, и тогда бы он оставил Туракарту власть во много раз большую, чем имеет он. Но кто знает, кого изберут аорсы предводителем завтра? Ему удалось дожить до сорокалетнего возраста в отличие от многих своих ровесников, и четыре года оставаться бессменным вождем, обладая военной властью и имея значительное влияние на течение мирной жизни аорсов. Но он уже на пороге старости и соплеменникам вскоре понадобится молодой вождь. Евнон надеялся, что им станет его сын. Все к этому и шло. Туракарт прославил себя в Армении в сражениях с парфянами и римлянами, проявил доблесть в стычках с сираками, и потому пользовался немалым уважением среди аорсов. Но теперь с его смертью все рушилось…
Налетевший со степи порыв ветра попытался сорвать привязанную к жердям ткань. Она пошла волнами, задергалась, запузырилась, но не поддалась. Оставив навес в покое, степной озорник пробежал рябью по водной глади, умчался за реку. Из-за большого, кудрявого облака медленно выползло солнце. Лучи-стелы пронзили красное полотнище, проникли под навес, окрасили мертвенно-бледное лицо Туракарта в розовый цвет.
Он был красив, сын и наследник царя аорсов. Длинные темно-русые волосы, высокий лоб, передавшиеся от отца нос и взлетающие от переносицы к вискам брови, рыжеватая бородка, полноватые, как у матери, губы и такие же, как у нее, синие глаза. Только сейчас они прикрыты длинными мохнатыми ресницами.
Евнон гордился своим сыном: статным, сильным, смелым, находящим упоение в походах и битвах. С малых лет Туракарт проявлял недюжинные способности в воинском искусстве, оттого и взял Евнон не достигшего четырнадцати лет сына с собой в далекую Армению. Он любил его и оберегал, но запретить участвовать в сражениях не имел права. Как и раньше, в сарматских племенах уважали и признавали повелителями отважных и опытных воинов. Туракарт же должен был стать вождем нижних, а может, и всех аорсов. Но не стал. Слишком нетерпелив и горяч был. Евнон боялся, что это приведет его к гибели на поле брани. Вышло иначе. Свою смерть нашел он не в далеком походе от меча или копья, а от клыков могучего вепря. Знал ли вождь аорсов, что сын лишится жизни в местах милых его сердцу, где каждую весну, в пору цветения тюльпанов, останавливал он свою повозку, чтобы быть поближе к могилам предков… Теперь оставалась одна надежда – на младшего сына. Ему предстояло после смерти Евнона стать вождем и носить рисунок орла на внешней стороне кисти правой руки. Подобный знак, но на левой руке, имела женщина-жрица их рода, и лишь ей дано право наносить его достойному воину. Так заведено в племени Евнона далекими предками, кочевавшими где-то далеко на восходе солнца.
Евнон оторвал взгляд от лица Туракарта, посмотрел на Умабия.
Природа сотворила братьев похожими друг на друга. Умабий чуть ниже ростом, крепче сложением, прямее бровями и светлее волосом, и это было все, что отличало его от брата. Когда-то их похожесть доставляла радость вождю аорсов, теперь причиняла боль… Младший подрастал быстро и не уступал брату в храбрости, но его прожитых лет, боевого опыта и влияния недостаточно для того, чтобы удостоиться чести быть выбранным в вожди. Среди нижних аорсов нашлось бы немало достойных мужей, способных заменить Евнона. Чего только стоит родовой вождь, племянник Арнаварка, Дарган. Ему не пришлось побывать с Мазваразом и Евноном в Армении, зато он прославился, как воин и предводитель в набегах на сираков, не раз побеждал их в бою. Но время не стоит на месте, с его течением все меняется, и кто знает, может в скором времени Умабий прославится не меньше брата и в свое время будет избран вождем…
Евнон почувствовал, как кто-то вошел под навес, поднял голову. Перед ним стояла высокая, стройная женщина в длинной, белой шерсти, рубахе навыпуск. Босые ноги, распущенные русые волосы, безумный взгляд красивых синих глаз, опухшие и покрасневшие от бессонницы и слез веки. «Донага – жена». Евнон поднялся с расстеленной на земле овечьей шкуры, подошел к ней. Только сейчас он заметил на ее лице паутину мелких морщинок, протянувшихся от уголков глаз к вискам; время и невзгоды оставили свой отпечаток. Она многое испытала в жизни; ей не раз приходилось терять близких людей…
Велика была радость рождения первого ребенка – Туракарта, за ним появились на свет дочь Хорза и младший сын Умабий. Дальше последовали несчастья: сын и дочь, рожденные позже, умерли во младенчестве. И все же потеря старшего из детей – сына Туракарта, оказалась наиболее тяжелой. Женщины сарматов часто видели смерть и при надобности становились воинами и охотницами. В былые времена девушка не могла выйти замуж, не убив врага. Но можно ли привыкнуть к смерти? Донага не могла. Усугубляли ее боль и слова жрицы Зимеганы, предсказавшей, что она больше не сможет порадовать мужа рождением детей. Предсказания сбылись. Почти восемь лет она ждала Евнона из Армении, но после его возвращения чрево Донаги ни разу не наполнилось новой жизнью.
