– Друг мой, я… – начал он.
– Ты не имеешь права называть меня другом после того, что ты сделал, что ты сказал. Я не могу…
Голос Видаля пресекся. Пропасть между ними казалась неодолимой. Потом до Пита донесся знакомый звук: Видаль принялся барабанить пальцами по деревянной стенке исповедальни. В юности он всегда так делал, когда размышлял над каким-нибудь особенно сложным вопросом права или вероучения. Выбивал ритм на своем столе, на скамье или прямо на земле под вязом посреди двора Коллежа-де-Фуа. Видаль утверждал, что так ему легче думается. Их преподавателей и однокашников это отвлекало.
Пит ждал, но Видаль продолжал молчать. В конце концов гость вынужден был заставить себя произнести намертво вбитую в память ритуальную формулировку, зная, что Видаль, как исповедник, волей-неволей обязан будет ему ответить.
– За все это и за все мои прошлые прегрешения, – сказал Пит, – я прошу у Господа простить меня. Вы отпустите мне мои грехи, святой отец?
– Как ты смеешь! Насмехаться над святым таинством исповеди – это серьезное преступление!
– Это не входило в мои намерения.
– И тем не менее ты произносишь слова, которые, по твоему же собственному признанию, полагаешь не имеющими никакой ценности. Если, конечно, ты не одумался и не вернулся в лоно истинной церкви.
– Прости меня. – Пит на мгновение уткнулся лбом в решетку. – Я не хотел тебя обидеть. – Он помолчал. – Тебя не так-то просто найти, Видаль. Я писал тебе несколько раз. Всю зиму в Тулузе я надеялся увидеть тебя. – Он снова помолчал. – Ты получал мои письма?
Видаль ничего не ответил.
– Вопрос в том, с чего ты вообще вдруг стал меня искать. Что тебе нужно, Пит?
– Ничего. – Пит вздохнул. – По крайней мере… я хотел бы объясниться.
– Извиниться?
– Объясниться, – повторил Пит. – То недоразумение между нами…
– Недоразумение?! Ты так это называешь? Так вот как ты успокаивал свою совесть все эти годы?
Пит положил ладонь на перегородку.
– Ты до сих пор злишься.
– Тебя это удивляет? Я любил тебя как брата, я доверял тебе, а ты отплатил мне за любовь, похитив…
– Нет! Все было не так! – воскликнул Пит. – Я знаю, ты считаешь, что я предал нашу дружбу, Видаль, и да, все улики указывают на это. Но, клянусь честью, я не вор. Я много раз пытался найти тебя и положить конец разладу между нами.
До Пита донесся вздох Видаля. Внезапно его охватила надежда, что его слова пробили броню его друга.
– Как ты узнал, что я в Каркасоне? – неожиданно спросил Видаль.
– От служки из Сен-Этьена. Я заплатил ему за эти сведения кругленькую сумму. С другой стороны, я щедро платил ему и за то, чтобы он передавал тебе мои письма, а он, похоже, этого не делал.
Рука Пита скользнула к кожаной суме, переброшенной через плечо. В Каркасон он прибыл по другому делу. Лишь по странному стечению обстоятельств, уже окончательно утратив всякую надежду когда-нибудь снова увидеть Видаля, он случайно заметил его. Чем еще это могло быть, как не стечением обстоятельств? Тех, кто знал, что Пит находится в Каркасоне, можно было пересчитать по пальцам одной руки. В подробности своего путешествия он никого не посвящал. Ни одна живая душа не знала, где он остановился.
– Все, чего я прошу, Видаль, – произнес он твердо, – это час твоего времени – или полчаса, если ты не можешь уделить мне больше. Наша ссора лежит у меня на сердце тяжким бременем.
Пит умолк. Он знал, что, если на его друга слишком сильно давить, результат будет ровно противоположным ожидаемому. Он чувствовал, как сильно бьется у него сердце в ожидании ответа. Все слова, высказанные и невысказанные за время, прошедшее с той ссоры, которая положила конец их дружбе, казалось, висели в воздухе между ними.
– Это ты украл плащаницу? – спросил Видаль.
В его голосе не было ни намека на теплоту, и все же в душе у Пита вспыхнула крошечная искорка надежды. То, что Видаль вообще задал этот вопрос, означало, что у него были сомнения в виновности Пита в том деянии, которое ему инкриминировали.
