[1540 г.]
Молитвами митрополита Иоасафа и стараниями князей Бельских князья Шуйские были отставлены от двора великокняжеского. Тогда же постановили освободить из заточения ближайших родственников великого князя Иоанна, его троюродного дядю Дмитрия Андреевича, сорок девять лет назад посаженного великим князем Иваном Васильевичем в темницу для спокойствия державы, а также двоюродного брата Иоанна, отрока Владимира, сына князя Андрея (Старицкого), и мать его Евфросинью. Последним вернули богатую Старицкую вотчину и дозволили иметь двор, дали новых бояр и детей боярских.
[1542 г.]
Января 3-го, темной ночью Шуйские с боярами своими и детьми боярскими затеяли дело лихое, напали врасплох и на митрополита, и на князя Бельского, и на всех их друзей верных. Бельского сотоварищи быстро скрутили и в темницу заточили, а за митрополитом, хоть и немолод он был, побегали. Как окружили злодеи палаты митрополичьи и стали бросать каменьями в окна, Иоасаф утек на Троицкое подворье, приступили и к нему, но игумен Лавры и князь Дмитрий Палецкий именем Святого Сергия безбожников на время сдержали, дав владыке возможность скрыться в великокняжеском дворце, в спальной великого князя Иоанна. И туда охальники с великим шумом ворвались, митрополита всякими срамными словами ругали, а потом скрутили как татя и в телегу простую бросили. Иоанн испытал великий страх, а у брата Георгия случился приступ черной немочи, едва не лишивший его жизни.
Во главе Думы вновь Шуйские встали, князья Андрей и Иван Михайловичи и их родственник ближайший Федор Иванович Скопин. Князя Ивана Бельского в темнице умертвили, прочих в места отдаленные сослали. Тишина и спокойствие восстановились. Митрополитом же избрали благочестивого Макария.
[1543 г.]
Стремясь привязать к себе юного великого князя и в то же время удалить его от дел, Шуйские всячески потворствовали ему во всех забавах диких и жестоких. Любая прихоть Иоанна немедленно удовлетворялась, любая вина прощалась, любая его шалость вызывала восторг, а любая шутка смех. Рассказывали, что в детские года Иоанн развлекался отрыванием крылышек у мух, потом свертывал головы у мелких пичуг, которых специально ловили для него, затем вешал кошек и скидывал собак с высоких помостов, куда заманивал тех мясом. Когда дали ему в руки лук, то сразу же поставили перед ним живую мишень, и вскоре Иоанн расстреливал десятками кур и зайцев, мечущихся в ужасе по загону, а Шуйские довольные кричали, что так из него вырастет искусный охотник и воин. Говорят еще, что он как-то зазвал на крышу терема дворового мальчика, который ему всегда прислуживал, и спихнул его вниз, а потом стоял и смотрел, как из него, умирающего, вытекает кровь. Воспитанием же и образованием Иоанна, вплоть до избрания Макария на митрополичий престол, никто не занимался.
[1544 г.]
Января 3-го впервые изошла гроза от великого князя Иоанна Васильевича. Ничего ее не предвещало, двор казался спокойным, великий князь, следуя обычаю, ездил осенью молиться в Лавру Сергиеву и на охоту в Волок Ламский с знатнейшими боярами, весело праздновал Рождество в Москве, потом созвал он бояр своих и без долгих разговоров с твердостию объявил, что много лет они употребляли во зло юность его, беззаконствовали, самовольно, без его на то согласия, людей убивали, землю во вред казне грабили, но больше он самоуправства их терпеть не намерен.
Знаю, сказал Иоанн, что многие из вас виновны, но он казнит только виновнейшего, и указал на князя Андрея Шуйского, первого боярина, которого помимо прочего считал виновным в смерти матери своей Елены. Шуйскому руки повязали и выдали псарям, которые растерзали его на улице на глазах у всего народа Московского. Помимо этого сослали в места отдаленные нескольких клевретов князя Андрея: князя Федора Шуйского, князя Юрия Темкина да Фому Головина. Друзья Шуйских безмолвствовали, народ же буйно изъявлял удовольствие, превознося Иоаннову мудрость и решимость. С того времени бояре начали иметь страх от государя.
