Зло нахмурившись, тот, тем ни менее, повиновался, поставив перед Духовладом ведро, а после положив рядом мешок. Под жадные взгляды крестьян, Духовлад с Далибором утолили жажду, набирая воду из ведра в сложенные ладони, после чего передали ведро им. Тут же Духовлад взял в руки мешок, и по одному разложил сухари на пять равных частей, передав потом по одной части каждому из работников. Будка наполнилась дружным хрустом пережёвываемых сухарей. Эти, кислые от плесени, куски сухого хлеба, казались изголодавшимся работникам вкуснейшим угощением. Хоть как-то утолив голод, они стали готовиться ко сну, пытаясь поудобнее устроиться на жёстком деревянном полу тесной будки.
Утром работники проснулись от шума, сопровождавшего сбор обоза в дорогу. Повсюду слышались окрики наёмников, занимающих свои места в колонне, по очереди начинали движение тяжелогружёные телеги, нарушая лесную тишину протяжным скрипом. Наконец тронулась и будка с работниками. Духовлад вновь сел под стенкой. Рёбра ныли от сна на голом дереве, а брюшные мышцы болели от вчерашних «посещений» обозлённого на Духовлада наёмника. Но это были сущие мелочи, по сравнению с болью, которая сопровождала утренние подъёмы молодого бойца, после немилосердных избиений деревянными мечами в учебных поединках, когда он только начал приходить на арену, и Военег ещё не учил его владеть оружием. Вспомнив это, он в душе презрительно посмеялся над своим теперешним состоянием. Спустя некоторое время, за решёткой снова замелькала ехидная рожа наёмника, который снова принялся за своё.
Потянулись длинные, однотипные дни, в унылом течении которых, Духовлад уже начал рассматривать посещения наёмника, как развлечение, причём стал ощущать от них ещё и пользу: его движения становились всё чётче, с каждым разом улучшалась реакция и, понемногу, он сам стал управлять действиями агрессора. Он даже видел возможность убить дурочка его же копьём, но не хотел привлекать к себе внимания, хотя помнил и постоянно обдумывал это. Пока отсутствовал наёмник, которого Духовлад про себя называл «тренировочным снаряжением», он общался с Далибором. Делясь рассказами о своей прежней жизни, молодые люди быстро сдружились. Иногда, правда, до Далибора сложно было донести суть какой-либо истории, из-за его бесцветного, исключительно чёрно-белого восприятия мира, но выдержанного Духовлада это даже забавляло. Он со спокойной улыбкой пережидал бурные, возмущённые возражения своего товарища и, когда они утихали, начинал по полочкам раскладывать ситуацию, показывая собеседнику тупиковую безысходность его позиции. Неопытному Далибору, не видевшему настоящей, суровой жизни, пока он не попал в обоз, нечего было возразить кое-что повидавшему Духовладу. Он замолкал, тем ни менее горделиво показывая собеседнику, что не согласен с ним. Эта незрелая гордыня весьма веселила Духовлада, который чувствовал себя так, как будто у него внезапно появился младший брат.
Прошло уже несколько недель в пути. Духовлад как раз развлекал своего постоянного посетителя, который, обильно истекая потом, оголтело пытался ткнуть его древком копья в рёбра или в лицо, как вдруг, со стороны головы обоза, донёсся непонятный шум, и послышались неразборчивые крики.
глава 3
Наёмник замер в недоумении и, приподнявшись в седле, вглядывался в сторону начала обоза, пытаясь понять, что именно там происходит, при этом, забыв вытащить древко копья из будки. Духовлад сразу обратил на это внимание, но пока ничего не предпринимал, тоже вслушиваясь в происходящее. Шум и крики быстро приближались к хвосту обоза и, наконец, чей-то крик прозвучал уже вполне разборчиво:
– Разбои! Спасайтесь! Разбои!..
