Антиохийское княжество не отличалось тем привычным уютом, что паломники находили в Иерусалимском королевстве: здесь на многие мили не виделось человеческого жилья, движение затруднял сыпучий песок. Хотя княжество было христианским государством, но сами христиане редко встречались на пути каравана. Иногда появлялись сарацины – от одного человека до несколько десятков воинов: возможно, соглядатаи, а может, и разбойники – вооружение у всех было примерно одинаковое. Они не нападали: во-первых, между христианами и мусульманами был заключен мир и обе стороны старались его соблюдать; во-вторых, разбойничьи отряды опасались воинственных тамплиеров, не единожды их бивших. Но вот караван Гуго де Пейна натолкнулся на препятствие, которое не желало уступать дорогу.
Впереди стоял отряд из десятка рыцарей и человек пятидесяти кнехтов. Судя по одежде и вооружению, то были христиане, но почему-то они изготовились к бою, и копья были направлены в сторону толпы еле бредущих пилигримов. Немногочисленность возникших на пути воинов все же не заставила магистра потерять бдительность. В них чувствовалась безупречная воинская выучка, а вооружение рыцарей стоило, по меньшей мере, стада из 45 коров – именно во столько и обходилась в среднем экипировка рыцаря.
Гуго де Пейн приказал своему каравану остановиться, чтобы смогли подтянуться отставшие пилигримы. К нему подъехал Беренгар и пояснил:
– Это Черный Рыцарь Пустыни – так он себя называет.
– Он кто: христианин? Мусульманин? Чего можно ожидать от его воинов?
– Ничего хорошего, хотя матери и крестили их в христианских храмах. Это норманны из Южной Италии. Поклоняются они не Магомету и не нашему Господу, а золоту и тем удовольствиям, что можно за него купить. Некоторых паломников из нашего каравана норманны ограбили еще по пути в Палестину, и теперь у этих несчастных нет даже куска хлеба. Однако в храбрости воинам Черного Рыцаря не откажешь, будь с ними осторожен.
Рыцарь в черном плаще не намеревался ждать, пока пилигримы соберутся в одну толпу, которую легче было бы, по крайней мере, защитить. Воин пустыни направил коня в сторону магистра. Подчиненные потянулись вслед за командиром.
Гуго де Пейн, чтобы показать свое миролюбие, снял шлем и передал его слуге.
– Приветствую тебя, Черный Рыцарь Пустыни! – произнес магистр и представился: – Я Гуго де Пейн, сопровождаю с братьями ордена Храма пилигримов, идущих из святых мест на родину.
Рыцарь в черном плаще шлем снимать не стал, но остановил коня и убрал руку с меча.
– Да будет тебе известно, Гуго де Пейн, что я строю в этих местах замок, который послужит защитой для пилигримов, держащих путь в Иерусалим. Строительство – дело затратное, и приходится просить идущих по этим местам пожертвовать что-нибудь на богоугодное дело.
– И сколько ты хочешь взять с этих нищих людей. – Магистр бросил взгляд на собиравшихся в толпу перепуганных пилигримов.
– Пусть дадут, сколько смогут, – предложил Черный Рыцарь и кивнул в сторону своих воинов. – Если мои казначеи признают собранную сумму достаточной, твои пилигримы смогут в безопасности продолжить свой путь.
– Разве ты не видишь, что они едва не умирают с голоду?
Рыцарь Пустыни рассмеялся:
– Еще ни один странник, бредущий через эти края, не сказал, что он сыт, богат и доволен жизнью. Однако ж строительство моего замка должно быть завершено.
Магистр, утомленный жарой, попытался расслабить нагрудник; из-под него выглянула полоска белоснежного хитона:
– Если б ты заботился о христианах, то помог бы мне довести этих пилигримов, по крайней мере, до владений ромеев. А я, после того как обеспечу их едой на несколько ближайших дней, смогу оставшиеся при мне деньги пожертвовать на строительство замка, – пообещал Гуго де Пейн.
Как ни странно, Черный Рыцарь Пустыни без спора согласился на это предложение. Магистр опасался какого-нибудь подвоха от рыцарей с повадками разбойников, однако новый спутник шел со своими людьми впереди каравана и не делал никаких попыток приблизиться к паломникам.
