Одна из величайших загадок жизни – во всяком случае, моей жизни – заключается в том, насколько обычные люди восприимчивы к этой жуткой логике. По сути, личный финансовый опыт нисколько не помогает разобраться в управлении государственными финансами, что я и объяснил в ответ. «Каждый человек может похвастаться замечательной независимостью расходов и доходов. Так что, когда вы урезаете свои расходы, ваш доход не страдает. Но вот если целая страна начнет ужиматься и экономить, ее совокупный доход станет снижаться».
Причина в том, что на государственном уровне общие расходы и доходы принципиально равны, поскольку все полученное берется из трат кого-то другого. Поэтому, если каждый человек, каждый бизнес в стране начинает экономить, государство ни в коем случае не должно сокращать свои расходы. Если же это произойдет, резкое падение общих расходов приведет к столь же резкому падению государственного дохода, а последнее, в свою очередь, обернется снижением налоговых поступлений в казначейство и к достижению собственной цели жесткой экономии: к постоянно сокращающемуся государственному доходу, который делает невозможным погашение текущего государственного долга. Вот почему аскетизм – это абсолютно неправильное решение.
Если тут вообще требуются доказательства, Греция предоставила их сполна. Наше «спасение» в 2010 году опиралось на два столпа: во-первых, на колоссальные ссуды для финансирования французских и немецких банков, а во-вторых, на резкое сокращение потребления. Оценим греческую экономию в перспективе: за два года после «спасения» Греции Испания, еще одна страна еврозоны, оказавшаяся в таком же хаосе, ввела меры экономии, которые выразились в том числе в 3,5-процентном сокращении государственных расходов. За тот же двухлетний период (2010–2012) Греция подверглась принудительному и грандиозному сокращению государственных расходов на 15 %. Каков был результат? Государственный доход Испании сократился на 6,4 %, а доход Греции – на 16 %. В Великобритании между тем новоназначенный канцлер казначейства Джордж Осборн ратовал за скромную экономию как средство достижения мечты, то бишь сбалансированного государственного бюджета к 2020 году[26]. Он был среди тех министров финансов, с кем я встречался вскоре после моего назначения. Поразительнее всего – по крайней мере, для тех представителей прессы, кто ожидал холодности или откровенной враждебности, – было почти полное совпадение наших взглядов. Уже в самом начале нашей беседы я спросил: «Джордж, мы с вами можем расходиться в оценке аскетизма, но вы ведь не торопитесь реализовывать его на практике, верно?»[27]
Он улыбнулся и согласно кивнул. Еще бы! Проводись бы олимпиада по аскетизму, Греция заняла бы весь пьедестал, а вот Великобритания Осборна находилась бы в нижней части медальной таблицы. Осборн также, похоже, высоко ценил помощь, которую ему оказывал Банк Англии, с момента, когда Сити содрогнулся от кредитных конвульсий в 2008 году, напечатавший миллиарды фунтов для сохранения на плаву банков и спасения «текучей» экономики. Осборн именовал эту «щедрость» Банка Англии в сочетании со снижением государственных расходов «экспансионистским сокращением».
«Это определяет каждый мой шаг», – прибавил он, явно довольный тем, что ему не грозит оказаться в моей ситуации, стать заложником Европейского центробанка, который делает совершенно противоположное.
«Я завидую вам, Джордж, – признался я. – В отличие от вас, мой центральный банк так и норовит уколоть побольнее. Можете представить, что творилось бы у вас в Британии, если вместо вашего экспансионистского сокращения вам пришлось бы, как мне, терпеть сужаемое, так сказать, сокращение?»
Он кивнул и улыбкой выразил если не солидарность, то хотя бы сочувствие.