Вскоре выяснилось, кто подвиг Иоанна на поступок решительный. Власть в Думе и державе перешла к государевым дядьям, Глинским, князьям Юрию и Михаилу Васильевичам. Не наученные печальной судьбой Шуйских, они продолжали их линию в отношениях с великим князем, потворствовали всем его прихотям, воспитанием же и образованием не занимались. Внедрили в него единственную мысль, что будет он когда-нибудь властвовать безраздельно на Руси, да объяснили, что властвовать – значит делать все, что тебе пожелается, награждать без дела и карать без вины. При этом не озаботились растолковать ему обязанности святые помазанника Божия, что такое есть справедливость и милосердие. И к церкви христианской не приучили, ибо Глинские по происхождению своему сами были нетверды в вере православной.
Иоанн предался забавам, ничем не сдерживаемым. Едва ли не каждый день вырывался он на коне вместе с ближними своими за ворота Кремля и скакал по улицам Московским, давя жен, старцев и детей и веселясь их криками. Наслаждался он и пожарами и всей суматохой, вокруг них происходящей. Говорили, что иные ласкатели для развлечения великого князя специально поджоги устраивали. Бояре же на все забавы эти смотрели посмеиваясь: «Веселится державный!»
Внешность тогда великий князь имел такую: очень высокий для своего возраста, тонкий в кости, с лицом пригожим, гладкостью своей на девичье похожим, с таким же по-девичьи капризным ртом, в противоположность этому серые глаза глядели холодно и настороженно. Волосы имел светлые, с легкой рыжинкой, пышными волнами спадавшие на плечи.
[1547 г.]
Иоанну исполнилось шестнадцать лет, определенные в завещании отца его великого князя Василия Ивановича как возраст совершеннолетия, но Иоанн не спешил взять полноту власти в свои руки, предаваясь забавам. Но после перерыва вынужденного на пост рождественский, он призвал к себе Митрополита Макария, имел с ним беседу долгую, а как вышли они из палаты, то все, ожидавшие их, поражены были происшедшей с Иоанном переменой, лик его был светел, а в глазах сияла решимость. Объявил Иоанн торжественно, что решил он венчаться на царство, приняв титул царя Всея Руси, доселе неведомый, и тем сравняться с врагами нашими, царями неверными и королями нечестивыми.
А еще Иоанн сказал: «Уповая на милость Божию и на Святых заступников Земли Русской, имею намерение жениться. Хотел по примеру славных пращуров наших искать невесту в иных Царствах, но, рассудив основательнее, отложил эту мысль. Во младенчестве лишенный родителей и воспитанный в сиротстве, могу не сойтись нравом с иноземкою. Будет ли тогда супружество счастием? Желаю найти невесту в земле родной по воле Божией и благословению первосвятительскому».
Макарий же ему с умилением ответствовал: «Сам Бог внушил тебе намерение, столь вожделенное для твоих подданных! Благословляю оное именем Отца Небесного!»
И бояре со святителями вместе со всем народом Московским слились в крике восторга. Так все устали от безвременья и лихолетья, что, узрев истинное величие, тут же пали перед ним ниц. «Владей нами, царь-государь, казни и милуй, мы твои верные холопья. Но направь нас на подвиг, дай жизнь прожить в славе, а уж мы не посрамим ни тебя, ни предков наших, ни всю Землю Русскую!» Даже старцы седобородые рыдали навзрыд.
Венчание на царство было делом небывалым, поэтому чин венчания долго составляли, взяв за образец предание о временах Владимира Мономаха и свитки о византийских порядках. В женитьбе же государевой следовали древнему Русскому обычаю. На следующий же день по объявлению Иоаннову разослали по всем землям Русским, к князьям, боярам и детям боярским грамоты с печатью великокняжеской. И написано там было следующее. «Когда к вам эта наша грамота придет и у которых будут из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили б. Кто же из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале. Выбирать из тех девок ростом не мелких, телом не худощавых и не плоских, с лицом приятным, с кожей белой и чистой, с волосом густым. Смотру быть в Москве на тридцатый день от Рождества Христова».