– Нет, я ее не крал, – отозвался он ровным голосом.
– Но ты знал, что ее собираются украсть?
– Видаль, давай встретимся где-нибудь в другом месте, и я попробую ответить на все твои вопросы, даю тебе слово.
– Даешь слово? Слово человека, который уже признался в том, что клятвопреступничал? Твое слово ничего не стоит! Спрашиваю тебя еще раз. Даже если это не твоя рука забрала плащаницу, ты знал, что это преступление готовится? Да или нет?
– Тут все не так просто, – сказал Пит.
– Тут все именно что просто. Ты или вор – пусть только в мыслях, а не на деле, – или твоя совесть чиста.
– В мире вообще нет ничего простого, Видаль. Уж кто-кто, а ты, как священник, должен это понимать. Прошу тебя, друг мой. – Он помолчал, потом произнес эти слова еще раз, только по-голландски: – Alsjeblieft, mijn vriend.
Видаль по ту сторону решетки отшатнулся, и Пит понял, что его слова достигли цели. В студенческие годы он научил Видаля нескольким фразам своего родного языка.
– Это был нечестный прием.
– Позволь мне высказаться в свое оправдание, – ответил Пит. – Если мне не удастся убедить тебя переменить свое мнение обо мне к лучшему, тогда даю слово, что я…
– Что? Сдашься властям?
Пит вздохнул:
– Больше тебя не потревожу.
Он мысленно прикинул, чем планировал заниматься в ближайшие часы. На полдень у него была назначена встреча, но после нее он волен был располагать своим временем по собственному усмотрению. Изначально в его намерения входило немедленное возвращение в Тулузу, но, если Видаль согласится с ним поговорить, отъезд можно отложить до завтрашнего утра.
– Если ты считаешь, что разговаривать здесь, в Ситэ, не слишком благоразумно, приходи в Бастиду. Я остановился в пансионе на улице Марше. Хозяйка, мадам Нубель, вдова и умеет держать язык за зубами. Нам никто не помешает. За исключением часа после полудня, я буду там весь день до самого вечера.
Видаль рассмеялся:
– Ну уж нет. В Бастиде куда с большим сочувствием относятся к людям твоих убеждений, нежели моих. В своей сутане я буду бросаться в глаза. Я не рискну туда соваться.
– В таком случае, – не желая сдаваться, сказал Пит, – я приду к тебе домой. Ну или куда тебе будет удобно. Назови время и место, и я приду.
Пальцы Видаля вновь начали ударять по видавшей виды перегородке. Пит от души понадеялся, что его старый друг не утратил былого любопытства. «Это опасное качество для священника», – предостерегали их наставники из Коллежа-де-Фуа, где столь высоко ценились подчинение и послушание.
– Я умею сливаться с окружением, – заверил его Пит. – Меня никто не увидит.
Глава 5
Стук костяшек стал громче, настойчивей. Потом так же внезапно Видаль остановился.
– Ладно, – произнес он.
– Dank je wel, – практически беззвучно выдохнул Пит. – Спасибо. Где мне тебя искать?
– Мои покои располагаются на улице Нотр-Дам, в самой старой части Ситэ, – ответил Видаль. Теперь, приняв решение, он больше не тянул с ответами. – Изящное каменное здание, в три этажа высотой, так что не ошибешься. За домом есть небольшой садик. Ворота будут не заперты. Приходи после вечерни, в этот час на улице не бывает почти ни души, но предприми все возможные меры, чтобы не попасться никому на глаза. Все возможные меры. Никто не должен связать нас друг с другом.
– Спасибо, – снова повторил Пит.
– Не благодари меня, – резко оборвал его Видаль. – Я не обещаю тебе ничего более, кроме как выслушать.
Внезапно под сводами нефа разнесся какой-то звук. Сначала что-то скрипнуло, потом массивные северные двери проскрежетали по плитам пола.
Еще один кающийся грешник решил ни свет ни заря облегчить душу исповедью?
Пит выругал себя за то, что поддался порыву и утратил осмотрительность, но, когда он увидел, как Видаль в одиночестве вошел в собор, это показалось ему слишком большим везением, чтобы упускать такую возможность. Часть его души, взращенная на чудесах и священных реликвиях, воспринимала это как знак свыше. Но просвещенный разум отвергал эти средневековые мысли. Ведь Человек, а не Бог заставлял вращаться мир.