Через две мили караван Гуго де Пейна прошел мимо строящегося замка. По тому, что Черный Рыцарь отделился от воинов и принялся осматривать стройку, можно было с уверенностью предположить, что это и есть жилище, на которое взимались со всех прохожих деньги. Впрочем, особых средств на него не требовалось, так как строили крепость пленные сарацины, некоторые с исполосованными в кровь спинами. Рядом ходили воины с кнутами в руках и при малейшем подозрении на лень или неаккуратность в работе пускали их в дело.
Замок получался в виде одинокой башни; не занимая много территории, он устремился ввысь. Хотя до завершения стройки было далеко, он уже мог принять воинов и служить для них защитой. Малая площадь позволяла в короткий срок возвести стены, а развернуть широкое строительство могли не позволить соседи-сельджуки. Приличная высота стен также была кстати: с верхнего этажа, словно из орлиного гнезда, великолепно обозревались окрестности.
Дав несколько указаний и собственноручно отстегав плеткой сарацина, уронившего кувшин с водой, Рыцарь Пустыни вернулся к своим норманнам. Впрочем, недолго они исполняли обязанности проводников в надежде получить от Гуго де Пейна непонятное количество монет. Вдали показался пыльный шлейф; всадники пустыни прекрасно знали, что его может оставить только торговый караван, они по столбу пыли могли даже определить примерное количество людей и верблюдов.
Норманны по-английски отсоединились от Гуго де Пейна, как только запахло более существенной добычей.
– Беренгар, поторопи отстающих, – попросил магистр. – Кажется, у нас могут быть неприятности.
– Насколько я знаю, у Иерусалимского короля и князя Антиохии мир со здешним правителем, – с надеждой промолвил нищий рыцарь.
– Совершенно точно, – согласился де Пейн, – однако норманны, по-видимому, умчались грабить мусульманский торговый караван. Скорее всего, эмир Алеппо пожелает рассчитаться за такую дерзость. На нашу беду норманны слишком быстро передвигаются, у них имеется надежное укрытие, чтобы переждать первую ответную волну ярости. А вот мы, если не поспешим достигнуть киликийского прохода, можем ответить за дерзость Черного Рыцаря Пустыни.
Через немного времени пилигримов ожидало страшное зрелище: множество трупов сарацин валялись там, где их настигла смерть; десятка полтора раненых корчились в муках – одни из них взывали о помощи, другие просили верным ударом меча прекратить их мучения. Не меньше жалости вызвал верблюд с распоротым животом: он хрипел, слезы обиды катились из его глаз, словно это было существо с человеческой душой.
Среди пилигримов нашлись несколько человек, которые были знакомы с искусством врачевания. Кому-то из раненых остановили кровь, у одного достали из руки арбалетную стрелу, прочим перевязали раны, а безнадежного изрубленного на куски, но еще дышавшего мусульманина накрыли плащом, чтобы уберечь от насекомых, облепивших его раны. Всех раненых забрали с собой, надеясь оставить их в ближайшем селении. Время, которое пилигримы потратили на заботу о пострадавших сарацинах, дорого им обойдется.
Уже были видны между двумя скалами природные врата в Киликию, на стенах крепости, сторожившей вход в ущелье, явственно виднелись, словно муравьи, бегающие армянские воины. Но между горным краем и караваном пилигримов, поднимая гигантский столб пыли, врезалась мусульманская конница.
– Надо сарацинам сказать, что мы не виновны в гибели их соотечественников, – слышались растерянные голоса среди пилигримов. – Мы же помогли им… Несем на плечах их братьев…
Но бесполезно было надеяться, что чей-то голос будет услышан. Мусульмане собирались для атаки, а наиболее ретивые подняли копья, обнажили мечи и летели на христиан, особенно ненавистных сегодня. Магистр отдал приказ «К бою!» и сам встал во главе клина рыцарей. Вовнутрь его спрятались легковооруженные кнехты и, сколько смогли, поместились пилигримы.
