– Калабанов, твою мать! Ты мне, ещё поговори! Защитник, хренов! – надзиратели выходят из барака, за ними и заключённые. – А то, и тебе, ускорительного пропишу!
– А ты, Елизар, попробуй! – сухо и решительно отвечает Зиновий, глядя из-под лобья на надзирателя.
– П…. тебе, Калабанов! После построения, по тебе, карцер плачет!
Последними, и не спеша, выходят уголовники. Первым шёл, пожилой человек. Он, по местным меркам, был нормально одет. Обут в добротные ботинки. За ним, шагнули за порог, его окружение, нескольких крепких уголовников. Это был – вор в законе, и его свита.
Люди, не успевшие ещё отдохнуть, знали, что ни смотря, ни на что, их, ни свет – ни заря, завтра погонят на работу. Поэтому, немного нервно, ждут объявления, для чего и по какому поводу, в такую рань выгнали отряд и построили во дворе. Заключённые осматриваются по сторонам, думая, может, кто-то из бедолаг сбежал, и теперь, подняли конкретный «шухер». Но вроде, все на месте. Только воры, цинично зевают, и бросают недовольные взгляды в сторону осужденных по 57 статье, то есть «политических». Да на конвоиров, что держат на коротких поводках собак, готовых разорвать любого, только дай им волю или спусти поводок. Где-то, в глубине, своих зачерствевших душ, чувствовали, что это непременно связанно с политическими и заранее недовольно косились на них, то и дело цикая в сторону врагов народа.
Среди политических, выделялся один, темноволосый, статный, коренастый парень, годков так около тридцати, тот которого назвали Калабанов. На каждый выпад, в сторону политических, он тут же поворачивался, и если удавалось столкнуться взглядом с уголовником, что произнёс ругательства, то тот сразу делал вид что: «Моя хата с краю, ничего не знаю!» и замолкал. Очевидно, знали, что этот человек, никого в обиду не даст. И неважно, по какой статье сидит человек. Главное, чтобы всё было по совести. Накосячил – отвечай! Ну, а коль, не виноват человек, то на «нет», как говорится, и суда нет.
Вот, наконец, из темноты, под свет тусклых ламп, немного спешно, вышел сонный начальник лагеря. Поджарый, с сальным лицом, в расстёгнутой нараспашку шинели. С ним, два офицера. Один из них, явно не местный. Одет, гость, немного щеголевато, и не по местной погоде, но держался бодрячком. А позади, на расстоянии пары метров, стояли четыре автоматчика с ППШ наперевес. Они хищно осматривали заключённых, освещённых светом прожекторов, видя в них не людей, а скот, перед бойней.
– Заключённые! – гаркнул сиплым и грубым голосом начальник лагеря, поеживаясь от утренней прохлады и от досады, что, его самого, подняли с тёплой постели. Прямо, из ласковых объятий жены, и приказали, срочно построить весь контингент на улице. – Вы, уже знаете, что на нашу Родину, вероломно напал враг….
– И чё, начальнички? Вы, в штанишки наделали?! – с издёвкой в голосе, послышался крик из толпы, – Или вы, в натуре думаете, что мы, в этом виновны? Так это, не мы! Зуб даю! Это всё, падла буду, политические! Они ж там, все, поголовно шпионы…. А вы нам, чё, за место «абакумычей», выдадите винтовочки чёли? Или автоматики?! – громко ухмыляясь, высказался худой молодой воришка, с кепкой на самом затылке, по фамилии Чапрыкин, по прозвищу Чапа. – Так мы, всеми ручками «за»! – он поднял обе руки вверх, шевеля ладонями, словно ребёнок делающий «фонарик». – Токмо, начальничек, нам бы, в придачу пару «гитарок», да «гусиных лапок». Ох! – Чапа, от удовольствия зажмурил глаза, – Как бы-ы я тогда, всё красиво расписал! Ой, мама не горюй!
Та часть отряда, в которой стояли сплошь уголовники, хохотнула. Остальные, стояли молча.
– Чапрыкин! – недовольно закричал начальник лагеря, – Могу, твои нары, на карцер поменять! Так недельки, на две! – он строго посмотрел, на разговорчивого заключённого. Чувствуя, что так не хочется, с раннего утра, портить себе настроение, а видимо придётся. И желал, только одного: «поскорей бы уехал этот гость, из центрального управления, и можно вернуться в постель и досмотреть прерванный приятный. Местами, даже очень эротичный сон». Чапрыкин поправил кепку, и хотел что-то бросить в ответ на угрозу начальника лагеря, на которую, он клал с прибором, но тут, на его плечо, легла, рука пахана, вора в законе, по кличке Седой.