Пит услышал шаги, и его рука скользнула к кинжалу. Сколько дверей вело в собор и из него? Их, без сомнения, было несколько, но он не дал себе труда обратить на них внимание заранее. Он прислушался. Две пары ног или одна? Шаги негромкие, словно крадущиеся.
– Пит?
– У нас гости, – прошептал тот.
Острием кинжала Пит слегка приподнял занавеску и выглянул наружу. Поначалу он ничего не мог разглядеть. Потом в слабом утреннем свете, просачивающемся сквозь окошки позади алтаря, Пит заметил двух человек, приближающихся к исповедальне со шпагами наголо.
– У вас тут принято членам гарнизона входить в святое место с оружием? – поинтересовался он. – И без дозволения епископа?
В Тулузе стычки между гугенотами и католиками были делом совершенно обыденным, в результате чего городские улицы наводнили солдаты – как представители частных дружин, так и новобранцы из городской стражи. Но Пит не подозревал, что беспорядки докатились уже и до Каркасона.
– А они точно из гарнизона? – с беспокойством спросил Видаль. – Ты видишь королевский герб?
Пит вгляделся в полутьму:
– Я и их самих-то с трудом различаю.
– Гвардейцы сенешаля носят голубые ливреи.
– Эти люди одеты в зеленое. – Он еще больше понизил голос. – Видаль, если они станут тебя спрашивать, отрицай, что тебе что-либо обо мне известно. Ты никого не видел. Никто сегодня утром не приходил к исповеди. Даже солдат не станет рисковать обречь свою душу на вечную погибель, причинив зло священнику, который находится под покровительством Господа.
Собственные слова застряли у него в горле. Времена нынче были смутные и кровавые. За время своего путешествия с юга в Лангедок он повидал достаточно, чтобы отдавать себе отчет в том, что церковь перестала быть надежным убежищем, если вообще когда-либо им была. Он вновь выглянул из кабинки. Незваные гости уже прошли через трансепт и обыскивали придел за алтарем. Вскоре их внимание переместится к этой части собора. Нельзя допускать, чтобы его здесь обнаружили.
– Я вошел через северные двери, – прошептал он лихорадочно. – Кроме них, сколько здесь еще других выходов?
– Есть одна дверь в западной стене, которая ведет в епископские покои, и еще одна под круглым окном, хотя, боюсь, в такой час обе они будут закрыты. – Он немного помолчал. – Есть еще две двери в юго-западном углу собора. Одна ведет в усыпальницу епископа Радульфа, там тупик. Вторая в ризницу. Вход туда воспрещен всем, кроме епископа и его алтарников. Она ведет прямо во двор монастыря.
– А дверь в ризницу не окажется тоже заперта?
– Ее не запирают, чтобы каноники могли попасть в собор в любое время дня и ночи. Как только окажешься там, держись по левую руку от трапезной и лазарета и выйдешь к калитке, а оттуда попадешь на площадь Сен-Назер.
Зазвонили колокола, отбивая очередной час, и их громкий перезвон заполнил собой безлюдный собор, дав Питу так необходимое ему прикрытие.
– До вечера, – сказал он.
– Я буду молиться за тебя, – отозвался Видаль. – Dominus vobiscum.
Пит поднырнул под тяжелую красную занавесь и метнулся к ближайшей из величественных каменных колонн. У нее он на миг остановился, потом перебежал к соседней. Пока солдаты продвигались по противоположному нефу, он прокрался в противоположном направлении, к двери в ризницу, и дернул за ручку. Вопреки уверениям Видаля, дверь оказалась заперта.
Пит безмолвно выругался. Потом принялся озираться по сторонам, пока не увидел ключ, висящий на цепи на крюке, ввинченном в каменную стену. Пит сдернул его и сунул в замочную скважину. Ключ вошел с трудом, и поначалу язычок никак не желал поворачиваться, но в самый последний миг, когда уже отзвучал колокол, замок с громким щелчком поддался.
Звук оказался слишком громким. Солдаты немедленно обернулись на шум. Тот, что был повыше ростом, со свежим шрамом на левой щеке, опустил забрало своего шлема.
