На небольших охотах с борзыми собаками совершенствовалось умение действовать соилами-дубинками и плетьми. «Мчась мимо убегающего животного, он на полном скаку наносит ему этим оружием смертельный удар. С такой палкой любят охотиться на волков, лис и кабанов», – сообщает В. В. Радлов. «За волками, лисицами, корсаками охотятся всегда верхом и забивают зверя кнутами», – писал И. Фальк.
Но самой почетной охотой для настоящего батыра, желающего прославить свое имя, несомненно, являлся поединок с тигром. Л. И. Левшин рассказывал, что казахи «выходят на бой с тигром без всякого оружия, кроме толстого стеганого халата, в левой руке и кинжала в правой. Халат накидывают зверю на голову, а кинжалом поражают в бок, после чего он слабеет и истекает кровью».
Подобная жизнь в степи с беспрерывными кочевками, спортивными состязаниями, охотами, участием в набегах и их отражениях воспитывала с детства мужчин в первую очередь как идеальных воинов. «Поразительная мускульная сила и выносливость киргиза, его острый глаз, отчетливо различающий малейший предмет в туманных далях горизонта, его способность проводить на седле дни и ночи, его глубокое и тонкое знание всех суровых стихий пустыни и господство над нею путем этого знания, – все эти практические таланты, побеждающие дикую природу настолько, насколько это необходимо для скромных потребностей кочевника, – право, тоже стоют со своей точки зрения – многих наших книжных и письменных премудростей, несомненно подрывающих непосредственную способность человека к борьбе с враждебными силами природы и судьбы», – признавал Е. Марков.
Естественно, что воспитание тела не значило бы ничего без воспитания духа. И здесь необходимо отметить, что, вопреки многим заявлениям ученых, кочевники необязательно должны были быть воинами, от природы легко склонными к проявлению насилия. Историки и этнографы могут назвать множество кочевых племен и народов, отличавшихся своим миролюбием.
Мировоззрение казаха конца XVII – начала XVIII вв. составляло собой бешеную смесь всех идеологий, так или иначе проникавших в степь. Зороастризм, тенгрианство, христианство, ислам – все эти религии в той или иной степени оставили свой след в степной культуре. Особое место занимала фигура Чингисхана. Сейчас уже практически все историки согласны с выводом В. П. Юдина, что великий монгол был для кочевников тем же, кем для оседлых народов были Моисей, Иисус или Мухаммад. К этому абсолютно справедливому утверждению можно добавить лишь то, что и Яса в какой-то степени была равна Торе, Евангелию и Корану.
Некоторые историки уделяют внимание Ясе только как правовому документу, называя ее «законами Чингисхана». Но главной мыслью в ней все-таки, как и в других священных писаниях, было убеждение своей паствы в идее избранности кочевников. Жестокие законы «потрясателя вселенной» спустя столетия были забыты, но духовная часть Ясы оставалась незыблемой. Фактически Чингисханом были воскрешены идеи времен Тюркского каганата. Кочевники были провозглашены сынами «Вечного голубого Неба», в знак чего должны были править миром. Оседлые народы считались недочеловеками, и уподобление им было объявлено величайшим позором. Эти идеи были присущи и казахам рассматриваемого периода. Так, X. Барданес отмечал, что казахи «всех протчих народов презирают и со всяким весьма презрительно поступают». А. Вамбери также счел необходимым заметить: «Киргиз считает жителей городов и всех прочих людей, живущих на одном месте, больными или сумасшедшими и жалеет всех тех, у кого не монгольский тип лица. По его эстетическим понятиям, монгольская раса – это высшее проявление красоты, так как Бог, выдвинув вперед лицевые кости, сделал ее представителей похожими на лошадь, а лошадь в глазах киргизов – венец творения». В оправданье кочевников можно отметить что иудеи, христиане или мусульмане той эпохи тоже были не слишком политкорректны в отношении иноверцев.