– Ша! – спокойно, но строго заговорил вор, – Чапа, не бузи. Народ, отдыхать хочет. Пусть, начальство хавальником пощёлкает перед публикой. Да цыганочку с выходом спляшет. И пусть катятся колбаской, по Малой Спасской, в свои апартаменты! А мы, в барак свалим, пока нары не остыли, да буржуйка коптит.
Чапрыкин, хотел что-то сказать, но подумал и согласно кивнул, да затих.
Начальник лагеря, ещё раз обвёл строй заключённых строгим взором и, убедившись, что все молчат, продолжил:
– Так вот. Сам, товарищ Сталин, подписал указ о помиловании осужденных офицеров! Несмотря на их тяжёлые статьи! То есть, им, – на следующую часть предложения, он сделал ударение, – даётся, ещё один шаг к исправлению! И полное доверие, со стороны государства и всех граждан СССР! Я, как начальник лагеря, против того, чтобы, предателей Родины выпускать на свободу досрочно. Но, Великий и Мудрый, товарищ Сталин, как истинный Отец народов, смотрит глубже! Можно сказать, зрит, в самый корень проблемы! И помилованием, даёт вам, возможность искупить свои грехи, перед государством! И проявить себя, настоящими сынами Коммунистической партии! – закончив свою пламенную речь, он повернулся к гостю, по строю заключённых прошёл ропот. – Товарищ майор, зачитайте весь список! – обратился он, приезжему майору, и тут же резко повернулся к строю, и громко произнёс последнюю фразу, – Всех, чьи фамилии сейчас прозвучат, собраться у ворот, через пять минут! В противном случае, имею полное право, считать это, саботажем! А за саботаж, у нас, полагается расстрел! Расстрел, без суда и следствия! Это я, для забывчивых повторяю! – он ещё раз, обвёл строй взглядом, – Ну, вот и ладушки! – и вновь повернувшись к гостю, и заискивающе спросил, – Вы, сразу в дорогу? Или может, чайку выпьете с бубликами? У меня жена, такие бублики печёт! Просто, пальчики оближешь!
– Спасибо за предложение! С удовольствием бы остался, но дел невпроворот! – майор из центра, вежливо отказывается, – Если с собой, котомку дадите, то не откажусь.
– Сделаем! – отозвался начальник лагеря.
– Опять, сука, политическим повезло! – донёсся из отряда, чей-то голос.
– Да ты не завидуй! – тут же, ему кто-то ответил, – У них, стало на один шанс больше, сдохнуть! Ха! Либо от пули Ганса, или от своих же! От краснопёрых, схлопотать пулю, меж лопаток!
– И то верно! – согласился первый заключённый.
– Отставить разговоры! – закричал один из надзирателей, в сторону уголовников, тот, что заходил в барах будить.
– Ишь, – зашептал Чапа, соседу, – как кум, перед начальством, выпендриваешься?!
– Елизарчик, жопу начальничкам, умеет подлизать! – также тихо, ответил тот.
Заключённые принялись живо, но тихо, обсуждать новый приказ Иосифа Виссарионовича, пока начальство, устроило маленький междусобойчик.
– Кх-кх! – откашлялся майор НКВД, и строго обратился к заключённым, – Значит так, читаю быстро и повторять, два раза, не буду! Раз молчите, значит понятно! – он нарочито, выдержал небольшую паузу. Развернул список и громко, зачитал его, – Арсеньев, Айрапетян, Быков, Белянский, Калабанов, Куц, Лемешко, Самойлов, Сванидзе и Турчинской, Дегтерев, Мышкин, Минаев! С вещами на выход!
– Остальным, отбой! – надрывно скомандовал начальник лагеря, и обратился к гостю, – Товарищ майор, пройдёмте! Я вас, долго не задержу. Пару минут, и всё будет готово.
– Умеете вы уговаривать, Аркадий Сергеич! – расплываясь в дружеской улыбке, соглашается гость из центра. – Стопочка водки, у вас найдётся? А то, что-то, продрог я у вас!
– Обязательно! – послушно кивнул головой, начальник лагеря. – Мы же, понимаем! С непривычки, то оно ого-го, как озябнуть можно!
– Ну, тогда уговорили!
Офицеры, зашагали в сторону капитального деревянного сруба, где проживал начальник лагеря, Аркадий Сергеич Шпак, со своей женой.
