Валера, ты бы забрал его от меня… – будто читая мысли Князева и совсем уж по-свойски обратился к майору прапорщик. – …Пользы от лейтенанта никакой. А в работе, ох, как мешает. Не далее как вчера, еле успел машину до заката загрузить.
– Дежурный, объявляй тревогу. Всех, без исключения, в ружьё, – игнорируя просьбы Михайленко, да и сам не особо веря в мистичность случившегося, Князев не упустил случая, лишний раз потренировать свой личный состав. За одно и проучить лентяев-дневальных.
Однако через каких-то пару часов интенсивного поиска, майору всё же было впору задуматься о присутствии на его объекте некой потусторонней силы, способной растворить человека в воздухе.
Побилат действительно бесследно исчез.
Оперативный опрос караульного наряда, дежурившего по периметру ограждений и на КПП, так же не дал ни зацепок, ни каких-либо иных положительных результатов.
Если полагаться на показания Михайленко, последним, видевшим Побилата, то потеря офицера могла произойти где-то между двенадцатью и тринадцатью часами дня. В то самое время, когда Валерий вернулся из штаба. Именно в эти часы, по клятвенным заверениям караульных, никто из военнослужащих и уж тем более посторонних, границы объекта: ни «туда», ни в обратном направлении не пересекал. При этом ни один из постовых, ни на минуту с места дежурства не отлучался.
На всякий случай (не очень-то и рассчитывая на успех), майор организовал прочёсывание прилегавшей к складам местности. Но и там следов лейтенанта обнаружено не было.
Вновь переключились на внутреннюю территорию. Заново обыскали каждую кочку, каждый закуток, каждый квадратный сантиметр, заглянули и в те места, куда ранее никто никогда не заглядывал.
Ничего.
Нетронутыми и непроверенными оставались лишь складские ангары.
– Я обязан проверить складские помещения. Открывай свои закрома, товарищ прапорщик… – Валерий был сейчас настроен вполне решительно. – …Кроме как там, искать Побилата более негде.
– Майор, ты часом, не охренел?.. – Михайленко прикрыл своим телом главные ворота. – …Это, между прочим, стратегический объект. Потому и вход посторонним, категорически запрещен. Командир, не глупи. Хоть чем могу поклясться, что Побилата там нет, и быть не может.
– Плевал я на твои клятвы. У меня подчинённый пропал. Приказываю: немедленно предоставить доступ, – рявкнул Князев.
– Валера, ты погонами своими дорожишь?.. – вдруг совершенно спокойно поинтересовался Михайленко.
– Пугать меня вздумал?
– Да, причём здесь угрозы? Я и без того знаю, что погоны и звания для тебя, чуть ли не святое. Потому и попрошу учесть следующее. Как ты, майор, дорожишь своими погонами – так и я держусь за свою должность. Ведь, по сути, ты сейчас собираешься открыть склады для банды махновцев. Может в начале, тебе стоит согласовать этот скоропалительный приказ с моим командованием? А уж после, получив допуск, действовать. Соблюдай субординацию, ни то ты таких тут дров наломаешь… – лицо прапора приобрело багровый цвет. Конечно, он опасался Князева. Впрочем, и за своей спиной он чувствовал сейчас надёжную защиту, потому как действовал Михайленко в строгом соответствие со своими должностными инструкциями.
Главным образом, прапорщик учитывал то обстоятельство, что если и решиться Князев выйти на командование, то будет он обязан и обосновать серьёзность сложившейся ситуации. А именно, доложить «наверх» об исчезновении офицера. Чего Валерий, как полагал Михайленко, делать вовсе не спешил, надеясь решить возникшую проблему на месте. То есть, своими силами, не вынося сор из избы.
– Михайленко, сучий ты потрох.… Если мы немедленно не попадем на твои долбаные склады, то знай… – процедил сквозь зубы Князев. – …Чего бы мне это не стоило, но с объекта я обязательно тебя уберу.
– Будет приказ, будут и пломбы сорваны, – чувствуя за собой явное преимущество, стоял на своем прапорщик.
– Чёрт с тобой. Распоряжение Лютого тебя удовлетворит? – сообразив, что дальнейшими угрозами он ничего не добьется, майор предпочел пойти на кое-какие уступки. Ведь приближались сумерки, и главным сейчас было выиграть драгоценные минуты.
– Письменное. С указанием в том приказе, именно твоей фамилии, ответственной за вакханалию, которую ты собираешься здесь затеять, – усмехнулся Михайленко. Он всё ещё рассчитывавший на то, что майор ни с кем говорить не станет.
Однако Князев, вопреки скорым умозаключениям прапорщика, тотчас развернулся и отправился в сторону радиоузла. Сейчас в душе Валерия клокотали гнев и злость. Ведь мало того, что у него (у кадрового военного) в мирной обстановки, вдруг пропадает лейтенант, так над ним ещё и вздумал насмехаться обыкновенный прапорщик, обнаглевшая тыловая крыса.
Радист отчего-то встретил Валерия на самом пороге.
– Товарищ майор, там это… Короче, я к вам собрался…
– Не мямли. Говори конкретно.
– В общем, на нашу волну только что вышел посторонний. Требует командира. Уверяет, будто бы его информация будет для вас крайне важной.
– На связи, – сухо произнес Князев, перехватив у радиста трубку.
– Ты хто такой? Хто говорит? – грубо и с явным кавказским акцентом поинтересовался неизвестный.
– Тот, кто тебе нужен. Командир подразделения.
– Ну, а фамилия у тебя, командир, имеется?.. Звание. Доложись, как положено, по всей форме.
– Майор Князев, – нехотя ответил Валерий. Каким-то шестым или седьмым чувством, он уже мог предположить, что именно этот незнакомец и сможет прояснить ситуацию относительно Побилата. Потому и готов был сейчас терпеть от него многое. В том числе, и откровенную наглость.
– Слушай сюда, Князев. Хочу предложить тебе хорошую сделку… – удовлетворённый последним ответом кавказец сменил грубый тон на более умиротворённую речь. – …Ты уж извини, майор. Но к нам случайно приблудился ваш офицер, твой подчинённый. Даже и не знаю к кому обратиться…. К тебе, как к командиру, либо побеспокоить его родителей?..
– Давай со мной порешаем. К чему ещё кого-то, от дел отрывать. Выкладывай свои условия, – едва сдерживая эмоции, Валерий постарался отразить в своем ответе максимальную степень равнодушия. Негоже было афишировать перед врагом свою заинтересованность. Так и цену на Побилата не трудно поднять.
– Приятно иметь дело с не глупым командиром, которому не нужно будет по десять раз разжёвывать выгоду от предстоящей сделки. А кроме того, лишний раз предупреждать о возможных последствиях, в случае отказа… – кавказец был весел. – …Короче так, майор. Слушай внимательно. В одной из ваших колоний, мотает срок наш земляк. Зовут его: Ваха Арсанов. В общем, я предлагаю тихий и незатейливый обмен твоего офицера, на нашего Ваху.
– Можешь считать, что условия твои приняты к сведению… – подытожил майор. – …Однако ты и сам должен понимать.… Ведь, как командир роты охраны, я вовсе не компетентен, самостоятельно принимать подобные решения. Необходимо обдумать, порешать, похлопотать…. Согласовать ответ с командованием. В конце концов, нам ещё необходимо отыскать и привезти сюда вашего Ваху… – Валерий пытался выторговать у собеседника хоть какое-то время. Оно работало сейчас исключительно против Князева.
– Согласен. В твоем распоряжении будет неделя, – обозначив временной лимит, чеченец немедленно прервал связь.
Теперь-то у Князева не осталось и доли сомнений. Каким-то немыслимым образом Побилат оказался в руках боевиков.
«Одно из двух. Либо караульный наряд облажался, позволив бандитам незаметно проникнуть на объект. Либо кто-то из моих подчинённых тайно сотрудничает с чеченскими боевиками. Он-то и обеспечил последним необходимый «коридор». И ещё неизвестно, какой из вышеуказанных вариантов менее опасен…»
Плен
Постепенно к Побилату возвращались естественные человеческие чувства. Вначале он расслышал кое-какие отдалённые звуки, потом чьи-то голоса. Затем ощутил лёгкое дуновение, и то, как в нос ему ударил неприятный затхлый запах: ни то помоев, ни то застоявшейся мочи. А после, слегка приоткрыв глаза, он уже увидел каменно-земляную стену и луч света, пробивавшийся откуда-то сверху.
Голова лейтенанта гудела тупой и непонятной болью. Словно проснулся он с жуткого перепоя. Тошнота, то и дело подкатывала к самому горлу.
Стараясь не привлекать к себе какого-либо внимания, Побилат по-прежнему не шевелился. Он вновь опустил веки, силясь припомнить, как попал сюда. Ну, по крайне мере сообразить, где ж он сейчас находится. С той же целью он пытался, и уловить суть, чуть различимого и едва долетавшего до его слуха постороннего разговора.
Какие-то мужчины, общаясь друг с другом, вели спокойный и размеренный разговор. По всей видимости, их было трое.
– Ты только представь. Я, старый хрыч, повёлся на её призывы и сексуальные жесты. Уж так захотелось мне ей «вдуть». А как скажи, было мне тогда не купиться?.. В августе, буду праздновать свой «сорокет», а этой стерве, лет восемнадцать. Молодая, стройная, аппетитная, обворожительная, с похотливыми и откровенными намёками. Тут любой голову потеряет. Вот и я не удержался, поперся за той чеченской сучкой к самому лесу, куда она меня собственно и поманила. Теперь здесь. Уж второй месяц в подвешенном состоянии.
– Эх, Василий. В сравнении с моими тремя годами, твои пара месяцев выглядят полной хренью. В Урус-Мартане попал я к Ахмадовым. У братьев там что-то наподобие концлагеря было. Народу тьма. Позже, всех офицеров перебросили в горы. А дальше, перетащили меня уже сюда, к Даудову.
Надо полагать, каким-то образом Салман «пронюхал» о том, что брат мой золотишком в своё время приторговывал. Вот и выкупил он меня, заранее рассчитывая получить многократный куш. Да только не учел Даудов одной маленькой поправки. Дело в том, что после обвала рубля, брат мой в пух и прах разорился. Гол он нынче, как сокол. Едва концы с концами сводит, да от кредиторов своих скрывается. Скажу больше, он вообще перешёл чуть ли не полу подпольный образ жизни. Вот и получается, что лоханулся со мной Салман. А уж как я пролетел со своими надеждами…
– Не ссы, Никита. Прорвемся. Не знаю, как вы ребята.… За себя могу сказать, что я чертовски везуч. Ко всему прочему, ещё и азартен. Люблю я, знаете ли, пощекотать свои нервы. За одно и лишний раз убедиться в своем исключительном фарте.
Сколь себя помню, так я вечно ввязывался во всевозможные споры и постоянно играл во всё, во что только можно было играть. В детстве, это были: «чика», «пристенок», «трясучку», домино или шашки. Став постарше, перешел на шахматы, карты, нарды и тому подобное. Про ипподром, подпольный тотализатор и залы игровых автоматов, я вообще помалкиваю.
По фигу мне было, и на что играли. То есть, каковы были ставки. Хоть на интерес, хоть на деньги, хоть на желание. Главное, чтоб игра увлекала; чтоб похлеще был азарт.
При этом (не поверите), но я ни разу по крупному не проигрался. Домой всегда возвращался, как минимум, при своих. Однако чаще, с хорошим «приварком».
В определённой степени я и жизнь-то свою почти всегда рассматривал не иначе, как самое большое и увлекательное игрище. Ведь здесь на кону: либо «всё», либо «ничего». Считал, что направляю я свою судьбу туда, куда захочу. Могу удвоить или утроить ставку, а где-то и паснуть. Был абсолютно уверен в том, что всё в моей власти. Что маневр мой зависит лишь от того, как ляжет «камень».
При этом меня никогда не покидало чувство, что в любой момент я могу остановиться и начать партию заново. Как говориться: с чистого листа. Ведь это была только моя жизнь и, соответственно, лишь моя игра, потому и в праве я был распоряжаться ей по своему усмотрению.
Так, тридцать с лишним лет и рисковал, получая от каждого своего жизненного этапа определённое удовольствие.
По большому счёту, я и на Кавказ-то попал, что называется: по собственной дурости. Сам вызвался на поездку в Чечню. Скучноватой мне стала моя прошлая «игрушка». Тогда как командировка в горы, рассматривалась мною, вроде некоего перехода на более сложный игровой уровень.
И кстати, я не совсем оказался далек от истины. Потому как именно здесь, в Ичкерии, я и встретил наивысшую концентрацию рисковых и отчаянных мужиков. Ну, думаю: игра обещает быть предельно серьёзной.
Когда же рядом со мной гремели взрывы, рвались бомбы, гибли товарищи – особо не переживал. Воспринимал это, как должное. Как обязательный антураж или атрибут, для захватывающих дух ощущений. Меня по-прежнему подпитывала уверенность в том, что я неуязвим. Ну, в крайнем случае, меня могли лишь ранить. Да и то слегка, опять же, для пущей реалистичности.
О смерти тут и вовсе речи быть не могло. Ну, сами подумайте: разве может погибнуть главный герой? Ведь вся игра в целом, тотчас потеряет свой изначальный смысл.
И вот, похоже, доигрался…
А впрочем, если быть до конца честным, то в душе своей, я по-прежнему остаюсь оптимистом. Всё так же верю, что ни черта трагического со мной не произойдет. Везло же мне, до сей поры. Потому и сейчас как-нибудь выкручусь. Пожалуй, лишь эта единственная надежда и подпитывает мое нынешнее существование.
– Димка, ты умом, случайно, не тронулся? – в ответ усмехнулся тот, что «парился здесь уже второй месяц».
– Иди ты… – с некоторой обидой огрызнулся «игрок».
– Да ты, Димон, не обижайся. Просто слушая тебя, я вдруг вспомнил одного из наших врачей. При прохождении ежегодной медкомиссии, этот хитрюга непременно задавал мне один и тот же вопрос. Дескать, не кажется ли мне: что в последнее время я будто бы наблюдаю за собой со стороны? Надо полагать: за этим симптомом кроется некое серьёзное психическое заболевание.
Спросишь: при чем здесь это? Отвечу. Когда ты рассказывал нам о своих приключениях, мне вдруг показалось, что говоришь ты вовсе не о себе, а о ком-то другом. Как будто книгу, какую нам пересказываешь. И как бы смотришь на себя несколько отвлечённо, будто бы со стороны.
В общем, не принимай мой вопрос близко к сердцу. Это так, к слову пришлось. Честно сказать, мне и самому, кроме как на войну, и деться-то было некуда.
– То есть, как это «деться некуда»? – удивлённо переспросил тот мужчина, к которому обращались, как к Димке.
– Очень просто. Последние три года служил я в Саратове. На самой окраине города снимал для своей семьи квартиру. Микрорайон, конечно, полубандитский. Однако жильё там было недорогое, и до места службы совсем недалеко. Короче, жить можно.
Так вот. С определённых пор в наш подъезд повадились захаживать малолетние наркоманы. По началу, я особого значения им не придавал, у самого вся молодость прошла в подворотнях и парадных. Когда же эти твари принялись день-деньской колоться; орать и паскудить, когда детей своих стало опасно во двор отпускать. Тут-то я и вскипел.
Вышвыривал тех «нариков» из подъезда, малость их поколачивал, брал на испуг. Надеялся, что подействует, что угомонятся. Но, не тут-то было.
Как-то под вечер, возвращаюсь я со службы. А эти суки меня уж у подъезда поджидают. Причём, у каждого из них либо кастет, либо арматурина. Мужик я, не из пугливых. Короче, наворотил тем козлам по самые яйца.
Ну, и чуть переборщил. «Переборщил» в том плане, что один из тех отморозков, падая, долбанулся своей тупой башкой о металлический бордюр. И тут же, прямо у нашего подъезда, копыта свои и отбросил.
Вызвали ментов. Во всем признался. Постарался объяснить, как дело было.
Не сказать, чтоб я жил с соседями в дружбе и согласии, однако и вовсе не враждовал. При встрече здоровались. Иногда перебрасывались мы парой фраз. Потому и не понятны мне были их последующие действия.
В один голос соседи вдруг принялись утверждать: будто бы в нашем подъезде никакие наркоманы никогда не собирались. Что избил я до смерти вполне воспитанного мальчика. Они, вообще, приписали мне все смертные грехи: мол пьяница, садист и так далее. Невдомёк мне тогда было, что по своей неосторожности, я прибил сынка некоего Хафиза, хозяина местного крупного магазина. Считай, первого парня на деревне.
Короче, «упаковали» меня с «отягчающими». Законы-то у нас исполняются исключительно в угоду новых «хозяев жизни». Отсюда и свидетельские показания тех самых соседей, получавших продукты питания в магазине Хафиза под неофициальную «запись», то есть, в долг.