Свой эффект оказывали и древние степные верования в духов предков – аруахов. Казах мог уже не верить в полузабытого Тенгри или еще не верить в загадочного Аллаха, но он свято верил в бессмертие души и в то, что в повседневной жизни он всегда окружен аруахами. Почитание предков соблюдалось в такой священной форме, что в степи вплоть до XIX в. сохранялись в целости и сохранности древние курганы и мавзолеи, нередко хранившие целые клады. Н. П. Рычков в 1771 г., указывая факты грабежей степных гробниц, счел необходимым отметить, что «искатели сих сокровищ суть Русские люди, живущие в Сибири, которые, собираяся большими артелями, ходят в степь для снискания богатства погребенного в могилах древних народов. Киргизцы ж напротив того почитают за крайнее беззаконие искать сокровище в прахе умерших людей».
Почтение казахов к предкам производило порой неизгладимое впечатление на европейских путешественников, оказавшихся в Центральной Азии. Так, А. Вамбери счел необходимым написать о казахах, что «наибольшее впечатление производит их аристократическая гордость. Если встречаются два киргиза, то первый вопрос, который они задают друг другу, таков: «Ети атанг кимдир?», т. е. «Кто твои семь отцов (предков)?”. Тот, кого спрашивают, даже ребенок по восьмому году, всегда знает точный ответ, в противном же случае его сочтут крайне невоспитанным и неразвитым».
Понятно, что такое отношение к предкам приводило к стремлению быть достойными продолжателями их подвигов. И это тоже сказывалось на уровне военных традиций в обществе. Не случайно, что казахам было предоставлено российское подданство как «киргис-кайсацкому войску», чего старательно добивался один из активных участников этого процесса А. И. Тевкелев.
Но самым главным учителем, конечно, была сама война. История Казахского ханства – это история бесконечных войн. Недолгие годы мира врезались в память кочевников как нечто небывалое, как времена, когда жаворонки вили гнезда на спинах овец. Правда, такое время, судя по казахским преданиям, было только один раз – во время правления хана Тауке.
Воевать был обязан каждый мужчина. А на войне, как любил повторять Б. Момыш-улы, есть лишь один закон: либо убить, либо быть убитым. И, чтобы не оказаться в числе последних, человеку приходилось быть умным, ловким, сильным, зорким, выносливым и терпеливым. Не зря даже о казахах XIX в., в немалой степени утративших свою воинственность, Т. Аткинсон писал, что «имея хороших офицеров, киргизы могли бы составить лучшую кавалерию в мире. Им присущи все качества, прославившие в истории знаменитые полчища Чингис-хана».
Казахи и война
Если же казахское войско соединится в одном месте
с намерением отразить неприятеля
[и] поднимет знамя сопротивления,
то отразить его весьма трудно,
разве только дурное предзнаменование прогонит их
за недобрые дела в долину гибели
и следы их дурных поступков
станут результатом их злодейской природы.
Около двух тысяч лет, с ветхозаветных времен и до наступления эпохи возрождения в Европе, кочевники евразийской степи считались самой грозной военной силой во всем мире. Образование Казахского ханства совпало во времени с новой эрой в истории военного дела – эрой пороха и регулярных армий. Эпоха полностью конных армий безвозвратно уходила в прошлое, и столкновения с армиями земледельческих государств теперь гораздо чаще заканчивались поражениями. Степняки, всегда искавшие сражений на открытом пространстве, оказывались беззащитны перед залпами пушек и пищалей.
Но и пушки были не так страшны, как непрекращающаяся вражда между многочисленными улусами, возникшими на территории бывшей Золотой Орды. Эта братоубийственная война, полыхавшая под флагами разных династий, подорвала силы всех степных государств и сделала их легкой жертвой своих соседей. До XVIII в. из всех золотоордынских улусов удержать независимость сумело только Казахское ханство. Астраханское, Казанское, Сибирское ханства и Ногайская Орда были включены в состав новой державы, претендующей на золотоордынское наследство, – Российской империи. Крымские ханы оказались вынуждены покориться Турции.
На юге Казахское ханство граничило с другим могущественным соседом – Бухарским ханством, где правила кипчакская династия абулхаиридов. Эти правители в основном опирались на степные племена, в начале XVI в. перекочевавшие на территорию Средней Азии. На востоке год от года росло могущество монгольских племен, называющих себя ойратами, за которыми закрепилось тюркское прозвище «калмак».