Первым приспело венчание на царство. Утром января 16-го Иоанн торжественно вышел в столовую палату, где его уже ждали все бояре, а воеводы, князья и чиновники, числом более трехсот, стояли в несколько рядов в коридоре, лестницах, и сенях, оставляя между собой свободное место для прохода. Ход открыл Благовещенский протоиерей Феодор, которому Иоанн вручил золотое блюдо с лежащими на нем Крестом Животворящим, шапкой Мономаховой и бармами царскими. За ним ступал князь Михаил Глинский, как старший ближайший родственник. А в сопровождении люди служивые, казначеи да дьяки.
Иоанн вступил в храм Успенья, приложился к иконам и подошел под благословение к Митрополиту, который ждал его во все время в храме. Митрополит отслужил молебен, потом подошел к Иоанну, поднял его с колен и препроводил его за руку к амвону. Амвон же возвышался на двенадцать ступеней посреди храма, и стояли на нем два кресла резных, одетых золотой паволокой. Как поднялись они на амвон, так грянуло многолетие великому князю Иоанну. Архимандриты вынесли богато украшенный налой, установили его перед амвоном, положили на него утварь царскую, Иоанн же в это время сидел в кресле. Когда все приготовлено было, Иоанн вместе с Митрополитом поднялись со своих мест, Макарий возвестил: «Яко есть твоя держава и твое царство, так да будет хвала и честь Богу Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и во веки веков», – после чего возложил на Иоанна крест животворящий на цепи царской, бармы царские на плечи его и венец Мономахов на голову его. А как возложил венец, так грянуло новое многолетие, на этот раз государю и царю Всея Руси Иоанну Васильевичу.
Как отслушали божественную литургию, Иоанн сошел с амвона и торжественно пошел один посередине прохода, отвечая благосклонно на поздравления и славословия бояр, которые падали на колени и целовали руки новому царю.
У дверей храма князь Михаил Глинский и брат государев Георгий осыпали Иоанна деньгами золотыми из огромных мис, народ же взорвался криками приветственными, и Иоанн кивал на обе стороны милостиво.
Из храма Успения Иоанн отправился торжественно сначала в храм Михаила Архангела, где выслушал литургию над гробницами предков своих и где через крестное знамение их благословение получил, а затем в храм Благовещения, где Иоанн отдал себя под защиту Пресвятой Богородицы. Завершилось венчание на царство пиром великим.
Выбор невесты царской проходил так. Явились девицы числом одна тысяча восемьсот девяносто две. Проводить первый отбор Иоанн поручил боярам своим ближним, дяде Михаилу Глинскому, князьям Андрею Шуйскому, Михаилу Воротынскому, Василию Серебряному и Ивану Мстиславскому, из двадцати четырех, ими выбранных, боярыни во главе с бабкой царя Анной Глинской после осмотра придирчивого шестерых избрали, а уж среди них Господь Иоанну достойнейшую указал, Анастасию Захарьину-Юрьеву, чей отец Роман Юрьевич, незадолго до этого умерший, верно служил и отцу Иоанна, и ему самому в его малолетство. Невеста была сосудом всех добродетелей: целомудрия, смирения, набожности, чувствительности, благочестия, соединенных с умом основательным; красоты же воистину небесной. Народ же славил выбор юного царя еще потому, что с ним вернулся ко двору древний и благочестивый род бояр Захарьиных, несправедливо удаленный после кончины великого князя Василия Ивановича.
Обряд венчания был совершен Митрополитом Макарием февраля 13-го в храме Пресвятой Богоматери. Царь Иоанн щедро раздавал милости, особо выделяя родню новую, царица же молодая питала нищих, чем сразу заслужила себе доброе имя в народе и благословения неизменные.
А как кончился пир, то у всех прощение испросив и прощения раздав, царь с царицей отправились пешком на богомолье в Троицу и провели там первые недели Великого поста, ежедневно молясь над гробом Святого Сергия о благоденствии державы нашей и о быстром прибытке в их семье.
Несмотря на обретенный венец царский, на любовь искреннюю супруги молодой, на благотворное влияние родни новой Захарьиных, Иоанн не отступил от забав привычных, проводя дни на охоте, а вечера в пирах в окружении скоморохов, недостойных осыпал милостями, а достойных подвергал опале без вины.
