После роспуска «делового кабинета» генерал Хорват до июля 1919 г. продолжал выполнять функции Верховного уполномоченного Омского правительства на Дальнем Востоке[85]. Генерал Плешков получил новую, ни к чему не обязывающую должность, став русским Главноначальствующим в полосе отчуждения, а Хрещатицкий был назначен инспектором иностранных формирований русской службы, каковым являлся до августа 1919 г.
Осенью 1918 г., в связи с переходом под контроль белых сил Урала, Сибири и Дальнего Востока, основная масса желающих принять участие в борьбе против большевиков покинула полосу отчуждения. Однако в Маньчжурии и на российском Дальнем Востоке еще осталось много не находившихся на военной службе офицеров. В декабре, согласно поступившему из Омска приказу, Хорват объявил о мобилизации всех офицеров в возрасте до 43 лет, не состоявших в войсках и резерве. К 1 января 1919 г. они должны были явиться к комендантам городов и ближайшим воинским начальникам для назначения в ряды войск. Мобилизация оказалась не очень успешной. Как отмечал в своем дневнике Будберг, в Харбине «гоняются за подлежащими призыву офицерами, ловят их и отправляют в Никольск, а тамошнее строевое начальство чертыхается, так как не знает, что с присланными делать, так как у него нет ни войск, ни солдат, ни казарм… Среди взбаламученного офицерства волна недовольства» [Будберг, 1924, т. 13, с. 275].
Впрочем, качество офицеров, находившихся в это время в полосе отчуждения, также оставляло желать лучшего. Вполне естественно, что в этом глубоком тылу стремились осесть те, кто не желал принимать участия в гражданской войне и по идейным и по шкурным соображениям. Например, в дневнике все того же генерала Будберга за октябрь 1918 г. можно увидеть оценку, данную полковником В.А. Волковым (в свое время один из руководителей Офицерской организации Владивостока, командир Владимиро-Александровского отряда) после посещения им ст. Эхо тамошним офицерам. Эховским гарнизоном в это время командовал полковник Маковкин. По словам Волкова, «3/4 молодых офицеров распущены и развращены до полной невозможности их исправить, а некоторые из них готовые уже преступники, опасные для общества и государства, ибо за деньги на все способны» [Там же, с. 261].
В качестве альтернативы фронту многие офицеры предпочитали устраиваться в Охранную стражу КВЖД, где даже младшими офицерами рот служили полковники и подполковники[86], или в части атамана Семенова. Согласно заметкам Будберга от февраля 1919 г., «семеновские вербовщики шныряют всюду, пытаясь сманивать к себе кадровых офицеров; предлагают двойные против здешних оклады и высокие должности… Много харбинских военных потянуло в Читу, за последний приезд Семенова им куплено здесь немало ждавших, кто даст выгодную цену» [Там же, с. 285, 286][87]. Крайне негативное отношение Будберга к «обер-хунхузу» Семенову и другим атаманам переносится в его записях и на тех офицеров, которые выбрали службу в атаманских частях[88]. Данные Будберга[89] о деятельности семеновского вербовочного бюро подтверждаются сведениями контрразведки в полосе отчуждения от октября 1919 г. [ГАРФ, ф. Р-6081, оп. 1, д. 38, л. 6].
Мобилизация в ряды Белой армии русского и туземного населения проводилась и в еще одном регионе Китая, в Синьцзяне.
В отдельных районах Синьцзяна, особенно в Илийском (Кульджийском) округе еще до революции стали формироваться русские общины из бежавших в Китай старообрядцев, торговцев и их семей. Численность выходцев с территории России существенно выросла в 1916–1918 гг. Особенно много здесь было казахов. Весной – летом 1918 г. в Илийский округ прибыло несколько групп военных беженцев-казаков – отряд полковника М.Е. Ионова, войскового атамана Семиреченского казачьего войска, группа хорунжего Грязнова и др. В дальнейшем часть из них возвратилась в Россию и приняла участие в боях против большевиков [АВПРФ, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 28, 29].