Мусульманская ярость оказалась бессильной перед закованными в железо вместе с лошадьми рыцарями. Клин тамплиеров разрезал тучу мусульман, словно острый нож перезрелый плод. Особенно им доставалось от 53-летнего магистра. Гуго де Пейн и сам не ожидал от себя такой прыти. Когда его конь сделал первый шаг навстречу мусульманской лаве, у магистра мелькнула мысль: если его убьют или ранят, то будет безнадежно испорчен бесценный хитон. И он рубил мечом всех, кто оказывался в пределах его досягаемости. За магистром лежала целая просека, а он двигался вперед, не зная устали. Вот перед ним мелькнуло смуглое испуганное лицо юноши, чужие глаза жалобно просили «Пощади!». Не в силах остановить опускавшийся на голову меч, магистр в последний момент сумел повернуть его плашмя: удар пришелся на плечо, и юноша, вскрикнув, свалился с коня, но тут же встал, держась за ушибленное место.
Гуго де Пейн проложил мечом дорогу, но сзади рыцарского клина положение было гораздо хуже. Уцелевшие от рыцарского меча сарацины нападали на безоружных и вымещали зло даже на женщинах и детях. Пилигримы-мужчины поднимали оружие поверженных врагов и смело вступали в бой, позади всех в простой рубашке дрался храбрый Беренгар. Однако мастерства им явно недоставало. Пилигримы десятками ложились, увлажняя своей кровью чужой бесплодный песок. Вот уже Беренгар переложил меч в левую руку, потому что правая окрасилась кровью и беспомощно повисла.
Магистр тревожно оглядывался назад, не представляя, как оказать помощь тем, кого он взялся защищать. И тут раздался боевой клич со стороны армянской крепости. Третья сила рванула на свежих лошадях навстречу сражавшимся. Многие пилигримы не могли понять, на чьей стороне вступят в бой летящие, словно на крыльях, всадники, но мусульмане точно знали, кому не повезло. Оставляя мертвых и раненых, сарацины умчались прочь.
Христиане, с помощью подоспевших армян, собрали своих раненых, убитых и покинули несчастливое место. Как только на поле боя остались стонущие, либо безмолвные сарацины, за ними вернулись их бежавшие братья. Налетевшая к вечеру песчаная буря стерла все следы жестокого боя.
На родине апостола Павла
Этот небольшой суровый кусочек Малой Азии часто заставлял говорить о себе на протяжении многих тысячелетий. Через Киликийские ущелья шла Царская дорога из Суз в Сарды во времена Персидского царства. С Киликией связана одна из трех самых значительных побед Александра Македонского.
В I в. до н. э. гористое труднодоступное побережье Киликии облюбовали пираты. Здесь они строили свои неприступные замки, в горах прятали награбленную добычу, здесь находили убежище и отдых от трудов своих неправедных. Киликийские морские разбойники образовали крупнейшее пиратское братство древности, которое парализовало морскую торговлю на Средиземном море и поставило могучий Рим на грань голодной смерти. На войну с ними Рим отправил своего лучшего военачальника Гнея Помпея Великого, которому ценой неимоверных усилий удалось сделать Внутреннее римское море снова доступным для мореплавания.
Впрочем, нас интересует Киликия времен, более близких к описываемым в романе событиям.
В XI в. Армения подверглась нападению двух сильнейших соперников: с одной стороны ее города захватывала Византия, с другой – турки-сельджуки. Армяне начали массово покидать родину, и значительная часть их осела в горной Киликии. Гонимые всеми, армяне не случайно выбрали для поселения этот край: проникнуть в Киликию по суше можно было только через несколько узких горных проходов, входы в которые прикрывали мощные крепости. Около 1080 г. армянские князья создали здесь свою собственную державу; периодически им удавалось даже отвоевывать у Византии равнинную Киликию.
В армянской крепости Гуго де Пейн подвел неутешительный итог: пятьдесят пилигримов погибло, тамплиеры потеряли одного рыцаря и пять кнехтов. Несколько десятков паломников и кнехтов было ранено; самых тяжелых армяне разместили в крепостном госпитале и пообещали либо вылечить их, либо похоронить по-христиански. Мертвые же нашли приют на огромном кладбище у входа в Киликийские врата. Причем когда их хоронили, то постоянно натыкались на древние полуистлевшие кости. За проход через Киликию часто приходилось платить кровью. Царская дорога времен Ахеменидов; узел, соединявший владения римлян в Малой Азии; теперь Киликийские врата открывали самую короткую дорогу на Константинополь – значение ущелья было разным, но важность его все так же была огромной на протяжении тысячелетий.