По весне сразу после светлого праздника Воскресения Христова Иоанн вместе с царицей Анастасией, братом Георгием, князем Владимиром Старицким с матерью Евфросиньей и почти всем двором отправился в Ростов, Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, но не для того, чтобы своими глазами посмотреть на свои владения, узнать всякие неудовольствия народные и определить, что надобно сделать для улучшения управления, а только для увеселения. Время проводили в пирах, которые давались едва ли не каждый день. По утрам устраивались охоты, особливо часто соколиные, до которых Иоанн был большой охотник.
Уже двинулись в обратный путь, чтобы, обогнув Москву, посетить Можайск, Волок, Ржев и так до Пскова, но тут прискакал из Москвы гонец от князя Юрия Глинского, которого Иоанн оставил правителем на время своего отсутствия, с сообщением о больших пожарах и народных волнениях в Москве. В ту весну два раза горело, первый раз выжгло Лубянку, а во второй – Зарядье. В день возвращения Иоанна занялся Арбат и выгорел полностью с прилегающими улицами, позже подсчитали, что тогда тысяча семьсот семей остались без крова. Огонь перекинулся в Кремль, так что даже Митрополиту пришлось спасаться, причем он сильно расшибся, когда спускали его на веревках со стены Кремлевской к Москве-реке. Иоанн же с семьей и двором остановился во дворце в Воробьево и с высоты наблюдал, как огонь бушевал в Кремле и окрест и как потом бушевал народ в поисках виновных в несчастье.
Повелел Иоанн сделать розыск, послал в Москву бояр: дядю своего князя Юрия Глинского и Григория Захарьина-Юрьева, дядю царицы. Едва появились они перед толпой у храма Успенья в Кремле, как уж крикнул кто-то, что вот он главный враг, и указал на Глинского. Князь Юрий Глинский бросился в храм под защиту алтаря, но и оттуда выволокли его злодеи, долго били дубьем, а как забили, так повлекли труп его по земле и бросили на торгу на съедение собакам.
Пошли громить палаты Глинских, разграбили и дома, и кладовые, и амбары. Побили до смерти множество дворян и слуг Глинских, которых выволакивали из всех щелей. А разгорячившись кровью и вином из погребов боярских, посягнули на дворец царский.
Обо всем этом Иоанн узнал от Григория Юрьевича Захарьина, который прискакал в Воробьево в одиночестве, без шапки и в кафтане изодранном. Он рассказал и о речах подстрекательских и прямо указал на Шуйских как на зачинщиков, мстящих за опалу.
Ночь прошла в волнении, с утра толпа, вооруженная топорами, дрекольем и даже пищалями, ворвалась во двор усадьбы царской и подступила к самому терему. Немногочисленная стража государева не могла им противостоять, бояре же и дети боярские, за исключением верных Захарьиных, разбежались или попрятались. Иоанн трепетал в верхних палатах дворца, не надеясь на спасенье, тут неведомо откуда явился удивительный муж, иерей Сильвестр, и, призвав громко Господа, крестом смирил нападавших. Тут рядом с ним явился отрок, именем Алексей Адашев, низкий происхождением, но высокий душой, и, подъяв саблю, изгнал бунтовщиков со двора. Иоанн же продолжал молиться, вознося Господу благодарность за счастливое избавление. А потом вышел просветленный на крыльцо и явил царскую милость – всех простил и отпустил с миром, даже против Шуйских, вина которых была очевидной и неоспоримой, приказал не искать улик.
Свое чудесное спасение преобразившийся Иоанн решил отметить подвигом во имя Господа и сокрушить мусульманскую ересь, невероятно на южных рубежах наших усилившуюся. Особенно неистовствовал крымский царь, который требовал дани отступной. Каждое лето конники крымские то в одном месте, то в другом налетали как саранча из степи, деревни грабили и сжигали, людей в полон уводили, женщин насиловали. Пользуясь слабостью Земли Русской в малолетство Иоанна, его примеру последовали астраханское ханство, казанское царство и дикие ногаи. Все они с крымчаками сговорились, крымский царь в Казань даже войско отдельное послал, чтобы вернее нанести удар по Москве. До того в своей гордыне дошел, что прислал Иоанну грамоту ругательную: «Я открыто иду против тебя. Возьму твою землю, а если ты окажешь сопротивление, в моем государстве не будешь».