Вслед за этим начались массовые вырубки леса, а затем потянулись тысячи зэков в Беломорье на строительство знаменитого канала. По морю дымил пароход, переименованный из «Святого Савватия» в «Глеб Бокий», доставляя новых заключённых в некогда святую Соловецкую обитель. Ходили слухи, что настоятеля Соловков архимандрита Вениамина и келейника Никифора сожгли заживо в лесной избушке на берегу Волкозера. Потом оказалось, что это совсем не слухи…
Никаких тебе винограда и арбузов. Только СЛОН теперь водился на Соловках. Занял весь остров Соловецкий лагерь особого назначения. Да и если бы только он один. Как губки -так называли здесь грибы– после дождя росли разные «Лаги» -вообще, сокращения и аббревиатуры в то время вполне себе заменяли слова– в Поморье, впитывая «врагов» и готовясь изрыгнуть эту массу сломленной, бесплатной рабсилы на стройку – гордость молодой страны ББК. Беломорско-Балтийский канал. И вскоре, ожидаемо, дошли заботы у окрепшей и окропившей кровушкой руки власти до местных «кулаков да до подкулачников» и прочих зажиточных хозяев. Хотя, по меркам новой власти, таковыми можно было считать почти каждую поморскую семью, но всё же в числе первых по всем трём спискам стоял Кондратов Севостьян Прокопьевич. Внесли всюду, чтобы с гарантией не ошибиться. Несмотря на то что он слова против новой власти не сказал, хотя его не раз на это провоцировали, но раздражал всех одним фактом своего независимого положения и зажиточного состояния. Кровь и пот, потраченные на это самое состояние, традиционно в расчёт не брались. Как и отсутствие батраков и прочих «угнетённых», которых можно было бы поставить в вину Севостьяну. Закон, веками нерушимый на Севере, перестал действовать окончательно. Точнее, соблюдать его старались только поморы, изначально поставив себя в положение проигравшей стороны до скончания века.
С тем и заявился к Кондратову уполномоченный с маузером и с бумагою. Выслушал его Севостьян и кивнул, прикрыв двери. Было это в 1931 году, когда Северьяну была ещё неделя до восемнадцати лет. Самому Севостьяну бумага на самом деле ничем особенно страшным не грозила в силу возраста. Высылать его тоже было некуда, и так на Севере. Поэтому ему предлагалось добровольно отдать вновь образованному колхозу двух из трёх коров, трёх из четырёх лощадей, охотничьи ружья в количестве трёх штук с патронами и прочее, что будет признано «лишним». И так вот, налегке, войти в колхоз имени товарища Ягоды – вдохновителя и организатора северных строек. И всё бы ничего, тем более что от колхоза можно было отвязаться, но чья-то умная головушка придумала, как хлестнуть независимого старика побольнее, и приписала-предписала -«ввиду преклонного возраста» – забота! – крякнул Севостьян, читая– ему сдать власти и коч со всеми рыболовными снастями «для нужд созданной рыболовецкой артели – коммуны». Знал кто-то грамотный, что старик этого не стерпит. Знал и готовился. Но не знал он Севостьяна…
Конец ознакомительного фрагмента.