Долгие войны со всеми соседями не могли пройти бесследно. Казахское ханство стояло на пороге исчезновения, но с ситуацией удалось совладать хану Тауекелу, который заключил мир с Россией, покорил ойратов и разгромил Бухарское ханство. Однако надолго гегемонию в регионе удержать не удалось. Спустя недолгое время после гибели Тауекела под Бухарой, в казахской степи опять начались распри, в то время как ранее разрозненные ойратские племена стали объединяться в единый кулак. В 1635 г. на политической карте мира появилось Джунгарское ханство.
Год от года новое государство набиралось сил, и вскоре с ним вынуждены были считаться даже такие крупные державы, как Китай и Россия. Джунгарская конница представляла собой действительно страшную силу. Оседлое мусульманское население испытывало панический страх перед бесстрашными джунгарами, сочиняя о них всякие небывалые истории как о предвестниках апокалипсиса. Казахское ханство пребывало в упадке, но, тем не менее, устояло, хотя казалось, что шансов выжить в войне с джунгарами у казахов не было. Каким же образом это произошло? Для ответа на этот вопрос необходимо более подробно рассмотреть некоторые вопросы эволюции военного дела у казахов.
Испокон веков степной бой, как правило, начинался с перестрелки. Несмотря на совершенствование огнестрельного оружия, традиционный лук еще очень много значил и обладал целым рядом непревзойденных преимуществ. Во-первых, огромную роль играла скорострельность лука. Можно было успеть выпустить в противника целый колчан стрел прежде, чем он мог в ответ сделать один выстрел из фитильного ружья. Во-вторых, лук был оружием почти бесшумным, и не случайно, что северные народы вплоть до XX в. предпочитали его ружью, например, охотясь на оленей с использованием манщика. Громогласный выстрел из ружья спугивал все стадо, в то время как из лука можно было подстрелить нескольких животных, некоторое время оставаясь незамеченным.
Однако недостатки лука тоже были весьма существенными. Главным таким недостатком была дальность прицельной стрельбы. В ряде современных учебников по истории можно встретить различные утверждения о том, что кочевники из своих пластинчатых луков могли поражать цели едва ли не на километровой дистанции. Но эти утверждения не выдерживают никакой критики. Максимальное расстояние на соревнованиях сегодняшних спортсменов-лучников составляет 80 метров, и кочевники никак не могли вести прицельную стрельбу на большей дистанции. Ведь надо еще учитывать, что стрельба велась верхом и нередко на полном скаку.
Вторым недостатком лука была его относительно слабая убойная сила. К примеру, в источниках нередко встречаются сведения о многочисленных ранениях стрелами русских солдат, которые через некоторое время вновь становились в строй. Пулевые же ранения оборачивались куда более серьезными неприятностями и гораздо чаще приводили к фатальному исходу.
На ближней дистанции в первую очередь в ход шли копья. Зачастую этот первый копейный удар и определял исход всего сражения. По этой причине все кочевые народы, как правило, мастерски владели копьем, и казахи не являлись в этом плане исключением, что уже отмечалось. В тех же случаях, когда копейная атака не приносила желанного результата, ряды смешивались и битва разбивалась на множество индивидуальных поединков. В этой гуще каждый из воинов, разумеется, использовал свое излюбленное и подчас самое экзотическое оружие. Однако основная масса бойцов была вооружена достаточно стандартным оружием.
В наше время существует прочный стереотип, связывающий образ воина-кочевника непременно с кривой саблей. Для таких ассоциаций, конечно, есть основания, поскольку само изобретение сабли связывается именно с номадами. Однако в вооружении казахов к XVIII в. сабля не имела такого значения, как прежде. В первую очередь это было связано с тем, что основными противниками казахов являлись ойраты, которые уделяли огромное значение оборонительным доспехам. Так, в одном из русских документов сообщалось, что ойраты «на бой ездят в куяках в железных да в шишаках, а в куяках доски железные шириною в пол ладони, стрела из лука и сабля не имет».