Услышав это, Духовлад мгновенно схватил древко копья обеими руками, и потянул на себя. Наёмник, опомнившийся от того, что копьё стало выскальзывать из его рук, успел крепко ухватить его только возле самого наконечника, и тоже стал тянуть его на себя изо всех сил, сперепугу упустив из вида опасное положение копья, направленного теперь наконечником ему в грудь. Духовлад тут же сделал выпад, лишь слегка подправив направление удара, а пытавшийся освободить своё оружие наёмник, только усилил этот удар. Копьё воткнулось ему в самое основание шеи, не защищённой кожаным нагрудником. Намник выпустил из рук древко, и с предсмертным хрипом вывалился из седла. Его испуганная лошадь галопом затерялась в чаще леса, волоча за собой тело наездника, нога которого застряла в стремени. Копьё никак нельзя было втянуть в маленькую будку целиком, да и Духовлад рассудил, что в такой ситуации выгоднее иметь оружие, которое до поры можно спрятать в рукав. Он сразу же втащил копьё в будку насколько это было возможно. Уперев его наконечником в угол между полом и стенкой, тупой край копья оставил лежать на окне противоположной стенки, и с максимальным усилием напрыгнул обеими ногами на древко у самого наконечника. Отломанный наконечник со звоном покатился по полу будки. Осознав, что Духовлад пытается вооружиться, старший крестьянин в ужасе бросился к наконечнику, крича:
– Выбрось его! Всех нас погубишь!
Далибор сразу же его перехватил, и толкнул на остальных крестьян. Трое перепуганных земледельцев сбились в кучу, запутавшись друг в друге. Духовлад бросил на землю ненужное древко и, быстро подняв наконечник, направил его на крестьян.
– Кто хочет умереть первым?! – злобно процедил он сквозь зубы.
Все трое в ужасе вжались в стену, истово моля Ису о милости.
– Если кто-то откроет дверь, держись у меня за спиной – глубоко дыша, сказал Духовлад Далибору, пряча наконечник в рукав рубахи.
Тот согласно закивал, закусив нижнюю губу, дабы скрыть её дрожь. Они присели на корточки, внимательно прислушиваясь к происходящему снаружи. Там царил полный хаос: крики людей, звон оружия, топот ног, ржание напуганных лошадей – всё это рисовало в воображении самые ужасные картины, леденящие душу своей жестокостью. Вдруг кто-то начал возиться со щеколдой, запиравшей снаружи дверь будки. Духовлад приготовился атаковать кого бы то ни было. Но тут за решёткой возникла чумазая рожа с всклокоченной шевелюрой и злыми, выпученными глазами. Мельком оглядев работников, находящихся внутри, её обладатель нервно закричал, очевидно обращаясь к тому, кто пытался открыть дверь:
– Не возись! Здесь только несколько голодранцев!
Возня возле двери прекратилась, и работники снова стали ожидать своей судьбы, вслушиваясь в происходящее.
***
Только один человек в обозе оставался спокоен. Он сидел в своей роскошной повозке и наблюдал за Сбыней и Здебором, сидящими напротив, в ужасе переглядываясь. Никто из разбойников, под страхом лютой смерти, даже близко не подходил к этой повозке, как, впрочем, и остановившейся сразу за ней, грузовой телеге, так как и на повозке, и на телеге, был нарисован герб владельца – отпечаток медвежьей лапы на круглом щите. Когда звон оружия понемногу затих, снаружи, совсем рядом с повозкой послышался голос:
– Брат! Всё закончилось, можешь выходить!
Человек в рунейском халате спокойно поднялся и, открыв дверцу, вышел из повозки. Сквозь проём открытой дверцы за ним с ужасом наблюдали Сбыня со Здебором. Вокруг повозки толпились разбойники. Большинство из них были не ухожены, и одеты, как попало. Впрочем, и вооружены были похожим образом, но некоторые (очевидно наделённые в этой среде властными полномочиями) выглядели прилично, и имели достаточно дорогую амуницию. Человек в рунейском халате, раскрыв руки для объятий, направился к разбойнику, стоящему впереди всех, носившему дорогую, красиво блестевшую на солнце, кольчугу, просторные, ярко-красные штаны и сапоги из рыжей кожи. Они тепло и радушно обнялись. Черты лиц этих людей были очень схожи, выдавая их кровное родство, хоть разбойник был гораздо более крепкого телосложения. Но что действительно сильно отличало их друг от друга, это глаза… Точнее то, что в них читалось. Взгляд человека в халате, излучал проницательность, холодный расчёт и чувство собственного достоинства. В глазах же его брата, виднелись лишь самоуверенность и самодовольство, за которыми недалёкие люди зачастую пытаются скрыть природную умственную обделённость. Выпустив брата из объятий, разбойник с довольной улыбкой заговорил, обращаясь как-бы к своим соратникам:
– Мой брат Горан снова позаботился о том, чтобы мы не передохли от голода в этих лесах. Давайте же поблагодарим его за это (толпа сотрясла округу громким улюлюканьем и свистом)! Дорогой брат, представь же нам милостивых господ, которые своими средствами решили поддержать благосостояние нашей благородной общины!