В главном городе Киликии – Тарсе – тамплиеры приняли решение расстаться со своими подопечными. Прощание затянулось, слишком многое пришлось пережить вместе на пути от Иерусалима до Тарса. Глядя на толпу пилигримов, которая уменьшилась почти наполовину, Гуго де Пейн горестно и виновато произнес:
– Простите, добрые христиане, за ваших погибших в пути братьев, которых я не смог уберечь. Простите за ваши раны…
– Ты не должен просить у нас прощения, – посмел перебить магистра нищий рыцарь с перевязанной правой рукой. – Все мы – и павшие, и живые – знали, что путь к святым местам будет тяжел и для многих станет последней дорогой в этой жизни. Мы безмерно благодарны братьям ордена Храма за то, что они защищали нас на этом трудном пути, и безмерно скорбим и будем молиться за воинов, отдавших за нас жизни.
Гуго де Пейн хотел возразить Беренгару, но не успел. Толпа пилигримов бросилась к рыцарям и громко, со слезами радости и грусти одновременно принялись благодарить их. Многие целовали руки магистру. Наконец, передав пилигримам оставшиеся припасы, тамплиеры, согласно приказу магистра, построились по двое и оставили временный лагерь. Напоследок Гуго де Пейн крепко обнял Беренгара:
– Прощай, брат! Жаль, очень жаль расставаться с тобой. Эх! Если б ты мог остаться на Святой земле… Сколько бы полезных дел мы бы с тобой совершили, – мечтательно произнес магистр.
– И мне тяжело с тобой расставаться, и со святыми местами, – признался Беренгар. – Но я не имею права оставить их без помощи в чужом краю, – указал он на стоявших поодаль измученных пилигримов.
– Понимаю, и потому не уговариваю.
Тамплиеры приблизились к полноводной реке Кидну, на которой стоял Тарс. Кони с жадностью бросились к воде, но столь же быстро потеряли аппетит. Вода с гор оказалась для них слишком холодной и непривычной среди жары, ставшей обычной даже для животных. Именно в водах этой реки искупался Александр Македонский, и после этого заболел так, что много дней находился между жизнью и смертью. Эпопея честолюбивого царя-военачальника, мечтавшего завоевать весь мир, могла бы закончиться здесь.
Однако не Александр Македонский, изрядно наследивший в этих краях, волновал магистра. Совсем другой человек, который никогда не брал в руки меч, занимал мысли Гуго де Пейна. В Тарсе родился продолжатель Христа, много сделавший для того, чтобы Его слова стали известны всему миру. Этот киликийский город стал колыбелью апостола Павла.
Магистр спросил у толпившихся греков, где находится церковь Святого Павла. Он был уверен, что в Тарсе должен быть храм в честь апостола, и не ошибся. Храм оказался первой церковью, сооруженной франками на Святой земле, – а строили западные христиане весьма много. У высокого храма, устремившегося в небо острыми шпилями, которые где-то под облаками заканчивались крестами, тамплиеры оставили все вооружение и, наклонив головы, с трепетом прошли внутрь ее. Долго и страстно они молились пред обликом святого, положившего за Христа голову под топор римского палача.
В церкви Святого Павла нашел свой последний приют один из предводителей первого похода христиан – граф Гуго де Вермандуа, приходившийся братом королю Филиппу I. Первым из баронов Запада он прибыл в Константинополь, блистательно сражался в битве при Дорелее в 1198 г. Затем граф де Вермандуа вернулся во Францию, но Святая земля не пожелала отпустить его сердце. В 1101 г. Гуго де Вермандуа вновь отправляется на Восток, но это паломничество скоро закончилось: в Каппадокии сорокапятилетний брат короля получает смертельную рану. Тамплиеры помолились за упокой знатного воителя-пилигрима, о странствиях которого были весьма наслышаны.
Когда на землю опустились сумерки, тамплиеры за относительно небольшую плату устроились на ночлег в странноприимном доме. Мест не хватало, но воины Храма привыкли жить в тесноте. Хозяин позволил взять соломы из стога, стоявшего во дворе специально для такого случая. Ею воины устлали полы в выделенных комнатах и таким образом разместились все.