Таким образом, сабли оказывались не слишком эффективны с закованными в броню ойратами. Кроме того, надо учитывать, что хорошего качества клинки были еще чрезвычайно дороги и кочевникам их продавали по двойной или даже по тройной цене. Персидская «исфагани», которая так ценилась среди степняков, на бухарском рынке стоила минимум 10 тилля, что в переводе на российские деньги составляло 160 рублей. По этой причине сабли были непременной частью парадного вооружения обеспеченных казахов, а основная масса казахских сарбазов использовала в бою различные виды обыкновенных дубин, булав и палиц (соилы, шокпары, курзи и т. п.). При умело нанесенном ударе дубина просто и надежно выбивала из седла любого воина, облаченного в самые надежные доспехи, что было очень актуально в столкновениях с тяжеловооруженной ойратской конницей. «Нападающие стараются обыкновенно наносить удары в ногу или в затылок, и если ловко попадет такой удар, то трудно удержаться в седле», – отмечалось в «Очерках Зауральской степи и Внутренней или Букеевской Орды» изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина.
Другим любимым оружием казахов являлись боевые топоры. «Чакан есть топорик, насаженный на длинную рукоятку. Раны, им наносимые в голову, большей частью смертельны», – писал А. И. Левшин. Английский путешественник Т. Аткинсон, посетивший казахскую степь в середине XIX в., сообщал: «Многие говорили мне, что именно необычайная ловкость в обращении с копьем и боевым топором позволяла джигитам Кенесары столь успешно воевать с превосходящими силами противника».
Вообще, в руках степняка даже обычная плеть превращалась в грозное оружие. Л. Мейер писал, что к казахскому оружию «можно причислить нагайку (камча), имеющую иногда до одного дюйма в диаметре, так что ударом по голове можно убить и человека, и животное». Достаточно широко (хотя и не настолько, как джунгары) казахи использовали и различное защитное снаряжение. Кольчуги, панцири, шлемы, доспехи для коней и многие другие предметы являлись неотъемлемыми деталями костюма казахских воинов. Но и самим кочевникам было ясно, что все это является уже вчерашним днем военной истории.
Времена стотысячных армий уходили в прошлое, ханы превращались в атаманов, и в этой ситуации казахские полководцы должны были найти новые формы борьбы с опасным противником. Ойраты делали ставку на тяжелое вооружение, и потому даже налоги с населения взимались панцирями. Казахские ханы с самих казахов налогов не взимали совсем. Бокенбай-батыр в 1731 г. рассказывал русскому посланнику А. И. Тевкелеву, что «от кочевных киргис-кайсаков ханом збору никакова не збираетца, и не положено, и токмо тем довольствуетца, разве мало хто что с воли даст, а в неволе взять ни с кого ничего не могут». Однако, твердо закрепив за собой в конце XVI в. сырдарьинские города, казахские ханы получили в свое распоряжение плоды трудов среднеазиатских ремесленников. Благодаря этому обстоятельству, казахи первыми из всех кочевых народов освоили огнестрельное оружие. «Бухарцы, хивинцы, ташкентцы и прочие соседственные народы, упражняющиеся в землепашестве и рукоделиях, – отмечал И. Г. Георги, – берут у киргизцев убойную скотину и верблюдов для купеческих караванов; напротив чего снабдевают их оружием, которое продавать им российским купцам запрещено».
Впрочем, стоит отметить, что оружие поступало не только из южных стран. Несмотря на все запреты, которые налагали российские власти на продажу огнестрельного оружия в азиатском регионе, купцы в погоне за наживой все равно находили способы вывозить «заповедный товар». Вот как описывал один из таких эпизодов, произошедший в 1722 г., российский посланник Ф. Беневени: «По приезде моем также караван большой в Хиву прибыл, и с того каравану верблюдов с триста товару сюда привезено, а именно сукна, порешин, бобров, стали, олова и стволов на фузеи (фитильные ружья – Р. Т.), целые три верблюжные юки. И я хотел отобрать такой заповедной товар, и послал я к караванбаше и к другим при караване приезжим татарам человека, чтоб их ко мне позвал, и оные не послушались, сказав: «Мы степные татары (т. е. ногайцы – Р. Т.), а не астраханские… Оные татары все степные сказались, опасаясь меня, а то были астраханские и казанские. Также весь товар, которой привезли, ни один не был под клеймом, и за оные пошлина не заплачена, яко тихим образом выслан из разных мест от торговых и вручен помянутым татарам яко прикащикам».