По толпе разбойников пробежал ехидный смешок. Горан подхватил сарказм брата и, повернувшись к своей повозке, нарочито вежливо обратился к Сбыне и Здебору:
– Выходите, уважаемые. Дайте возможность этим «труженикам лесных дорог» выказать вам свою благодарность!
Хозяин (точнее бывший хозяин) обоза, и его округлый помощник не могли сдвинуться с места, скованные страхом. Тогда Горан повторил просьбу, жестом указывая на толпящихся вокруг разбойников:
– Выходите же, не вынуждайте этих добрых людей помогать вам!
Из толпы тут же выбежало несколько человек и, обступив повозку с разных сторон, стали с силой её раскачивать. Новая волна испуга вывела людей, сидевших в повозке, из оцепенения, и они вывалились из неё на землю. Здебор сразу же заполз под переднюю ось повозки, испуганно вертя головой по сторонам, оглядывая нестройные ряды разбоев сквозь спицы колеса. Сбыня же, последовавший было за ним, не смог влезть в пространство между дном и землёй и, усевшись на корточках возле заднего колеса, навзрыд молил о пощаде, обхватив руками лысую голову. Эта сцена вызвала взрыв хохота в рядах разбойников. Горан повернулся к брату, и сказал ему, положив руку на плечо:
– Тур, я заприметил в обозе человечка, который мог бы оказаться полезным в твоём войске.
Улыбка Тура слегка померкла, а во взгляде блеснула гордыня:
– Дорогой брат, насколько я помню, мы уговорились с тобой, что Я буду решать, кого принимать в своё воинство! К тому же, припоминаю, ТЫ настаивал на том, чтоб в разорённых обозах никого в живых не оставлять, дабы не ставить под угрозу тебя.
Обладая острым умом и зная брата как облупленного, Горан продолжил даже не моргнув газом:
– Узнаю любимого брата! Мощь, клокочущая в тебе, способна свернуть горы и повернуть вспять реки (при этих словах улыбка снова расплылась по лицу Тура, и вообще он стал похож на собаку, которую чешут в любимом месте), и она не даст тебе поступиться своим правом даже собственному брату! За это я тебя и люблю! Но дело обстоит несколько иначе: я просто заметил его, а ты просто посмотри на него, и только потом САМ решай, принять его в воинство или убить. А мне за него беспокоиться нечего: он преступник, зарубивший двоих стражников. Этот (он небрежно махнул головой в сторону Здебора) укрыл его от преследования, а потом заковал в кандалы, и заставил бесплатно работать, угрожая выдать страже. Я сказал этому глупому обознику, что являюсь придворным снабженцем князя Батурия и обещал, будто, если обоз пойдёт в Драгостол через Кременец, то я представлю его при дворе, и похлопочу для него о выгодных договорах на подвоз провианта. Жадный дурак сразу же стал искать способ меня удивить, и укрепить в упомянутом желании. Ради этого он рассказал мне всё: кто чего ценного и не очень везёт в его обозе, сколько у него наёмников для охраны, хвастался, как он обманом заставляет бесплатно работать людей, а за одно и рассказал, как к нему попал человек, за которого я тебе толкую. Я после справлялся об этом случае у главы городской стражи: так вот он мне поведал, по секрету, за пять серебряных монет, что убиты те стражники были оружием, отнятым у одного из них. Каждому нанесли по два удара, и все четыре раны смертельны! Если он и вправду такой ловкий боец, то укрепит собою твоё воинство, а если нет, то и не жалко, когда сдохнет в налёте.
– Ладно, давай сюда своего силача, если ещё не зарезали его. Посмотрим, каков он… – отмахнулся Тур, довольный тем, что потешили его самолюбие.
Неподалёку, сбившись в кучу, находились оставшиеся в живых наёмники и торговцы, окружённые разбойниками, время от времени покалывающими их копьями ради развлечения. Горан распорядился, чтобы одного из наёмников проводили к будке с работниками, которую тот доставит к Туру.