Заключенные, не мешкая, отправились в жилой барак, желая, хоть немного ещё вздремнуть. До подъёма, осталось несколько часов. Поскольку, все знали, что всех поднимут и погонят на работу. И поблажки, не будет, выспались они или нет. А кого это волнует?
Калабанов, собрал свой нехитрый скарб. Накинул, на фуфайку с номером вместо фамилии, мешок. И вдруг почувствовал, как ему на плечо, легла чья-то рука. Зиновий, резко обернулся. Недобро сверкая глазами.
Перед ним, стоял Седой.
В его холодных и прожжённых жизнью глазах, читалось просьба. Но он, тщательно пытался её скрыть. Но чувства, нахлынувшие в то мгновение, взяли верх.
А слева, на нарах, два пожилых еврея, инженеры, устало жаловались друг другу, что завтра будет, очень тяжёлый день. Ведь людей в отряде значительно уменьшилось, а план остался прежний. И теперь, им придётся, ещё больше вгрызаться в вечную мерзлоту. Для того чтобы, ещё по одной дневной норме сделать сверхустановленной. И главное, они только вработались к старой норме…. А тут, такой сюрприз…. И главное кем? Самим Сталиным! На их взгляд, это было совсем по-коммунистически. Людей забрать, а нормы оставить!
– Штаны, не намочил? – ухмыльнувшись, спросил вор, оставаясь внешне и в голосе совершенно спокойным.
– Было бы от чего! – парировал Калабанов.
– Тогда, зенками не сверкай! – тихо заговорил вор, – Вот лучше, возьми! – Седой протянул ручной работы отличный нож-пику, тонкий, острый как бритва, и легко при надобности прячется в сапог. – Солдат, ты мужик правильный. Это подарок от меня лично. Может, пригодиться, когда.
– Спасибо. Не ожидал! – немного удивлённо ответил Калабанов.
Седой встретился взглядом с Калабановым, выдержал паузу и тихо сказал:
– Ты забыл, Солдат, мы люди с понятиями. Закон чтим и добро помним. Ты сейчас на фронт, а там, сам понимаешь, разное может случиться.
– Ещё раз, спасибо! – Седой протянул руку, и Зиновий, крепко пожал ладонь вора.
– Давай. И это…. – Седой сделал небольшую паузу, лицо старого вора смягчилось, и стало как-то добрее. На нём, появилась тоска и грусть, очевидно от нахлынувших вдруг воспоминаний, – …по возможности, окропи его германской кровью. Пусть это будет, моя маленькая месть немчуре! За моего батю, погибшего в империалистическую.
– А самому, слабо?! – ухмыльнувшись, спросил Зиновий.
– Не слабо. Ты на слове меня, как фраера, не лови! Молод ещё. Как сам видишь, мне здесь, ещё долго чалиться…. Да и к тому же, на войну, воров не берут! Закон не позволяет.
– Хорошо. Я обещаю!
– Ну вот, теперь и ладушки, – смягчая тон, произнёс напоследок Седой, – вроде как, и поговорили….
Зиновий Калабанов повернулся по-военному, на каблуках и, не оборачиваясь, вышел вслед за своими товарищами, в деревянную дверь барака. Хлопнув ею на прощание, в знак того, чтобы сюда больше, никогда не попадать. Душа трепетала, от радости и гордости, что он стал нужен Родине! Его помиловали! Но, тревога оставалась. «Что, будет завтра? Немца остановим, погоним восвояси, а им что, обратно в лагеря?!» И эта мысль, тревожила и выворачивала душу наизнанку….
…всё темнеет перед глазами, перед ним появляется видение танцплощадки…
…играет музыка. Лёгкий туман, кружится у ног танцующих пар. Из воздушного облачка, выплывает облик, его Александры. Девушка, в лёгком ситцевом в цветочек платьишке, парила на танцплощадке, и не сводила с него глаз. Зиновий, сделал шаг к возлюбленной. В ответ, она послала ему воздушный поцелуй, и тихо прошептала, спокойным и уверенным голосом:
– «Любимый, всё, будет, хорошо!»….
Калабанов не сводил с девушки взгляда. Её голос, звучал обволакивающе, успокаивающе и чарующе. Казалось, что всё тело, подвластно его силе. И каждая клеточка, проникалась этой силой, силой любви и веры.
– «Любимый, всё, будет, хорошо!»…. – и облик Саши растаял.
Видение пропало. Вокруг, всё тот же лагерь. Калабанов, осмотрелся по сторонам, тряхнул головой и пошёл к проходной.