Евнон обнял жену. Донага уронила голову на плечо мужа, зарыдала. Он молчал, сдерживал чувства, ласково гладил по густым волосам. За навесом послышались шаги. Донага успокоилась, затихла.
– Приведи себя в порядок, не пристало жене вождя в таком виде перед соплеменниками показываться. – Евнон бережно отстранил жену, вышел наружу.
У входа под навесом стоял Горд – верный друг, соратник, советник и предводитель его личного отряда отборных воинов. Откуда он родом и как появился среди аорсов, никто не знал. Одни говорили, что он скифских кровей, другие считали роксоланом, третьи причисляли к далеким венедам[12]. Правду, кроме самого Горда, знал только он – Евнон. А правда была горькой. Горда называли человеком без рода, но род у него был. Был, да не стало.
Малый род Горда жил у лесистого берега реки, называемой в его племени Вислою, ближе к ее истоку. Родичи кормились дарами Воды и Леса; ловили рыбу, бортничали, били птицу и зверя. Зверь давал мясо, шкуры. Водился и скот. В один день род лишился всего – запасов, утвари, свободы, а большинство родовичей и жизни. Воины бастранов с берегов Данастра[13] потревожили спокойную жизнь венедского селения. Они же уничтожили род Горда, а оставшихся в живых родичей продали в Тирасе римлянам. Четырнадцати годов от рождения Горд стал рабом. Непокорный нравом венед не мог стерпеть унижений, ему удалось бежать. Долгие скитания привели его, тяжело раненного роксоланской стрелой, в племя Евнона. Благодаря аорсам, выходившим его, он обрел вторую жизнь. Сам же Горд говорил, что родился среди аорсов, среди них и умрет. Еще отец Евнона принял белокурого великана с серо-голубыми глазами под крыло рода, оценив его здравомыслие, воинское умение и недюжинную силу. А сила у него имелась: о том говорили крепкие ноги, мощная грудь, мускулистые руки и бычья шея. В стане не было равных ему в борьбе и поднятии тяжестей. Несмотря на то что Горд был немного младше Евнона, тот относился к нему с уважением.
– Что войско? – спросил Евнон.
– Готово. – Горд пригладил густые пшеничные усы.
– Войско поведешь ты. Я останусь… У предводителя должна быть светлая голова.
– Может, отменить поход?
– Нет.
К походу на племена, чьи земли находились севернее владений нижних аорсов, Евнон готовился давно и, несмотря на смерть сына, отменять его не собирался.
– Мое главенство в войске может вызвать недовольство среди старейшин и знати, – сказал Горд.
– Мой отец принял тебя в наш род, а значит, ты такой же, как и мы. Ты один из лучших воинов и не раз водил мой личный отряд на врага. Причем всегда успешно. Помимо этого, тебе одному приходилось бывать в тех местах. И не забывай, мое слово немало значит для аорсов. Думаю, старейшины и знать согласятся со мной.
– Надеюсь на это.
– Выступите на следующий день после погребения Туракарта. – Голос Евнона дрогнул. Справившись с собой, он продолжил: – Возьмешь часть моих личных воинов. Дарган и Сухрасп отправятся с тобой. Здесь они будут напоминать мне о смерти сына. И еще… – Евнон развернулся и тяжелой поступью пошел к повозке.
Горд посмотрел ему вслед: вялая походка, опущенные плечи. Горе не сломало, такого человека сломать трудно, но пригнуло его сотоварища и повелителя. Да и у самого Горда при мысли о смерти Туракарта комок подкатывал к горлу, он был его учителем и любил сына Евнона как собственного. Своих детей, впрочем, как и жены, у него не было.
Вернулся Евнон с мечом.
– Этот меч ты подарил моему сыну. Им ты учил его сражаться. Выполни то, что не привелось сделать Туракарту – обагри его в сраженье кровью наших врагов.
– Я выполню твою волю. – Горд принял из рук вождя меч в деревянных, обшитых кожей ножнах с медными накладками. Бронзовая рукоять с прямой гардой заканчивалась круглой головкой из розового сердолика. Таких мечей у аорсов не было, этот Горд добыл во время скитаний, а затем подарил Туракарту.