Потребность пополнения боевых частей на фронте заставила белое командование весной 1919 г. организовать в Илийском округе мобилизационные мероприятия. От генерала Ионова на территории округа работал полковник Сапожников, сформировавший конный полк. Из Омска были присланы генерал-майор Карцев и полковник Брянцев. Генерал Б.В. Анненков также отправил в Кульджу своего представителя – полковника П.И. Сидорова. Формирование подразделений шло медленно и в постоянных склоках. В конце концов, в сентябре 1919 г. удалось выставить возглавляемую Брянцевым Особую Кульджийскую стрелковую бригаду в составе Текесского кавалерийского и Кольджатского пластунского казачьих полков. Кроме того, имелся отряд полковника Сидорова [Там же, л. 30–32; Крах белой мечты, 2016, с. 45, 102].
После ряда успешных боев в Джарткенском районе «кульджийцы» в январе 1920 г. потерпели сокрушительное поражение. Остатки частей бригады под командованием полковника Сидорова прошли по практически непроходимым зимой перевалам Джунгарского Алатау и присоединились к Семиреченской армии генерала Анненкова [Крах белой мечты, 2016, с. 102].
Таким образом, в первые послереволюционные годы ситуацию в Китае, и особенно в полосе отчуждения КВЖД, для российских военнослужащих нужно считать достаточно благоприятной. Здесь наряду с российскими дипломатическими представительствами сохранились некоторые воинские структуры и военные учреждения. До лета 1920 г. в полосе отчуждения действовала подчиненная только русскому руководству Охранная стража численностью до четырех тысяч человек. Будучи тылом белого Восточного фронта полоса отчуждения являлась местом проживания семей части офицеров, служивших в Приморье, Приамурье и даже в Забайкалье. Главный контингент военных, нашедших себе пристанище в Китае и оставшихся здесь после осени 1918 г., составили те, кто не желал участвовать в гражданской войне, избегая различными способами любых мобилизаций.
Падение Омского правительства адмирала Колчака, уход бывших союзников (за исключением японцев) с российского Дальнего Востока и из полосы отчуждения КВЖД открыли для китайского правительства возможность ликвидировать ранее сохранявшиеся у русских в Китае привилегии. Весной 1920 г. для бывших российских подданных были отменены экстерриториальность, собственные судебные учреждения, упразднялись дипломатические представительства и другие российские структуры, включая Охранную стражу КВЖД. Бывшие российские подданные, оказавшиеся на территории Китая, превратились в эмигрантов.
Глава 2. Эвакуация частей Белой армии в Китай в 1920 году и попытки сохранения русских воинских контингентов
Массовый исход русский военных в сопредельные с Россией регионы Китая – Маньчжурию, Синьцзян, Внешнюю Монголию – развернулся с начала 1920 года после разгрома белого Восточного фронта и гибели Омского правительства, а позднее – падения семеновского Забайкалья.
В начале 1920 г. в Маньчжурию, и прежде всего в Харбин, из Сибири начали прибывать эшелоны с раненными и больными, а также тысячами беженцев, среди которых было немало офицеров. В массе своей это были офицеры и чиновники военного времени из крайне раздутых штабных и тыловых служб Омского правительства. По подсчетам Е.В. Волкова, изучавшего офицерский корпус армии адмирала А.В. Колчака, в ее рядах насчитывалось около 30 тыс. офицеров, при этом на фронте находилось не более 12 тысяч [Волков Е., 2005, с. 47][90]. Значительная часть этих людей погибла и попала в плен во время отступления на восток и знаменитого Сибирского Ледяного похода. Из многотысячной колчаковской армии в Забайкалье пробилось около 25 тыс. солдат и офицеров, назвавших себя «каппелевцами» в честь умершего в период отступления главнокомандующего войсками Восточного фронта генерала В.О. Каппеля, одного из кумиров Белого движения на востоке России. Таким образом, в начале 1920 г. в Маньчжурию помимо части вывезенных из Сибири больных и раненных военнослужащих прибыли в основном офицеры и чиновники штабных и тыловых учреждений, среди которых было много тех, кто всеми правдами и неправдами не желали оказаться на фронте. В дальнейшем большинство из них не приняли участия в продолжавшейся на Дальнем Востоке Гражданской войне.