На душе у него, от этих слов, стало как-то спокойней и теплее. Чёрные мысли, отошли на дальний план. Остались, только о любимой Шурочке…. Так захотелось обнять, прижать к себе и вдохнуть запах её волос! И целовать….
– Калабанов! – окликнул его, один из надзирателей, – Шевели ластами!
Бывший зек, прибавил ходу.
На проходной, Зиновия, никто досматривать не стал. Так лишь, похлопали руками для отвода глаз, поскольку надзиратели и охрана, наверняка были уже предупреждены Седым, и лишь едва заметно улыбались.
Майор из центра, держа в руках завёрнутые в полотенце обещанные бублики, махнул на прощание вышедшему проводить его начальнику лагеря. Так же молча, посадил полтора десятка бывших заключённых в крытую полуторку, в которой сидели ещё два вооружённых винтовками молодых и полусонных солдата. Те, завидев майора, встрепенулись. Сделали серьёзные мины, с напускной строгостью, и грузовик в полной тишине укатил в ночь, растворяясь в темноте.
Глава 3
Утро вспыхивает белым светом, показывая нам комнату со стенами побеленными извёсткой в полуподвальном помещении. Небольшим, но зарешеченным окном, выходящим во внутренний дворик, за которым только что рассвело. И первые лучи солнца, играют красками, в утренней росе, пуская «зайчиков», сквозь запылённое стекло.
Там, вдоль стен, стояло несколько широких деревянных лавок, посеревших от времени. На них-то и расположились помилованные заключённые. Они были гладко выбриты, искупаны и сидели в чистом исподнем.
В небольшом окошке в стене, напротив лавочек, то и дело, появлялась голова коптёрщика, старшины НКВД. Внешне, очень похожего на Семёна Михайловича Будённого и поэтому, сначала в окошке появлялись его усы, а потом уж, сам пожилой старшина. И зычным, но приятным баритоном, выкрикивал фамилии. Тому, кто подходил, он выдавал офицерскую форму, того рода войск, в котором служил до ареста, названный человек. И делал это, без спешки и лишней суеты.
– Быков! Забирай! Живей! Сонная тетеря! Ты здеся, не один….
К окошку подошёл мужчина, лет сорока пяти, тщательно выбритый и немного вялый. Плотный завтрак, после лагерной баланды и тёплая баня, разморили человека. Он, взял стопку вещей, и отошёл к лавке.
– Калабанов! – разнёсся эхом, по просторной комнате, голос старшины.
Зиновий, степенно подошёл к окошку и, заметив явное сходство, улыбнулся.
– Чего скалишься?! – недобро прозвучал баритон старшины.
– Шикарные усы! – дружески в ответ произнёс Калабанов, и этот ответ, явно очень угодил старшине. Наверное, все, только и видели в нём сходство с командармом Первой конной и лучшего друга Вождя народов. И каждый, норовил ему об этом напомнить, или сделать комплимент. А вот, его собственную гордость – усы, никто не замечал! И этот факт, его очень раздражал, – Всегда мечтал о таких усах! Но, скудная растительность под носом, не позволяет! Увы! Остаётся только смотреть и завидно вздыхать! – при этом, он так с тоской провёл по щекам, что старшина с гордостью и явным снисхождением, проникся к незнакомому человеку, что так по достоинству, оценил его усы. Коптёрщик расчесал своё детище, специальной расчёской, которая всегда лежала у него под рукой. Потом смягчая взор, посмотрел на Зиновия и приятельским тоном сказал:
– Одну секунду! – и забрал стопку с одеждой обратно и порывшись где-то у себя в коморке, вернулся к деревянному окошку, протянул Калабанову, совершенно новый комплект одежды. – Носи на здоровье! И постарайся, к нам больше не попадать.
– Спасибо отец. Береги усы! – искренне ответил Зиновий.
– Они у меня, что жена! – ещё раз расчесал усищи, – Только, денег не просят! – старшина засмеялся вместе с Калабановым.
– Ха! Это верно! – Зиновий, в силу своей молодости, шутки не понял, но за компанию посмеялся.
– Куц! Ку-уц! Бегом давай! – громко, но уже не так строго, выкрикнул старшина.
Через несколько минут, все офицеры были одеты, обуты и застёгнуты под воротничок. Всё по уставу. Как тут же, словно почувствовав, что все готовы, в дверях появился сопровождавший их майор, держа в руках, стопку документов. Направления в действующие части, и офицерские ромбы, каждому – свои, по роду войск.