Тот факт, что переговоры между канцлером-тори и министром финансов от радикальной левой партии Греции прошли удивительно гладко, на самом деле не столь озадачивает, вопреки стараниям прессы, раздувавшей мнимый конфликт интересов. Тремя годами ранее, в разгар кризиса евро, палата дипломированных бухгалтеров из Австралии решила развлечь участников своей ежегодной конференции в Мельбурне дебатами между представителями левых и правых из Европы. Они пригласили лорда Нормана Ламонта, канцлера казначейства в правительстве Джона Мейджора, и меня, не сомневаясь, что наши прения перерастут в публичный скандал. К сожалению для них, они выбрали неверную тему – кризис еврозоны. Выйдя на сцену перед многочисленной аудиторией, предвкушавшей петушиные бои, мы с Ламонтом быстро выяснили, что наши позиции сходятся почти во всем.
Обсуждение оказалось настолько дружелюбным, что по завершении дебатов мы покинули сцену вместе, встретили Данаю на улице и втроем пообедали в ресторане на берегу реки. Благодаря яркому солнечному свету наша дружба расцвела – впрочем, как Норман продолжает напоминать мне, не стоит забывать и о восхитительном австралийском вине. Мы продолжали поддерживать связь и обмениваться мнениями, а наше общение подтверждало, что общего у нас больше, чем мы могли вообразить. В декабре 2014 года я потряс Нормана заявлением, что через месяц приму на себя обязанности министра финансов Греции. С того дня, на протяжении бурных месяцев на посту министра и впоследствии, Норман неоднократно служил мне опорой, надежным другом и верным сторонником. Открою маленький секрет: перед тем как я прибыл на Даунинг-стрит, чтобы встретиться с Джорджем Осборном в 2015 году, Норман позвонил Осборну и несколькими теплыми словами в мой адрес задал тон нашим переговорам.
Моя дружба с лордом Ламонтом многим казалась странной (в особенности недоумевали мои левые товарищи в правительстве), однако ее хорошо воспринимали в более широком контексте. На протяжении мрачнейших для Греции лет, с 2010 года по сей день, я не переставал поражаться поддержке, которую мне, гордому леваку, оказывало множество правых – банкиры с Уолл-стрит и из лондонского Сити, правые немецкие экономисты, даже американские либертарианцы. Всего один пример поистине невероятного стечения обстоятельств: однажды, в конце 2011 года, я выступал перед тремя различными аудиториями в Нью-Йорке – перед лагерем «Оккупируй Уолл-стрит», в здании Федеральной резервной комиссии и перед менеджерами хедж-фондов; всем этим людям я излагал одну и ту же историю европейского кризиса – и везде был тепло принят этими, казалось бы, нашими заклятыми врагами.
Истинным либертарианцам, приходящим в себя банкирам с Уолл-стрит и правым англо-кельтам нравилось в моей – в остальном сугубо левой – позиции именно то, что было в ней ненавистно греческому и европейскому истеблишменту: открытое противодействие навязыванию неприемлемых кредитов, которые маскируют банкротство под проблему отсутствия ликвидности. Убежденные апологеты свободного рынка испытывают аллергию на благотворительность, финансируемую налогоплательщиками. Они искренне отвергают мою убежденность в желательности существенных государственных инвестиций в кризисные времена и в необходимости регулируемого налогами распределения доходов при любых обстоятельствах. Но мы с ними согласны в том, что растягивание банкротства через кредиты, финансируемые налогоплательщиками, есть бесполезная трата ресурсов и залог массовых страданий. Прежде всего, либертарианцы понимают суть долга. В результате мы с ними отчетливо видели мизантропическую ошибку в основе программы, которую Кристин Лагард убеждала меня принять четыре года назад.
Официальное объяснение того, каким образом одобренная истеблишментом программа должна помочь Греции восстановиться в 2015 году, можно назвать операцией по восстановлению конкурентоспособности. Основная ее идея заключалась в следующем: Греция перешла на евро и потому не может привлекать инвестиции из-за рубежа, девальвируя свою валюту, что является обычной стратегией восстановления международной конкурентоспособности. Вместо того она может достичь аналогичного результата благодаря так называемой внутренней девальвации, то есть посредством массовой экономии. Как именно? Сокращение государственных расходов приведет к снижению цен и заработной платы. Греческое оливковое масло, гостиничные услуги на острове Миконос и греческие сборы за транспортную доставку окажутся значительно дешевле для немецких, французских и китайских клиентов. Благодаря восстановлению конкурентоспособности Греции начнут расти экспорт и туризм, а тем самым, вследствие этой чудесной трансформации, инвестиции потекут стремительным потоком, и экономика стабилизируется. Со временем возобновится развитие и доходы населения вырастут. Дело сделано.