Другими районами, откуда в Маньчжурию перемещались отдельные воинские отряды и группы, являлись Приамурье и Приморье, вышедшие из-под контроля белой администрации. Так, в связи с переходом власти во Владивостоке в руки Приморской земской областной управы командующий войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенант С.Н. Розанов (начальник штаба – генерал Будберг) с частью своего штаба покинул город, выехав в Японию. Неудачную попытка уйти в Китай после того, как Никольск-Уссурийский оказался в руках левых сил, предприняло командование Уссурийской отдельной конной бригады. Большая часть состава бригады перешла на сторону левых, а остававшиеся с генералом Маковкиным и полковником Враштилем бойцы не были пропущены на китайскую территорию местными казаками [Ципкин, 2012, с. 144]. В дальнейшем полковник Враштиль и большая часть офицеров Конно-егерского полка будут зверски убиты красными партизанами на реке Хор.
В середине феврале 1920 г. сформированный на добровольческих началах Особый Уссурийский отряд атамана Калмыкова, насчитывавший более 600 человек (казаки, офицеры, добровольцы, кадеты, моряки под командованием старшего лейтенанта И.Э. Вуича и морские стрелки Амурской речной флотилии), покинул Хабаровск с намерением вступить в бой с красными партизанами. Командование Хабаровским гарнизоном Калмыков временно передал Генерального штаба полковнику М.А. Демишхану[91], начальнику штаба Хабаровского воинского района. Осознавая, что его отряд не сможет противостоять красным, Калмыков отказался от открытого столкновения и приказал своим подчиненным уходить в Китай.
Переход был очень тяжелым – часть бойцов отряда погибла от обморожения, ампутации нередко приходилось делать подручными средствами. В начале марта отряд был разоружен китайцами в Фугдине (Фуцзине), атаман Калмыков, генерал Суходольский и капитан 1-го ранга Безуар были арестованы. Ситуация для «калмыковцев» складывалась крайне неблагоприятно – китайцы готовы были их всех передать красным. Около 200 бойцов в самом деле были выдворены на советскую территорию, где их сразу уничтожили. Напряжение было настолько велико, что генерал Суходольский скончался от острого психического расстройства. Калмыкова спасло от выдачи, возможно, то обстоятельство, что он объявил китайцам о спрятанных им 37 пудах золота, местонахождение которого было известно лишь ему [Кручинин, 2014, с. 36, 40, 48]. Калмыков и Безуар были отправлены в Гирин. В сентябре 1920 г., согласно официальной версии, Калмыков при попытке к бегству был убит, а Безуар благодаря ходатайству Русского Морского Агента в Японии и Китае контр-адмирала Б.П. Дудорова получил свободу [Военная мысль, 1920, 27 сент.].
Помимо группы старшего лейтенанта Вуича в Маньчжурию в начале 1920 г. прибыло еще несколько небольших групп моряков: группы капитана 1-го ранга Н.Ю. Фомина и контр-адмирала Старка из Омска, группа капитана 1-го ранга Б.К. Шутова из Благовещенска и группа из Приморья.
В начале февраля 1920 г. в Харбине в связи с большим наплывом военных был организован «Комитет по разработке вопросов об устройстве, службе и довольствии офицеров, прибывших в полосу отчуждения из мест захваченных большевиками» под председательством генерала Плешкова [ГАРФ, ф. Р-6081, оп. 1, д. 153, л. 116]. Впрочем, комитет не обладал достаточными денежными средствами и практически не имел жилищного фонда.
Большинство беженцев первые месяцы пребывания в Харбине жили в железнодорожных вагонах, размещавшихся на запасных путях Харбинского вокзала. Как отмечал в своем дневнике полковник И.С. Ильин[92], прибывший с семьей в Харбин в начале февраля 1920 г., «наш вагон стоит в длинном ряду других вагонов, в которых все такие же беженцы, как и мы…» [Там же, ф. Р-6599, оп. 1, д. 8, л. 7]. Стоимость гостиничных номеров и сдаваемых в наем квартир была невероятно высока, местные домовладельцы стремились нажиться на вновь прибывших. Даже номер гостиницы Офицерского гарнизонного собрания стоил 2–3 иены, что составляло около 300 сибирских рублей [Там же, л. 1]. Контр-адмирал М.И. Федорович, бывший командующий морскими силами на Дальнем Востоке, следовавший во Владивосток, но из-за случившегося там переворота застрявший в Харбине, устроил в своем вагоне, стоявшем на запасных путях в т. н. «Адмиральском тупике», общежитие для морских офицеров, оказывая материальную помощь особо нуждавшимся из тех скромных денежных средств, которыми располагал сам [Жемчужин, 2005, с. 149, 150].
