ЗЛАЯ ПАМЯТЬ
КНИГА ПЕРВАЯ: КАВКАЗ
Это было недавно – это было давно
Тяжело переваливаясь с боку на бок, машина медленно двигалась по узкой грунтовой дороге. За окнами тяжеловоза открывались все новые и новые пейзажи вековой величественной кавказской природы. Заснеженные горные вершины и бесконечные просторы, в буквальном смысле, завораживали. Да, и кроме них, тут было на что посмотреть. Череда блокпостов; всевозможная военная техника, разбросанная по обочинам все той же дороги и притаившиеся в тени полуразрушенных строений случайные люди, солдаты, офицеры и многое другое. Однако подобная картина могла поразить, воодушевить или, напротив, напугать – разве что солдата-новобранца, впервые въехавшего на территорию Чечни.
Для майора Князева, все эти «прелести» Кавказа и «романтизм» военной обстановки, были привычны и знакомы. Он даже ловил себя на мысли: будто бы и не было вовсе, двух последних лет его мирной, гражданской жизни; будто ещё вчера, он видел эти горы, и этих военных. Потому и охватили его все те же (правда, слегка подзабытые) чувства: тоски и гнетущей обречённости.
Казалось бы, все его нутро, каждая клетка организма, имевшая хоть какое-то отношение к инстинктам самосохранения, противилась этой, далеко не первой командировке в мятежную республику. Ведь как не обманывай ты самого себя, а все ж к войне (пусть и за многие годы службы), один чёрт, невозможно привыкнуть. Приспособиться или сжав зубы, на какое-то время смириться – это, пожалуйста. Но только, не привыкнуть. Потому как, нормальный человек, со здоровой головой никогда не свыкнется с противоестественным, с античеловечным.
Нестандартность данной поездки и, отчасти её абсурдность заключалась, прежде всего, в том, что поехал он на Кавказ добровольно. Тогда как, во все предыдущие чеченские командировки майор отправлялся по долгу службы (читай: не по своей доброй воли). Да, и как, будучи до мозга костей кадровым российским офицером, присягавшим на верность Родине, ты попрешь супротив приказа. А впрочем не возникало у Князева и мыслей о каком-либо отказе. Служба, есть служба; а приказ, есть приказ – и обсуждается он, лишь после его исполнения.
Однако настал и тот самый день, когда служба его окончилась, долг Родине был отдан с лихвой, полный взаиморасчёт с военным ведомством произведен. Казалось бы, живи и радуйся жизни…
И, тем не менее, спустя какое-то время наш отставник, успевший давно стать сугубо гражданским лицом, вдруг явился в военкомат. И представьте себе: уже сам, в добровольном порядке инициировал подписание нового, трёхлетнего контракт, отправившись в наиболее раскалённую точку России.
Военком Жадаев долго не мог сообразить: чего ж, в конечном итоге, хочет от него его бывший школьный товарищ.
– Валера, да ты совсем, похоже, рехнулся?.. – лишь на третий раз, кое-как разобравшись в нелепой просьбе друга, подполковник вдруг выпучил на Князева свои глаза. – …Или жить тебе совсем надоело?
– Серёга, на здании вашего военкомата висит огромный яркий плакат с конкретным призывом на сверхсрочную контрактную службу. Вот и стало мне интересно… Тем ребятам, которые откликнувшись на этот самый призыв, приходят в ваши кабинеты по поводу контрактной службы, ты отвечаешь им в том же духе?.. – усмехнулся майор. – …Дескать: вы, молодые люди, совсем, что ли с ума посходили, коль собрались добровольно отправиться в Таджикистан или Ичкерию? Или жить вам надоело?
– Нет… – военком поморщил нос. – …Лишь тем, кто мне дорог.
– А остальных, выходит, и на смерть не грех послать? Главное план, по контрактникам выполнить.
– Князь, хорош, язвить… – возмутился Жадаев. – …Я, понимаешь, с ним по-свойски, по-товарищески. А он зубы скалит. Можно те подумать, это я эту войну развязал, или силком тяну их бумаги подписывать. Тут дело сугубо личное и на сто процентов добровольное.
– Так и у меня, Серёга, сугубо личное. Ты, пойми. Мне позарез нужно туда, где война… – для пущей убедительности, Валерий провел ребром ладони по своему горлу. – …Во, как надо.
– Да, почему же, чёрт побери, сразу в Чечню? Давай здесь, в городской черте к штабу какому тебя пристрою. Или в школу, преподавателем ОБЖ. А хочешь, возьму тебя к себе в замы. Ты не улыбайся. И в военкомате офицеры служат. Ну, зачем тебе война? К чему рисковать в нашем-то возрасте?
– Нет, спасибо. Уж к чему-чему, а к архивной пыли у меня стойкая аллергия. Да, ты пойми, чудак. Я еду вовсе не за выслугой, не от безделья и не за острыми ощущениями. Мне нужны «боевые». Причём, в большом количестве.
Сергей, будь человеком, отправь меня в самое «пекло», в самую жопу, на передовую, в штурмовую или там разведроту. Это, в аккурат то, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь. Не поверишь, но совсем недавно выяснилось, ничего другого, кроме как воевать, я делать вовсе не умею. И уж будь уверен, не подведу, не посрамлю родной военкомат.
– Да, кто бы сомневался. Знаю, что прошел ты и Крым, и Рым… – после чего, Жадаев вдруг лукаво подмигнул Валерию. – …А теперь, Князь, давай-ка, на чистоту. С бабой проблемы?
– Причём здесь бабы? – раздражённо переспросил майор.
– Притом, что им… Имею в виду, жен военных. С вами, молодыми отставниками, просто не соскучится. Проблемы-то у вас у всех, в своём подавляющем большинстве, одинаковые. В начале, спешите с армией распрощаться, деньки до своего увольнения в запас подсчитываете. Уверены, что на вольных хлебах, вам тут мёдом намазано; что все двери перед вами открыты. Только-только «выслуга» подошла и вы, как один, уже на «лыжах». По обе руки с чемоданами и жилищным сертификатом в зубах. Дескать, нате, принимайте нас, героев. И главное, никто из вас не спросит, не поинтересуется: а ждут ли вас здесь?
Далее в вашей пост армейской жизни и наступает самый ключевой момент. На авансцену выходят ваши суженные.
По началу, эти терпеливые и ко всему готовые существа, кажутся совсем незаметными. Лишь изредка и очень тихо, однако весьма настойчиво и планомерно они капали вам на мозги, подталкивая офицеров к разрыву с армией. Ну, а потом, когда эти самые «серые мышки», в одночасье вдруг теряют привычный им образ жизни. То есть, госжильё, казённую мебель, армейское довольствие, различные пайки, доплаты и прочие льготы. Здесь-то и превращаются они в самых настоящих хищниц.
Понять их, конечно можно. Перспективы той долгожданной, без армейской жизни казались им настолько радужными и беспроблемными, что встреча с реалиями наших дней, в лучшем случае, ввергает их в некую апатию. Да, и кто же потерпит в своем доме, вечно злого и недовольного (хотя, и вполне еще трудоспособного) тунеядца-отставника с мизерной военной пенсией и вовсе не приспособленного к обычной гражданской жизни?
Не за горами семейные ссоры, перерастающие в затяжные скандалы. Через какое-то время, вполне реально начинает маячить и перспектива развода.
Тут-то и бежит ваш брат, ощипанный и оскорбленный, ко мне. Дескать, спасай военком бывшего боевого офицера. Дай хоть какую сносную и не слишком унизительную работу. Не позволь сгинуть мне, военному мужику, в пучине бытовых неурядиц. При этом не забудь, военком, ещё и о том, что мы (как и ты, кстати, Валера), кроме как воевать, ни к чему более не приспособлены.
Думаешь, Князь, я это только что выдумал? Нет, дружище. Подобные судьбы и истории, у меня сплошь и рядом.
– Серёга… – с грустью покачал головой Князев. – …А ведь ты, отчасти прав. С Лариской своей, я действительно развелся. Правда, произошло это уже давно. Однако, именно армия и моя служба, сыграли в том разрыве не самую последнюю роль.
– В подробности той истории можешь не углубляться. Повторюсь, ни ты первый, ни ты последний… – Жадаев с улыбкой и сочувствием похлопал Князева по спине. – …И это мы ни раз, уже проходили.
– Так ты мне поможешь? – майор пристально уставился в глаза подполковника.
– Уговорил. Так уж и быть, войду в твое положение. К тому же вакансия, словно под тебя, у нас случайно подвернулась. Служба обещает быть не тяжёлой, но весьма ответственной. Как ты и просил, в зоне боевых действий. А значит, с «боевыми».
Окрестности Ведено – это и будет местом твоей будущей дислокации. Не сомневаюсь я и в том, что ты, наверняка, имеешь кое-какое представление о том районе Чечни.
– Да, уж… – усмехнулся Князев. – …Удружил. Самый юг республики, сплошные горы. Более гадкого места, пожалуй, и не придумаешь.
– Так ты, Валера, сам напросился.
– Так я и не отказываюсь. Просто, в мозгах моих, не очень-то сочетаются такие противоречивые понятия, как «не тяжёлая служба» и «Ведено». Не уж-то, и в самом деле, за время моего отсутствия, обстановка в Чечне так разительно изменилась?
– Подполковник Лютый… – проигнорировав вопрос, Жадаев продолжил. – …Будет твоим непосредственным командиром. Это мой бывший сослуживец и отличный мужик. Мы с ним, около пяти лет в Средней Азии «душманов» гоняли. Потом, его «сослали» на Кавказ, а меня со второй группой инвалидности, сюда, в военкомы.
Именно Лютый и просил меня подобрать ему серьёзного, с боевым опытом офицера. Сибиряка, без каких-либо московских капризов. Абсолютно уверен в том, что лучшей чем твоя кандидатура мне, один хрен, не найти.
Собственно, именно так.… То есть, с протекции своего школьного товарища, майор Князев вновь ступил (точнее, въехал) на территорию некогда Чечено-Ингушской республики. Настолько же знакомой, насколько и чужой.
Дорога неуклонно стремилась вверх. И чем медленнее двигалась машина, тем звук её двигателя становился все более и более громким, переходящим на некий надрыв. Под это монотонное жужжание, в голову майора непрерывным потоком струились всевозможные воспоминания. Конечно же, ему было о чем вспомнить. Ведь в Чечено-Ингушетии Князев побывал впервые ещё в августе 91-го. Будучи лейтенантом, он входил в группу спец сопровождения высоких чинов Генштаба, инспектировавших Северо-Кавказский военный округ.
Будущий майор прибыл в Грозный под прикрытием, то есть, как сугубо гражданское лицо, накануне августовского путча, и провел в городе более двух недель. Благодаря своей чёрной шевелюре, недельной небритости и простецкой одежде, ему не составило особого труда затеряться в толпе местных и воочию созерцать, как реагировали жители горной столицы на революционные события, происходящие в Москве.
Первые волнения в Грозном начались уже девятнадцатого числа. Когда по всесоюзным радио- и телеканалам, вместо развлекательных программ, зазвучало «Лебединое озеро», лишь изредка прерываемое заявлением Государственного Комитета по введению в стране чрезвычайного положения. Или проще: ГКЧП. Тогда же, новоявленных комитетчиков, во главе с Янаевым, объявили путчистами, устроившими в стране военный переворот.
В центре Грозного, то там, то тут начали стихийно возникать всевозможные митинги. Народ будоражили сообщения, получаемые из Москвы. Возглавляли те сборища откровенные националисты. Причём, со многими из них, Валерию суждено будет встретиться на грянувшей через три с небольшим года, кавказской войне. Будут они: как по одну сторону баррикад, так и по другую.
Ну, а тогда, в 91-м, все будущие лидеры и полевые командиры, в едином душевном порыве были вместе. Те самые активисты неорганизованной народной инициативы, очень скоро объединяться в Общенациональный Конгресс Чеченских Общин. Быстро поменяются и их лозунги. Буквально на следующий день Переворота, митингующие примутся выражать своё недовольство не только Янаеву и компании, но и нынешнему главе Чечено-Ингушской Республики Доку Завгаеву. Последний, и вовсе будет объявлен, не иначе, как предателем чеченского народа.
Однако, лозунги и крамольные выступления разношёрстных ораторов были тогда лишь «цветочками». Неприятные мурашки пробежали по спине лейтенанта Князева именно тогда, когда он увидел в толпе митингующих вооружённых людей. Эти нохчи были настроены уже серьёзно…
В те же дни Валерий и услышал впервые имя Джохара Дудаева.
А вообще-то, уже сейчас, возвращаясь памятью в те далёкие дни, Князев не мог не отметить и того, что вся эта стихийность, творившаяся в Грозном, показалась ему какой-то неестественной. Как будто была она заранее спланированной, организованной и очень хорошо поощрялась.
Один довольно известный специалист в области психологии и человеческого сознания, как-то попытался раскрыть секреты механизма человеческого запоминания. По его мнению, формула памяти достаточно проста, и на примитивном уровне выглядит она примерно следующим образом.
В начале, в голове человека происходит восприятие окружающей действительности. Далее, мозг фиксирует полученные ощущения и связывает их с чувственными восприятиями. Так вырабатывается индивидуальный способ поведения, определяющий тактику выживания в тех или иных условиях. У каждого из нас, полученные знания, как собственный, и накопленный опыт хранятся в так называемой повседневной и долгосрочной памяти.
Долгосрочная память малодоступна. Она срабатывает лишь в исключительных случаях. К примеру, под гипнозом, в процессе всевозможных медитаций, а так же, в состоянии страха, граничащего с всеобъемлющей паникой или иных крайне экстремальных ситуациях. В этих случаях, в сознании вдруг всплывают совершенно забытые мысли и образы. В исключительных случаях, буквально за доли секунд, перед глазами может промелькнуть вся прожитая жизнь, весь многолетний накопленный опыт…
В обыденной жизни, то есть, без какого-либо экстрима и гиперстрессов, человек довольствуется рациональным мышлением, основанном на повседневной или оперативной памяти. Эта самая память имеет как преимущества, так и скрытые недостатки. Дело в том, что повседневная память, проявляя свой рационализм, со временем, как бы избавляется или самоочищается от всего негативного и малоприятного, откладывая этот чёрный «груз» опыта, на уровне ненужного хлама, в дальний чулан подсознания, в ту самую долгосрочную память.
На поверхности «повседневного» остается лишь самое яркое, доброе, светлое… Короче то, о чем всегда приятно вспомнить. Ведь каждый из нас отлично помнит своё счастливое детство, при этом, совершенно забывает о первых синяках и ссадинах, а так же о слезах, с ними связанных.
Быть может, благодаря именно этой универсальной природной защите, люди и не сходят с ума, таская в себе все пережитое, услышанное, увиденное, постоянно зацикливаясь на бесконечных душевных терзаниях, из-за ошибок и просчётах, допущенных при накоплении данного опыта. Отсюда и выражение: дескать, время лечит. А точнее было бы сказать: оперативная память помогает забыть.
Вот и наш герой, майор Князев, подписывая новый контракт, пожалуй, совсем недооценил гибкость и рациональность свойств своей памяти. За пару лет мирной жизни, он успел подзабыть все мрачное и отвратительное, отождествленное в лаконичном и ёмком слове: ВОЙНА. Как бы, сами собой стерлись из его памяти погибшие товарищи, нестерпимая боль ранений, насквозь пропитанная потом одежда и хруст земли на зубах, после очередного взрыва…
Военный «Урал» песочно-зелёного цвета, один из десятка гружёных машин, двигавшихся в единой колонне, медленно приближался к окрестностям Веденского района. Майор приподнялся с насиженного места, размял затекшие ноги и через узкое смотровое оконце бронированной будки грузовика, выглянул на свет Божий.
Огляделся и почти сразу его внимание привлек худощавый мальчишка, одиноко стоявший на обочине дороги и пристально наблюдавший за проходящей мимо него кавалькадой военного транспорта. Был тот десяти-двенадцати летний пацан, естественно, чеченским отпрыском. Детей славянских национальностей, вы вряд ли здесь встретите, по крайней мере, в ближайшие лет десять-двадцать.
Скорее своим внутренним чутьем, нежели каким-то иным чувством, Князев вдруг уловил во взгляде того юного джигита (наверняка, воспитанного на рассказах и легендах о Шамилях, да Джохарах), несвойственную его возрасту серьёзность и вдумчивость. Да, и стоял он на данном участке дороги, вероятней всего, вовсе не случайно. И, уж точно, не из детского любопытства провожал он сейчас каждую военную машину, своим сосредоточенным взглядом, будто пытался запомнить и унести с собой, как можно больший объём полученной только что информации.