Туракарта, как и многих других представителей его рода, хоронили на вершине кургана. Уходил к предкам старший сын вождя. Горькие мысли, словно змеи, жалили сердце Евнона, но, пересиливая себя, он всем своим видом показывал несгибаемую волю. На похороны сына вождь явился в лучшем наряде. На нем была темно-коричневая куртка без воротника с длинными рукавами, запахнутая на левую сторону, украшенная по краям золотыми бляшками виде бараньих голов, того же цвета штаны и красные сапожки из мягкой кожи. Стан вождя стягивал кожаный пояс с застежками из золота, изображающими схватку львов. На поясе короткий меч-акинак в богато убранных ножнах с золотыми накладками, подарок зятя – аланского вождя Бахтава. Голову Евнона украшала кожаная повязка, грудь – золотая пектораль[14] с концами в виде змеиных головок, символ власти сарматских вождей. Похожую он заказал боспорскому купцу Ахиллесу, чтобы возложить на Туракарта. Не случилось. Теперь ни одно божество не в силах воскресить сына…
Донага, успокаивая, тронула его за локоть. Хорошо, что она рядом. Такая женщина достойна называться женой вождя. Переборов свои чувства, она в подобающем наряде с гордо поднятой головой вышла к аорсам заодно с мужем. Взор синих глаз казался ясным. Но лишь казался. Перед Донагой все происходящее проплывало, как в пелене тумана: свежевырытая яма, кошомная подстилка, на которой покоится тело их первенца, печальные лица сородичей.
Звук бубна возвестил о появлении жрицы. Зимегана, моложавая женщина с длинными иссиня-черными прямыми волосами, достигающими колен, была красива. Ее красота, в отличие от других женщин племени, увядала намного медленнее, а потому выглядела она гораздо моложе своих лет. Поговаривали, это ей удавалось благодаря колдовской силе и зелью из трав. Невысокого роста, белолицая, тонкобровая, с алыми губами и гибким станом, она могла бы пользоваться любовью многих мужчин. Если бы ни ее служение священному огню, надменность и глаза. Светло-голубые, холодные, они пугали, завораживали, проникали внутрь, читали мысли. Взгляд больше напоминал змеиный, как и ее движения. Ее называли повелительницей змей, и поговаривали, что свои снадобья она изготавливает при помощи гадов, живущих у нее в повозке в корзине из ивовых прутьев, будто они же помогают ей предсказывать и наводить порчу на неугодных ей соплеменников. Ее больше боялись, чем любили.
Жрица была облачена в белую длинную рубаху, стянутую у стана поясом из шерсти белой овцы. К поясу подвешены амулеты из камня, изображающие животных, и маленький жертвенный кинжал с костяной ручкой в виде барана. Белое покрывало скрывало ее волосы. Поверх него на голову одета высокая конусовидная шапка из белого войлока с золотыми нашивками. Прикрепленный к ней золотой лепесток прикрывал верхнюю часть прямого тонкого носа. За Зимеганой шла помощница жрицы, сирота Газная. Маленького росточка, пухленькая, смуглолицая девушка с добрыми черными глазами и большим родимым пятном в виде верблюда на левой щеке. Соплеменники говорили, что родимое пятно Газнаи – знак свыше, и хоть считали ее чудаковатой, любили и уважали за доброту, умение излечивать людей и животных. Младшая жрица была одета в те же одежды, что и Зимегана, но без золотых украшений. Ей доверили бронзовую чашу с раскаленными углями – детьми священного очищающего огня. За ней ковыляла кривоногая Пунгара, широколицая, узкоглазая старуха в повседневном наряде сарматских женщин, отличном от мужского лишь тем, что полы куртки были несколько длинней. В подрагивающих руках старуха несла пустую чашу из золота.
Жрицы остановились у края ямы. Зимегана, обратилась к находившемуся в зените солнцу, вскинула руки и заговорила. Многие из слов жрицы казались окружающим чужими, но это был язык их далеких предков, ныне изменившийся, отчасти забытый и доступный только посвященным, да еще может быть самому светилу. Голос ее менялся каждый миг: вибрировал, срывался на визг, затихал, превращался в усыпляющий шепот, напоминающий шипение змеи, и внезапно перерастал в громкий пугающий крик. Все это повторялось снова и снова, пока жрица, вскрикнув в очередной раз, обессиленная, не упала на колени. Аорсы последовали ее примеру, преклонили колени пред Великим Светилом, дающим жизнь. Только Газная, держащая частицу священного огня, осталась стоять. Зимегана коснулась земли губами и вновь устремила взор ввысь. Три раза прикладывала она руки к груди, а затем вскидывала их вверх, славя отца – Небо, мать – землю и солнце – Дарителя Священного Огня. Аорсы не замедлили повторить ее движения. Вновь поцеловав землю, жрица поднялась, посмотрела на помощницу. Подчиняясь взгляду Зимеганы, Газная протянула чашу с углями. Зимегана растопырила пальцы, махнула над ней руками. Угли, к тому времени едва тлевшие, вспыхнули голубым огнем. Жрица протянула к нему ладони, прикрыла глаза и зашептала ведомые ей одной слова.