Возможно, этот довод показался бы убедительным, когда бы не слон в посудной лавке – тот самый слон, которого видели либертарианцы: ни один здравомыслящий инвестор не пойдет в страну, правительство которой, банки, компании и домохозяйства – все являются неплатежеспособными. По мере снижения цен, заработной платы и доходов долг, лежащий в основе их несостоятельности, не будет сокращаться; наоборот, он начнет расти. Сокращение доходов и накопление долгов лишь ускорят процесс. Конечно же, так в Греции и происходило с 2010 года.
В 2010 году за каждые 100 долларов дохода грека государство было обязано возмещать 146 евро иностранным банкам. Год спустя покупательная способность каждых 100 евро дохода, полученного в 2010 году, уменьшилась до 91 евро, а затем упала до 79 евро к 2012 году. Между тем, поскольку официальные кредиты от европейских налогоплательщиков продолжали поступать в страну, прежде чем оказаться на счетах французских и немецких банков, государственный долг вырос со 146 евро в 2010 году до 156 евро в 2011 году. Даже если Бог и все ангелы на небесах сумели бы воззвать к совести каждого греческого уклониста от налогов, превратив нас в нацию скупых пресвитериан-шотландцев, наши доходы были слишком малыми, а наши долги – слишком большими, чтобы обратить вспять процесс банкротства. Инвесторы это поняли и не пожелали вкладываться в греческие инвестиционные проекты. Разразился гуманитарный кризис, который и привел людей вроде меня в правительство.
Заняв свой пост, я обнаружил, что международное левое движение поглощено внутренними склоками, а вот американские либертарианцы и британские апологеты свободной торговли принадлежат к числу самых надежных моих сторонников. Любопытно, что именно идеологическая, этакая квазидарвиновская приверженность тезису о том, что проигравшие на рынке должны сгинуть, подталкивала их ко мне. Они помнили об опасностях закредитованности, и потому их максима, гласившая, что на каждого безответственного заемщика найдется безответственный кредитор, убеждала: плохие кредиты должны быть бременем безответственных кредиторов, а никак не налогоплательщиков. Что касается безответственных заемщиков, те тоже должны расплачиваться за свою безответственность, главным образом через отказ в кредитовании до тех пор, пока они не подтвердят свою надежность.
В черном списке
На протяжении 2010 и 2011 годов я почти каждый день появлялся на радио и телевидении, умоляя правительство смириться с реальностью и признать, как бы тяжело это ни было, что греческий государственный долг подлежит реструктуризации. В моем предложении не было ничего сверхрадикального, ничего такого левацкого. Банки реструктурируют долги корпораций, оказавшихся в стесненных обстоятельствах, вовсе не из филантропии, а руководствуясь, так сказать, просвещенным эгоизмом. Но проблема заключалась в том, что теперь, когда мы согласились на «спасение» от ЕС и МВФ, нам предстояло иметь дело не с банками, а с политиками, которые лгали своим парламентам, чтобы избавить банки от греческих долгов и принять это бремя на государственные счета. Реструктуризация нашего долга подразумевала, что политики должны вернуться в парламенты и покаяться в ранее совершенном грехе, а на подобное они никогда бы не пошли добровольно, опасаясь справедливого возмездия. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы продолжать лгать и притворяться, выделяя греческому правительству новые транши, чтобы оно могло погасить долг перед ЕС и МВФ: словом, надвигалось второе «спасение».
Я намеревался испортить им вечеринку и кричал со всех трибун, что наихудшим выбором с нашей стороны будет согласие на новые кредиты. Я прибегал к метафорам: «Это все равно что взять кредитную карту, – сказал я однажды в телеинтервью, – чтобы погасить ипотеку, которая вам больше не по карману из-за снижения вашей заработной платы. Это преступление против логики. Давайте просто скажем нет. Рецессия – противная штука, но вечная долговая кабала куда хуже».
Как-то вечером, когда я вернулся домой после записи очередной программы на ERT, канале греческой государственной радиотелевизионной сети, мне позвонили на домашний телефон. Я поднял трубку и услышал знакомый голос. Звонил Антонис Самарас, тогдашний лидер консервативной партии «Новая демократия», которая считалась официальной оппозицией; этого человека я помог победить четырьмя годами ранее, на всеобщих выборах в январе 2015 года.
– Мы не встречались лично, господин Варуфакис, – сказал Самарас, – но я только что смотрел ваше выступление на ERT и ощутил желание позвонить. Честно сказать, не припомню, когда в последний раз чьи-либо слова по телевизору затрагивали меня так же сильно, как ваши. Спасибо за вашу позицию.
Антонис Самарас не был единственным представителем греческого истеблишмента, который выразил мне свою поддержку. Скажу так: моя кампания обернулась множеством тайных встреч с министрами-социалистами, с оппозиционными консервативными парламентариями, с профсоюзными боссами и так далее; все они чувствовали, что я во многом прав. Никто из них не оспаривал тот диагноз, который я ставил нашему обществу. Социалисты рассуждали как младшие офицеры, которые сознают, что корабль идет прямиком на скалы, но которые слишком боятся капитана, чтобы отказаться выполнять его приказы. Консерваторы – по крайней мере, до ноября 2011 года – держались увереннее: их лидер Антонис Самарас публично выступал против экономии и против «спасения», и потому они ощущали себя вправе примыкать к моим сторонникам.
Несколько дней спустя я приехал в студию ERT, чтобы подготовиться к очередному появлению в главной новостной программе. Генеральный директор сети ранее сделал мне интригующее предложение: вести почти ежедневно короткую программу, которая будет освещать основные новости дня, и сопровождать эти новости моими комментариями о разворачивающейся экономической драме. «Правительству это не понравится, но ваши взгляды важны и заслуживают того, чтобы о них знали», – сказал он решительно. Приятно удивленный (и обрадованный приверженностью главы государственного телевидения плюрализму, вопреки категорическому несогласию правительства с моими взглядами), я ответил, что возьму время на размышление.
Тем вечером, за десять минут до эфира, генеральный директор позвал меня в свой кабинет на разговор. Напротив него сидела главная ведущая канала, журналистка, которая на протяжении двух десятилетий оставалась любимицей истеблишмента ПАСОК и запомнилась зрителям своими крашеными светлыми волосами, голубыми глазами, чарующим голосом и кокетливыми манерами. Генеральный директор напомнил мне о своем предложении насчет регулярно выходящей программы, а журналистка с энтузиазмом его поддержала. Перед тем как мы направились в студию, она, под бдительным взглядом директора, попросила меня: «Знаю, для вас это важно, но, пожалуйста, не говорите сегодня о реструктуризации долга. Нам все труднее допускать вас в эфир. Правительство просто бесится, когда слышит это слово».
Я улыбнулся и пошел на съемочную площадку. Сначала был обзор новостей, журналистка перечислила основные события дня, а потом обратилась ко мне – с привычным кокетством – и спросила: «Господин Варуфакис, правительство утверждает, что программа спасения обречена на успех. Но существуют и другие мнения. Что скажете вы?»
Я немедленно ответил: «Без реструктуризации долга никакая программа на свете не принесет успеха». По-моему, у журналистки задергалось веко под густым слоем макияжа.
Едва передача завершилась, я вышел на автостоянку, сел на свой мотоцикл и поехал домой, уверенный, что меня больше никогда не пригласят на программы ERT. Ожидания сбылись: по распоряжению министра прессы (должность которого заставляет всякого либерала тревожиться заблаговременно) меня неофициально внесли в черный список[28]. Четыре года спустя тот же самый грех – требование реструктуризации долга – обернулся тем, что ключевые европейские фигуры стали требовать моего выдворения из министерства финансов Греции и из Еврогруппы. Кто там говорит, что европейский истеблишмент разобщен?