– Стоять! Эй ты, ни с места!
Но Пит был уже в ризнице. Он захлопнул за собой дверь и припер ручку скамьей. Долго эта баррикада не продержится, но хотя бы немного его преследователей все же замедлит.
Петляя, Пит бросился бежать через сад и, одним прыжком перемахнув через невысокую живую изгородь из кустов самшита, очутился в аптекарском огороде. Оставив позади монастырские здания, он заметил в дальнем конце двора калитку и устремился к ней. Вдруг наперерез ему откуда-то выскочил молоденький послушник. Он появился слишком поздно, чтобы можно было успеть избежать столкновения, и Пит с разбегу налетел на мальчишку на полной скорости, отчего тот плашмя полетел наземь. Пит вскинул руку, извиняясь, но останавливаться было некогда. Мышцы у него горели, в горле пересохло, но он продолжал бежать, пока не очутился у калитки. Еще миг – и он распахнул ее и оказался на узеньких улочках Ситэ.
Глава 6
Когда Мину, пройдя через Кордельерские ворота, очутилась в Бастиде, колокола только что закончили отбивать восемь утра. В числе ее самых ранних детских воспоминаний было и такое: она сидит на коленях у матери и слушает рассказы о том, как возникли два Каркасона. Римское поселение Каркассо на холме, нашествие вестготов в V веке и семьсот пятьдесят лет спустя сарацинское завоевание и легенда о Даме Каркас. Затем последующее возвышение и трагическое падение рода Тренкавелей, а также резня катаров, которых юный виконт Тренкавель тщетно пытался защитить.
– Не зная ошибок прошлого, – говорила Флоранс, – как можно научиться не повторять их? История – наш учитель.
Мину знала каждый уголок, каждый камешек и каждый бугорок в Ситэ как свои пять пальцев. Как карильон собора Сен-Назер запинался между одиннадцатой и двенадцатой нотой мелодии. Как с наступлением осени виноградники на равнинах ниже Одских ворот меняли цвет с серебристого на зеленый, а с зеленого на малиновый. Как лучи зимнего солнца в полдень падали на кладбищенский двор, чтобы согреть тех, кто, как ее мать, спал вечным сном в мерзлой земле.
Мину знала, что ей очень повезло родиться в этом краю и иметь право называть его своим домом. Но как ни любила она их маленький домик в Ситэ, кипучую суету Бастиды Сен-Луи она любила больше. Крепость застряла в глубоком прошлом, пленница своей собственной многовековой истории. Нижний город, новый Каркасон, был устремлен в будущее.
Под ноги Мину, кружась, упал деревянный обруч. Она подняла его и вернула владелице, чумазой девчушке с голубой косынкой на шее.
– Merci, – поблагодарила та и, захихикав, вновь спряталась за материнскими юбками.
Мину улыбнулась. И она тоже когда-то играла в подобные игры на этих улицах: гладкие мостовые Бастиды куда лучше подходили для забав с обручем и прутиком, нежели вымощенные булыжником переулочки Ситэ.
Она двинулась дальше по улице Карье-Маж, лавируя между телегами и подводами, запряженными волами, собачьими ловушками и гусями и по-прежнему думая о матери. Мину вспомнилась она сама, восьмилетняя, делающая уроки за кухонным столом. Солнце, льющееся в открытую заднюю дверь и освещающее ее грифельную доску и мелки. Голос матери, четкий и терпеливый, превращающий учение в захватывающую историю.
– Бастида была основана в середине тринадцатого столетия, пятьдесят лет спустя после кровопролитного Крестового похода, в результате которого виконт Тренкавель был умерщвлен в его же собственном замке, а Ситэ лишился своей независимости. Чтобы наказать его жителей за мятеж против короны, Людовик Святой изгнал всех жителей из средневекового города и приказал построить новое селение на осушенных топях и болотистом левом берегу реки Од. Это у нас две главные дороги, с севера на юг и с востока на запад – вот так и вот так. – Флоранс нарисовала очертания города на листке бумаги. – Видишь? Так, теперь более мелкие улицы между ними. Теперь два кафедральных собора, Сен-Мишель и Сен-Венсан, которые получили свои названия в честь средневековых предместий Ситэ, разрушенных крестоносцами Симона де Монфора.