Чтобы помочь выжить офицерам и их семьям командование Охранной стражи охотно брало офицеров на службу. Жалование простого стражника составляло 42 китайских (мексиканских) доллара в месяц [ГАРФ, ф. Р-6599, оп. 1, д. 8, л. 2]. Иногда к частям Охранной стражи прикомандировывались отдельные воинские подразделения. Например, в феврале 1920 г. к 1-му Заамурскому железнодорожному батальону было прикомандировано Управление воздушного флота Восточного фронта в составе пяти офицеров и одного классного чиновника (начальник – полковник П. Самойло) [Там же, ф. Р-6081, оп. 1, д. 153, л. 131].
Между тем, дни самой Охранной стражи были сочтены. 16 марта китайские солдаты захватили Главный штаб стражи в Харбине, сорвав с крыши здания российский флаг. На линии начались захваты китайскими войсками казарм и имущества Охранной стражи. Генерал Самойлов, обратившись с запросом к Хорвату о дальнейших действиях, получил указание подчиниться китайской администрации [Там же, д. 126, л. 73]. Вскоре Пекинское Министерство внутренних дел объявило о создании особого Бюро железнодорожной полиции.
Весной 1920 г. на территорию китайского Синьцзяна начали прибывать русские воинские части, отступавшие из Семиречья. Это были подразделения Отдельной Семиреченской армии генерал-майора Б.В. Анненкова (заместитель – генерал-майор А.И. Бакич), в состав которой входили и части бывшей Отдельной Оренбургской армии атамана А.И. Дутова, а также разрозненные небольшие отряды.
Первыми на китайскую территорию в районе города Чугучак 27 марта 1920 г. вышли части под командованием генерала Бакича (Северная группа Семиреченской армии): 1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии и Отдельная Сызраньская Егерская бригада, составлявшие в Семиречье Отряд им. атамана Дутова. Численность отступавших исчислялась в 1814 офицеров и военных чиновников, 8039 солдат и казаков, 785 членов семей военнослужащих и около пяти тысяч гражданских беженцев из Оренбургской и Уфимской губерний. Обязательным условием интернирования, выдвинутым китайскими властями, стала сдача практически всего оружия, включая револьверы и шашки офицеров. Было разрешено оставить лишь по четыре винтовки на часть для охраны денежных ящиков [Ганин, 2004, с. 111, 112].
Интернированные русские части и беженцы были размещены в 10-верстовой зоне на правом берегу реки Эмиль в 40 верстах от Чугучака. Первым делом беженцы стали обустраиваться на месте, поскольку здесь не было никакого жилья. Строили бараки, шалаши, землянки. Китайскими властями были выделены для размещения беженцев сто юрт. Также были сооружены столовые и церковь. Вскоре на берегу Эмили сформировался своеобразный беженский город с правильной планировкой и русским комендантом.
Бакичу было разрешено сохранить в отряде прежнюю организацию и управление. В условиях неминуемого разложения командование отрядом стремилось поддерживать дисциплину, в отряде существовал военно-полевой суд, чем китайцы были весьма недовольны. Важным средством поддержания дисциплины и улучшения отношений с китайскими властями являлось соглашение Бакича с китайцами о возможности ареста любого чина отряда за оставление лагеря без особого разрешения и наказания провинившихся «без всякого снисхождения» [Там же, с. 113].
Практически одновременно с частями Бакича на китайскую территорию в районе Кульджи перешла Южная группа Семиреческой армии под командованием генерал-майора Н.П. Щербакова, последнего атамана Семиреченского казачьего войска, а также отряд полковника П.И. Сидорова, имевший самостоятельное управление и державшийся ранее в районе Хоргоса и Кольджата [Шулдяков, 2004, с. 72]. По другой версии, приводимой в воспоминаниях сотника В.Н. Ефремова, небольшая группа семиреченских казаков во главе с генералом Щербаковым и полковник Сидоров с несколькими офицерами Отдельной Кульджийской стрелковой бригады ушли в Китай вместе с отрядом атамана Дутова [Крах белой мечты, 2016, с. 36].