***
Шум боя утих, только где-то недалеко слышался какой-то гомон, иногда перераставший в громкий хохот толпы. Сама будка была крепко сбита из толстых дубовых досок, как и её дверь, висящая на массивных железных петлях. Попытки проломать где-нибудь лаз для побега не принесли Духовладу с Далибором успеха. Послышались приближающиеся голоса: кого-то часто подгоняли грубыми окликами. Резко дёрнувшись, будка тронулась с места. Крестьяне снова истово забубнили молитвы Исе, а Духовлад, поправляя в рукаве наконечник копья, посмотрел на Далибора. Тот побледнел, и стал дышать глубже, широко раздувая ноздри. Для неопытного в боях человека, он вёл себя достойно, не впадал в истерику, искал возможности помочь Духовладу. Улыбнувшись про себя, последний подумал, что из этого, избалованного отеческим кровом юноши, получится надёжный боевой товарищ, если им суждено пережить сегодняшний день. Будка съехала с дороги, очевидно для того, чтобы объехать впередистоящие повозки и телеги, от чего её стало так шатать, что работников то и дело кидало от одной стенки к другой. Наконец транспорт снова выехал на ровную дорогу, и вскоре остановился. Некоторое время повозившись со щеколдой, дверь открыли, и приказали работникам выйти. Старший из крестьян, второпях толкая своих соплеменников в спины, практически выкатился с ними из будки, первым делом вскочив на ноги, стал тыкать пальцем обратно в дверной проём, истошно крича разбойникам:
– Осторожно, у него оружие! Осторожно!..
Многочисленная толпа разбоев тут же ощетинилась копьями. В глазах Тура блеснул гнев, что не ускользнуло от внимания его брата. Духвлад не видел больше смысла скрывать наконечник и, вытащив его из рукава, вышел из будки, исподлобья оглядевшись вокруг. Его взгляд сразу вырвал из толпы незнакомых вооружённых людей человека в рунейском халате, с которым у него был разговор ещё на постоялом дворе. Далибор тоже выпрыгнул из будки и, не смотря на страх, пытавшийся взять под контроль сознание, приготовился умереть сражаясь. Разбойники, увидев, чем именно вооружён Духовлад, с хохотом стали тыкать в его сторону пальцами, а Тур ему гневно прокричал:
– Сейчас-же выбрось свой огрызок, щенок! Или я прикажу разорвать тебя на куски!
Горан тут же включился в разговор, положив руку на плечо брата:
– Ты слишком строг к нему, о грозный Тур! Взгляни: будучи запертым в этом ящике, он умудрился хоть как-то вооружиться. По моему скромному мнению, будет от него толк. Ты помнишь меня, парень? (Духовлад перевёл взгляд на него, и утвердительно кивнул головой) Я говорил, что смогу быть тебе полезным, так вот: если ты убедишь моего брата в том, что можешь быть полезным и сам, то он возьмёт тебя в своё воинство. Что скажешь?
– Что мне нужно сделать?
Горан посмотрел на брата, давая понять, что условия выдвигать ему, и Тур, преисполненный важности, возвышенно произнёс:
– Я хочу увидеть, как ты отнимешь жизнь. Выбери из пленных кого пожелаешь, и убей.
– Я не могу бросить своего товарища, – ответил Духовлад, бросив взгляд на Далибора – Может ли он также присоединиться к вам?
– Пусть тоже кого-нибудь убьёт, только без твоей помощи – пожал плечами Тур.
Молодой боец посмотрел на перепуганных, сбившихся в кучу торговцев и наёмников, но не найдя среди них того, кого искал, громко задал вопрос:
– А жив ли ещё хозяин обоза?
– Да вроде жив, коль от страха не умер – улыбаясь, ответил Горан, жестом показывая разбойникам, обступившим его роскошную повозку, освободить к ней проход.
Те послушно расступились, и Духовлад увидел возле этой повозки рыдающего Сбыню, а между спиц переднего колеса, разглядел перепуганные глаза. Быстрым и уверенным шагом, он направился в сторону своих поработителей, крепко сжимая в правой руке наконечник копья. Сзади послышался голос Далибора:
– Сбыню оставь мне…
Увидев приближающегося Духовлада, толстяк отполз с его дороги. Подойдя к передней оси повозки, молодой боец нагнулся, и решительно запустил под неё левую руку, крепко ухватив ею Здебора за волосы на затылке. Тот, схватившись за ось обеими руками и упираясь изо всех сил, в паническом страхе, срывающимся голосом, навзрыд затараторил: