Власть при дворе оказалась в руках связанных с Японией соратников Ким Ок Кюна[12], которые, наконец, получили возможность провести свои преобразования. В ходе так называемых «реформ года Кабо» был официально введен корейский государственный флаг (нынешний флаг Республики Корея), создана новая государственная структура по европейскому образцу, введены школы европейского типа, отменены дворянские привилегии, пытки, рабство и практика наказания всей семьи за преступление, совершённое одним из ее членов. Дворцовые расходы были, наконец, отделены от государственных.
Однако честолюбивая королева Мин не желала быть заложницей японцев и бросилась в объятия России, которая была обеспокоена усилением Японии и предприняла ряд дипломатических шагов, направленных на ее ослабление. В ответ в октябре 1895 г. последовала «охота на лисицу» – нападение японцев и сторонников прояпонской партии на королевский дворец и убийство королевы. Однако 11 февраля 1896 г. под влиянием членов прорусской и проамериканской партий ван Кочжон бежал из дворца и укрылся в российской миссии в Сеуле, где провел почти год, до марта 1897 г. Прояпонская группировка была разгромлена.
Следующий виток реформаторского движения был связан с деятельностью «Общества Независимости», которое активно выступало как против низкопоклонства перед Китаем, так и против русского влияния. Просветительство понималось им как простое копирование западных обычаев, и неслучайно одним из самых громких его проектов было торжественное уничтожение Ворот приветствия и благословения, воздвигнутых для торжественного приема китайских посланников, и строительство рядом с остатками их опор так называемых Ворот независимости, практически копирующих Триумфальную арку в Париже. Под влиянием Общества независимости в 1897 г. Кочжон вновь начал править «самостоятельно» и даже принял императорский титул. Однако попытки Общества ввести в Корее парламентаризм встретили негативную реакцию двора, и Общество было разогнано.
После разгона «Общества независимости» произошел резкий откат назад к дореформенным временам, и XX в. Корея встретила с довольно неприглядным имиджем бедной, нецивилизованной и насквозь коррумпированной страны. Как писал российский дипломат А. Н. Шпейер, «то безобразное состояние, в котором находится в настоящее время Корея, высшие классы коей, не исключая короля, возводят взятки на степень необходимого, если не единственного фактора внутренней политики, тот поголовный обман и та беспросветная ложь, которые царят ныне во всех слоях корейского общества, приводят меня к тому грустному убеждению, что никакие старания наши не смогут поставить нашу несчастную соседку на ту нравственную высоту, ниже которой самостоятельное существование государства немыслимо и не может быть допущено его соседями»[13].
17 ноября 1905 г., после победы в Русско-японской войне 1904–1905 гг., японцы установили в Корее свой протекторат. Считается, что это было сделано с грубым нарушением процессуальных норм (так, к договору даже не приложили государственную печать), но понятно, что кроме корейского двора, это никого не волновало.
Борьба против протектората осуществлялась по нескольким направлениям. Первым была вооруженная борьба в форме отрядов «Армии справедливости» («Ыйбён»). Вторым – просветительское движение, направленное на создание частных школ, издание книг и иную пропаганду корейского национализма вплоть до изобретения новых религий «родноверской» направленности[14]. Третьим – действия по дипломатической линии: Корея рассчитывала на помощь США и даже отправляла «тайных послов» (одним из которых был специально выпущенный из тюрьмы активист Общества Независимости Ли Сын Ман), однако американские власти оказались глухи к ее просьбам. Президент США Теодор Рузвельт считал, что необходимо признать японское господство в Корее в обмен на признание Японией американской гегемонии на Филиппинах. Эта точка зрения и была отражена в Соглашении Тафт – Кацура, которое было подписано в Японии 27 июля 1905 г. за 12 дней до начала переговоров в Портсмуте между Россией и Японией и нередко воспринимается как американское «добро» на закабаление Кореи.
После неудачной попытки отправить делегацию «ходоков-жалобщиков» на международную конференцию в Гааге в 1907 г. генеральный резидент Ито Хиробуми вынудил вана Кочжона отречься от престола в пользу его сына Сунчжона, а новый договор 24 июля 1907 г., существенно расширяющий права Генерального резидента, сделал его фактическим правителем страны.
В 1909 г. Ито Хиробуми был застрелен «генералом армии Ыйбен» Ан Чжун Гыном, превращенным затем пропагандой и Севера, и Юга Кореи в культовую фигуру национального сопротивления, однако это только усилило позиции сторонников аннексии, и в 1910 г. корейский император «отрекся от престола в пользу японского».
На протяжении 35 лет Корея оставалась японской колонией. Аннексировав страну, японцы довольно быстро навели на территории полуострова порядок столь жесткий, что его закономерно назвали «сабельным режимом». Управление страной осуществлялось генерал-губернатором, верхний слой чиновничества формировался также из японцев. Хорошо обученные полицейские силы, дополняемые крупными военными гарнизонами, следили за порядком, создав жесткую военно-полицейскую систему насилия и угнетения. Малейшее сопротивление властям каралось арестом или тяжким наказанием, и значительную часть жертв медицинских экспериментов в пресловутом «отряде 731» (особое подразделение Квантунской армии, занимавшееся как подготовкой и разработкой массового поражения (первую в очередь, биологического), так и иными аспектами «черной медицины») составляли представители сопротивления[15].
С точки зрения общего развития политической культуры правление японцев только усилило авторитарные черты режима. Японцы привнесли в Корею значительное количество современных методов контроля и бюрократии, которые повысили эффективность системы подавления. Более того, корейцев старались превратить в «японцев второй категории» – принуждали говорить на японском языке и менять фамилии и имена, приобщали к синтоизму. Эта тенденция особенно усилилась во время Второй мировой войны, когда можно было говорить о сознательной политике этноцида, направленной на утерю корейцами своей национальной идентичности.
Важным следствием этого оказалось то, что развернуть на территории Кореи серьезное национальное сопротивление было крайне опасно. Поэтому корейское национально-освободительное движение оказалось как бы выдавленным за пределы полуострова, а это, в свою очередь, усилило его зависимость от внешних сил. В итоге представители национально-освободительного движения становились осознанными или неосознанными агентами этой третьей стороны, будучи ориентированными на ее вариант развития так же, как старые конфуцианцы – на традиционный Китай. Это касается как националистов, так и коммунистов. Впрочем, их обращение за поддержкой к внешним силам совсем не означало, что они были готовы согласиться с марионеточным характером будущего государства.
Важной вехой в формировании политической культуры было Первомартовское движение 1919 г., набравшее мощь под влиянием Октябрьской революции в России и итогов Первой мировой, породивших идею права наций на самоопределение. Его движущими силами были, с одной стороны, христиане-протестанты, а с другой – деятели новой религии Чхондогё (Небесный Путь), представлявшей собой модернизированный и более либеральный вариант Тонхак. Ключевым моментом Первомартовского движения было объявление 1 марта 1919 г. «Декларации Независимости Кореи» и последовавшие за этим массовые мирные демонстрации, которые были жестоко подавлены японской полицией. Тысячи демонстрантов были арестованы, сотни убиты, но в августе того же года японские империалисты провозгласили начало т. н. эры культурного управления, а генерал-губернатором был назначен адмирал Сайто, считавшийся либералом. Однако реформы сводились к созданию ограниченных совещательных органов при японских административных управлениях, состоявших из прояпонских элементов. При этом корейцев практически не допускали не только на должности чиновников среднего и высшего уровня, но и на места высококвалифицированных рабочих – практически все технические и инженерные кадры были японского происхождения.
Период «оттепели» закончился, когда Япония активно вступила в войну за гегемонию в регионе, и Корея стала ей нужна не просто как сырьевой придаток, но как «вторая Япония», – гайки стали закручивать настолько жестко, что даже попытка создать словарь корейского языка стоила его авторам тюремного заключения. Значительная часть корейцев была мобилизована на принудительные работы в Японию, а десятки тысяч кореянок оказались в рядах так называемых «женщин для утешения» (кор. вианбу), отбывавших повинность в армейских борделях[16].
Что же до оппозиции, то после 1919 г. она стала действовать главным образом из-за рубежа, четко разделившись на коммунистов и националистов. При этом оба лагеря были поражены фракционизмом, а многие политические лидеры меняли свои политические взгляды в зависимости от ситуации или вообще не имели устойчивой политической позиции.
На волне Первомартовского движения националисты создали в Шанхае Временное правительство Кореи, каковое обозначили теми же словами «Тэхан Мингук», которыми сейчас называют Республику Корея (японцы продолжали использовать для обозначения корейского генерал-губернаторства название «Чосон»). Президентом этого образования стал Ли Сын Ман, который с 1905 г. проживал в США и защитил докторскую диссертацию, обучаясь международной политике у экс-президента США Вудро Вильсона. Однако, после того, как он попытался обратиться к американским властям с предложением превратить Корею в свою подмандатную территорию, Ли изгнали, и руководство в правительстве постепенно перешло к Ким Гу, который принимал участие еще в восстании Тонхак и был ярым националистом «классического типа».
Ким Гу пользовался поддержкой гоминдановского Китая и пытался дружить с Америкой, однако кроме Китая, никто из других великих держав временное правительство не поддерживал. В Советском Союзе их считали буржуазными националистами, а для Соединенных Штатов Ким Гу был слишком независим и слишком традиционен.
Ли Сын Ман же всё это время продолжал обитать в Америке, позиционировать себя как харизматического лидера корейского националистического движения и написал книгу, в которой предсказывал войну между Японией и США. К моменту окончания Второй мировой войны Ли уже был весьма пожилым человеком, говорившим по-английски лучше, чем по-корейски, в Госдепартаменте и среди военных у него было много влиятельных друзей.
Теперь перейдем к коммунистам, у которых фракционная борьба представляется автору даже более острой, чем борьба у националистов. Сначала это был раскол между так называемыми Шанхайской и Иркутской фракциями (левые националисты, исповедовавшие коммунистическую идеологию против членов ВКП (б) корейской национальности, желавших распространить свое влияние на всех корейских коммунистов), когда дело дошло до вооруженных столкновений (т. н. инцидент в поселке Свободный в 1921 г.[17]). Потом – борьба функционеров, подвизавшихся в аппарате Коминтерна и занятых тем, что на современном жаргоне называется «освоением грантов».
Затем были непрекращающиеся свары внутри созданной в 1925 г. собственной компартии, закончившиеся тем, что за три года сменилось четыре ЦК, а в 1928 г. Компартию Кореи (единственную в своем роде) даже не выгнали из Коминтерна, а официально ликвидировали. Точнее, Коминтерн указал, что ни одна из фракций, претендующих на то, чтобы представлять корейских коммунистов, которые больше борются друг с другом, чем с японцами, и даже не гнушаются выдавать им «идейных противников», не может и не имеет морального права называться партией в классическом, марксистко-ленинском смысле этого слова. К 1937 г. наиболее известные представители корейского коммунистического движения так старательно рыли друг другу яму, что на фоне поисков врагов народа они попали в общий расстрельный ров.
Реальный опыт борьбы с японскими оккупантами был в основном у корейских коммунистов, локализовавшихся в Северном Китае и Маньчжурии. Вместе со своими китайскими товарищами (большинство корейских коммунистов после ликвидации собственной партии вступили в КПК) они организовывали в этом регионе, где проживало более 1 млн корейцев, партизанские отряды, которые противостояли японцам более-менее успешно. Одним из молодых командиров таких отрядов был человек по имени Ким Сон Чжу, взявший в середине 30-х гг. псевдоним Ким Ир Сен.
Конечно, в последующее время вокруг партизанского прошлого Кима было сломано немало копий, так как южнокорейская пропаганда активно пыталась дезавуировать его заслуги. Однако Ким действительно попортил крови японцам больше, чем иные командиры, а в 1937 г. даже совершил рейд на территорию собственно Кореи, атаковав городок Почхонбо. После этого в генерал-губернаторстве у него появилась репутация национального героя, а японцы для борьбы с ним создали специальное карательное подразделение.
Впрочем, перед началом Второй мировой японцы провели основательную «зачистку» партизан в Маньчжурии, и те, кто остался жив, были вынуждены уйти на территорию Советского Союза и интернироваться там. Ким Ир Сен с остатками своего отряда перешел советскую границу одним из последних (если не самым последним), после чего закончил офицерские курсы и проходил службу в так называемой 88-й бригаде в селе Вятское, состоявшей из бывших китайских и корейских партизан. Там он дослужился до командира батальона и показал себя хорошим офицером и природным лидером, который при этом не имел никакого отношения к фракционной борьбе «старшего поколения», сгинувшего к этому времени в мясорубке сталинских репрессий.
На то, как развивались события после окончания Второй мировой войны, повлияла крайне интересная ситуация, когда большая часть корейской территории, в том числе вся южная часть Кореи, освободилась «самостоятельно», без помощи иностранных войск. Однако ни одно из вооруженных формирований кого-либо из корейских правителей или партизан тоже не принимало в этом участия. По сути, японцы сами «вывесили белый флаг» и, за вычетом операций советской армии на северо-востоке страны, никто не сбрасывал их власть с применением военной силы. Поэтому, когда корейские историки пишут, что они освободились от японцев сами, то под этим «сами» надо понимать не столько «благодаря собственным действиям», сколько «без чьей-либо помощи».
До конца войны судьба Кореи никого особенно не интересовала, но когда после вступления Советского Союза в войну 9 августа 1945 г. поражение Японии стало неминуемым, вопрос о разделе сфер влияния выдвинулся на первый план. По итогам совещания представителей армии, флота и госдепартамента США 11 августа было выработано соглашение, согласно которому Китай оказывался в советской сфере влияния, Япония – в американской, а территорию Кореи полагалось поделить по 38-й параллели на две оккупационные зоны, что выглядит как разделение территории пополам. Однако в действительности на американской половине остаются столица, 2/3 населения, бо́льшая часть аграрных и значительная часть индустриальных ресурсов.
Если северная часть полуострова была занята советскими войсками сразу, то на Юг американцы пришли только в сентябре 1945 г. Однако японские власти полуострова создали там «переходное» правительство, каковое возглавил левый националист Ё Ун Хён. Созданная им Корейская Народная Республика успела провести целый ряд демократических мероприятий, а страна покрылась сетью подчиняющихся ее правительству Народных Комитетов. Однако командование американских войск имело четкие инструкции не признавать никакие самопровозглашенные корейские правительства, тогда как в Северной Корее Народные Комитеты были признаны советской властью и в течение августа – декабря 1945 г. инкорпорированы в созданные структуры власти.
Дальнейшую судьбу Кореи пытались решить на совещании министров иностранных дел СССР, США и Великобритании 27 декабря 1945 г. в Москве, где было принято решение о международной опеке. Предполагалось, что совместная комиссия СССР и США подготовит основу для выборов будущего корейского правительства, а разделение на оккупационные зоны будет чисто временным явлением. Хотя каждая из сторон втайне рассчитывала на то, что она сумеет повлиять на ситуацию внутри страны так, что корейский народ выберет «нужный» и выгодный ей путь развития – СССР рассчитывал на роль левого уклона и настроения масс, США – на консервативную и христианизированную[18] элиту.