Литовец признался другу, что хочет уехать домой. Стройка подходит к концу, заработки упали, и лично ему, Чеснаускису, всё по чесноку, ловить здесь больше нечего. Кое-какой капитал он уже сколотил, пусть не такой, на какой рассчитывал, но на пару коров, пяток хрюшек, небольшую стаю уток хватит.
– Ты скотину купишь, а калхуз заберет, – мрачно предрек Мардан.
– Черта им! – разгорячился обычно спокойный и выдержанный Жинтарас. – Я на хутор отселюсь.
– У тебя же бронь, тебя не отпустят со струйка.
– Кто их будет спра-ашивать! Сказал уйду – значит, уйду, – литовец был настроен решительно.
Честно говоря, Мардан тоже уже давно подумывал о том, как ему слинять с водоканала. Не только подумывал, но и предпринимал конкретные шаги. Сдёрнуть со стройки он хотел с помощью… военкомата. Это сейчас всем фиолетово, служил ты в армии или нет, пожалуй, престижней даже откосить от армии, поскольку сегодня «священный долг» мачехе-Родине отдают лишь одни законченные лохи. А в те суровые и жестокие, но в чем то и чистые годы, получить «белый билет», если ты не футсен или фармазон какой, было большим несчастьем. Ни одна уважающая себя девка с тобой на одном гектаре и… кушать бы не села.
Мардан по-тихому прошел с осенним призывом медкомиссию. Его, как механизатора, приписали к танковым войскам, объявили номер команды, приехали уже и «покупатели»…
Но фокус не удался – в последний момент позвонили из Горловского управления водоканала и, козыряя бронью, отозвали своего работника обратно на стройку…
– А ты где живешь тама в своей Литве? – нарушил тягостное молчание Мардан.
– О, это есть отчень красивое место, – оживился Жинтарас, – хутор Данилюшко под Таркае. Когда то это была столица свободного государства Литва, – литовец сделал особое ударение на слове «свободный» и продолжил: – Слушай, друг, тебе это будет интериесно, у нас в Данилюшко есть гора, Татарский курган называется.
– Вай-хай! – удивился Мардан. – А здеся в Пантелеймоновке есть Байская гора, ее тоже называют Татарская. Эта что же и тама, и тута татары жили?
– Насчет тута не знаю, а в Таркае тотчна жили, и сейчас живут. Старики говорят, что раньше в Таркае и мечеть стояла, рядом с костёлом.
– И много у вас татар?
– Много, их у нас называют липки, у нас еще евреи и поляки живут.
– Как мои земляки татары-липкилар у вас поживают, никто не обижает?
– Нет, их уважают, – заверил коренной таркаец, – они отчень хорошо работают, у них большие красивые дома, скромные девушки. Липки – грамотный и образованный народ. Они даже имеют свой собственный нобелевский лауреат – писатель Генрих Сенкевич. Правда, он уже умер давно, и книжки писал, кажется, по-польски.
Мардан – казанский городской хулиган из ягодного оврага, – разумеется, ничего не слышал об Альфреде Нобеле, да и фамилия Сенкевич звучала как то не по-татарски. Но все равно паренек выпрямил спину и расправил плечи, переполняясь гордостью за своего знаменитого соплеменника.
Его гордость была бы еще полнее, если бы кругозор ФЗО-шника с семилетним образованием был чуточку шире. Тогда он мог бы знать о том, что таких знаменитостей, помнящих свои татарские корни, но забывших родной язык и культуру, пруд пруди в истории любого государства, тем более российского. Карамзин, Чаадаев, Аксаков – список можно плодить до бесконечности[1]
Мардан заказал еще «двисти» водки, а Жинтарас – еще одну бутылку Мадеры. Не многовато ли будет, друзья? Автор, конечно, мог бы воспользоваться своим писательским правом и отправить их первым проходящим поездом в Пантелеймоновку. Но тогда бы он нарушил законы постсоциалистического реализма. Посему автор делать этого не будет – увы, писатель не так уж и всесилен, порой он даже просто бессилен, и никак не может повлиять на поступки своих героев. Иногда писателю остается лишь внимательно за ними наблюдать, к чему и тебя призываем, дорогой читатель.
Знамо дело, что после таких возлияний наших друзей потянуло на подвиги. На подвиги, слава богу, пока вполне мирные, проявляемые сугубо, так сказать, на любовном фронте.
Мардан все чаще стал поглядывать на соседний столик, за которым одиноко сидели две гарные дивчины явно скучающего вида. Девушки были одеты по последнему писку моды. Чернявая демонстрировала прилегающий лиф, откровенно обнажающий большую мягкую грудь. А рыженькая невинно болтала ножкой в красной туфельке, соблазнительно выглядывавшей из под ее пышной черной юбки.
Красотки тоже стали постреливать намалеванными глазками в сторону парней. По-правде говоря, «стреляли» они больше в Жинтараса – голубоглазый блондин с простым открытым лицом показался им, видимо, легкой добычей. Мардан был пониже ростом, но более коренастый, его карие глаза блестели озорным огоньком, желваки нервно играли на скулах, выдавая серьезность его намерений.
Несмотря на свой еще довольно скромный любовный опыт, Мардан знал, что внешние данные – не главное в нелегком искусстве покорения капризного дамского сердца. Нет, мужская выправка и стать, безусловно, играют свою роль, но нужно и что то другое. Что именно? Напор и страсть. Щедрость и великодушие. Уверенность и сила. Однако это должна быть не тупая упертость разгоряченного быка, а мягко обволакивающая мощь благородного тигра. Хотя, если честно, на тигра Мардан похож был мало, скорее, на взъерошенного волчонка.
– Рыжая – моя, а ты займись черненькой, – предложил Мардан другу.
– Лиетувайтес – ура гражёс! – как то не к месту проявил свой местечковый патриотизм захмелевший Жинтарас.
– Переведи-и, – Мардан от нетерпения даже икнул.
– Литовские девушки – самые красивые!
– А-а, ну, наши казанские кызлар тоже нищаво, бик та матур, – Мардан не хотел уступать Жинтарасу в патриотизме, однако, бросив взгляд на красную туфельку и облизнув губы, не мог не заметить: – Хотя, знаешь, что я тебе скажу, дускаем, хохлушки тоже… эта…как его… дюже гарны! – с трудом подобрал он нужный эпитет.
– Да это просто кабацкие лярвы, – попытался сдержать любовный зуд друга Жинтарас.
– А нам татарам лишь бы даром! – весело воскликнул Мардан и хищно заиграл желваками.
– В том то и дело, что даром они не дадут.
– А это мы будем еще посмотреть, – Мардан подкрутил свои запорожские усы и принял боевую стойку.
Он готов уже был ринуться в бой, как его остановил подошедший к столику официант:
– Ну шо, хлопцы, скоро и нам – по коням. Платити будемо?
– А як же, – подтвердил Мардан и в широкой пьяной улыбке оскалил свою хищную волчью пасть. – Только, браток, принеси еще пачку «Беломор – канала»… Подожди, две пачки, для моего кореша тоже. И еще: бутылку шампанского вот этим девощкалар, от нашего стола, так сказать, вашему.
– Добре, – сказал официант и побежал за шампанским и папиросами.
4
Выскочив из ресторана, Мардан с Жинтарасом зашлепали сапогами по грязи, едва успев заскочить на подножку трамвая, уходящего по маршруту «Шахта № 5 – Ж/д вокзал».
Беглецы уселись на задних сиденьях полупустого вагона, и Жинтарас тут же принялся стыдить своего друга:
– Ти патчему меня обмануль, чшто у тебя деньги есть!
Мардан лишь криво усмехался.
– Как ти не боялся, нас же могли задерживать!
– Не боись, за все уплачено! – беспечно отмахнулся Мардан.
– Уплачено? А затчем ми тогда бежим? Патчему ти меня заранее не предупредил?
– А защим? Щтоб ты сидел и бздел? Нищава, ни обидниют, они, эти ушлые официанты, своё еще возьмут.
Немного поостыв и успокоившись, Жинтарас уже другим, дружелюбным тоном, в котором чувствовались даже нотки восхищения, обратился к другу:
– А ти, Мишель, молотчик! Принесит – тэ пачку папирос… ха-ха-ха, – не удержался он от смеха. – Нет, две… Для моего кореша тоже… ха– ха-ха… Я еще подумаль, я же не курю, затчем мне папироси… ха-ха-ха!!! ха-ха-ха!!! – увлек он своим нервным смехом и Мардана. – И еще шампанского для дефчонков… ха-ха-ха!!! – ой мамотчки! Я не могу!.. ха-ха-ха…
Друзья гоготали на весь вагон, и лишь завидев беспокойный взгляд то и дело оборачивающегося на них вагоновожатого, затихли.
– Ловко ти их надуль! Я бы так не смог, – отдышавшись, резюмировал Жинтарас.
… Электровоз «Сталино – Красный Лиман», на котором ребята собирались добраться до Пантелеймоновки, приходил только через час. Конечно, можно было пойти и пешком, – так даже, может быть, было и безопасней, но три часа ночью пёхать по грязи – удовольствие сомнительное. Поэтому решили дождаться поезда. Жинтарас задремал в зале ожидания на вокзальной скамейке, а Мардан от нечего делать пошел бродить по вокзалу в поисках приключений на свою неугомонную задницу.
Приключения не замедлили нарисоваться в виде милицейского патруля, состоявшего из двух сержантов в темно-синих шинелях с красными петлицами. Подозрительно принюхиваясь к Мардану, милиционэры вежливо, но твердо предложили пройтись «до дежурного виддилення».
Весь 1958 год в СССР прошел под знаком борьбы с пьянством и самогоноварением. В секретном докладе министра внутренних дел СССР Дудорова приводились вопиющие факты. Целые деревни превратились в предприятия по изготовлению самогона. Рабочий день в колхозах, заводах и даже в госучреждениях начинался и заканчивался одинаково: со стакана горилки. Особенно широкий размах самогоноварение приобрело на Украине, где горилка отгружалась целыми бидонами и флягами из под молока, бочками и цистернами из под солярки.
Каким же темным и глупым был советский народ – ему через 20 лет коммунизм обещали, а он таким безобразием занимался! Потому-то самый главный на то время коммунист Хрущев заявил на всю страну на слете передовиков сельского хозяйства в Минске: «Пришло время резко поставить вопрос о борьбе с пьянством, а также с теми, кто гонит самогон».
Вот милиция и усердствовала, устраивая повсеместно рейды и облавы.
– Значит, вы, гражданин, утверждаете, что не пили самогон? – пытал Мардана в дежурной комнате милиции железнодорожного вокзала усатый «литёха», пытаясь через него выйти на подпольных самогонщиков.
– Так тущны, товарищ старший лейтенант, нищаво не пил, – по-военному отрапортовал задержанный.
– А мы вот сейчас экспертизу проведем, – пугал милиционер.
– Айдагез, пажалуста, – Мардан не боялся, что его обвинят в том, что он в нетрезвом виде расхаживает в общественном месте, хмель уже почти выветрился, и он держал себя в руках.
Мардан опасался другого – не сдал ли их ментам человек с черной бабочкой – официант ресторана «Шахтер»? Правда, Мардан скрыл, что они с Жинтарасом работают на водоканале. Однако, учитывая их внешний вид и литовско-татарское произношение, не трудно было догадаться, что первое место, где их будут искать – это вокзал.
– А ты откуда сам то будешь, землячок? Не из Казани, часом? – заслышав татарский акцент, вдруг сменил тему разговора старший лейтенант.
– Казаннан мин, Казаннан, – быстро и радостно подтвердил Мардан.
– В самой Казани живешь? А где?
– Нахальный поселок.
– Что то я не слышал о таком.
– Как не слышал, нащальник! Джиляк бистасы – Ягодная Слобода.
– А-а, это от Декабристов по Тверской вниз?
– Тущны, вниз под горка.
– А у меня мама в Слободе Восстания живет, – в голосе лейтенанта послышались ностальгические нотки. – Давно был в Казани?
– Тульки приехал, сичас обратно еду, – соврал Мардан.
– Ждешь поезд на Сталино?
– Так тущны, – опять соврал землероец, на самом деле он ждал электровоз, идущий в обратном направлении из Сталино в Красный Лиман.
– А в Горловке что делал?
– Абый, дядя, у меня тута шахтером работает. Кустанащ, гостинцы из Казани привез – казылык, ичпычмак, чак-чак…
– О! От татарских треугольников я бы тоже сейчас не отказался…
В дежурке зазвонил телефон. Лейтенант взял трубку и тут же вскочил, как будто из седалища табуретки неожиданно вылез гвоздь:
– Слушаю, так точно!.. Есть, понял, от полковника Пономаренко, – и прикрывая трубку ладонью, приказал одному из сержантов: – Гаврилюк, быстро садись, пиши.
Старший лейтенант стал вслух повторять телефонограмму, передаваемую дежурным помощником начальника Горловской милиции, а сержант записывал:
– Ресторан «Шахтер»… Официант Кудло… Предполагаемое направление – Сталино… Особые приметы…
Мардан от страха чуть в штаны не наложил:
– Кардаш, – шепотом обратился он к милиционеру, – Товарищ лейтенант, ну я… эта… я пошел, да?
Тот лишь поспешно замахал рукой, дескать, давай, чеши отсюда, не мешай, видишь, срочное дело, не до тебя сейчас…
Мардан мухой вылетел из дежурки. На миг притормозил возле привокзальных дверей, которые располагались как раз напротив дежурки. Бежать дальше прямо к выходу или сначала разбудить Жинтараса? Каждая секунда была дорога! Менты через пару минут поймут, что отпустили «ресторанных кидал» и бросятся в погоню. Мардан все же взял вправо, в зал ожидания. Быстро подскочил к скамейке, на который мирно сопел Жинтарас, не подозревая, какая им грозит опасность, и стал его тормошить:
– Жека, вставай, быстро! Уходим, пока лягавые не замели!
Кем был доблестный старлей бдительной Горловской милиции: казанским татарином или русским казанцем? Это уже не важно. Кем бы он ни был, через 25 минут наши друзья уже были далеко и от Горловского вокзала, и от самого шахтерского городка. Они вышагивали в кромешной тьме вдоль железнодорожного полотна в направлении Пантелеймоновки и, утопая по уши в грязи, громко пели:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».
Мы бежали, два друга,
Опасаясь тревоги,
Опасаясь погони
И нагана разряд.
Летопись Ханифа
Нукеры булгарского эмира гнали лошадей во весь опор, часто меняя их на почтовых станциях – ямах. От Нур-Сувара до столицы Булгарского юрта три дня пути. Но офицеры эмира Бараджа домчали меня до царской ставки за двое суток.
Что за спешка? Для чего я, 17–летний юнец, по имени Ханиф ибн Гази, скромный шакирд академии Дарь аль-улюм, мог понадобиться правителю страны?
Мятеж, в результате которого на царский престол пытались возвести престарелого сеида Кул Гали, был подавлен. В Нур-Суваре все было тихо и спокойно. Бунтовщики наказаны и брошены в зиндан «Шайтан бугаз», но главные организаторы неудавшегося переворота Боян и Исмаил помилованы. На этом настоял эмир Барадж, увидев, как те, обвязав себя веревками в знак подчинения, вышли из города. Субедей – главный бахадир Татар – удивился мягкости эмира. На что Барадж прилюдно ему ответил:
– Если я буду истреблять своих лучших беков и казаков, как я смогу управлять страной?
Думаю, что Субедей ничего не доложил об этом неприятном инциденте хану Батыю, занятому в то время западным походом, дабы не отвлекать его от столь важного военного мероприятия.
… Издали засверкал полумесяц главного минарета Великого Болгара, проявились башни новой еще недостроенной Соборной мечети, показались каменные палаты эмирского дворца и его беков, черепичные крыши купеческих и ремесленных кварталов…
А вот вдали засинели волны могучей Итили. На высоком берегу реки, к северу от главных ворот Болгара, располагалась большая царская юрта, куда, не заезжая в город, и свернул наш отряд. Над золоченной юртой развевались красные, желтые, черные, зеленые ленточки и гордо реял разноцветный Дракон, размахивая своими огромными перепончатыми крыльями. Летняя резиденция эмира, по давней хонской традиции, располагалась в степи, по вольным просторам которой тоскует душа каждого степняка.
Спешившись и передав лошадей подбежавшим джурам, мы направились к царской юрте. На значительном расстоянии от нее, сняв тюбятяи и засунув их себе подмышки, мы замерли в почтительном ожидании. Главный нукер, пошептавшись о чем то с охраной, подбежал к южному входу царской палаты докладывать эмиру о нашем прибытии.
Эмир Барадж не сразу принял доставленного к нему шакирда, сначала меня отвели в гостевую юрту, где уже был накрыт праздничный дастархан. Но ни фрукты, ни орехи не лезли мне в горло. Облокотившись на мягкие подушки, я предался тягостным раздумьям: зачем меня вызвал к себе эмир Барадж?