Я ещё раз обращаю внимание на то, что ваша жизнь на 80% будет зависеть от вас самих. От того, как вы будете подготовлены, как будет вами подготовлена техника. И лишь на 20% ваша жизнь будет зависеть от того, как я буду командовать батареей…
Подведение итогов было прервано шумом подъехавшего УАЗика, который остановился за моей спиной. Когда я обернулся, передняя дверь машины открылась, откуда выглянул Шпанагель и молча поманил меня к себе пальчиком.
Внутренне сжавшись, я подошёл к передней дверце автомобиля, где кроме Шпанагеля сидел генерал-майор Фролов. Остановился в двух шагах и доложился.
– Товарищ полковник, капитан Копытов, по вашему приказанию прибыл.
Шпанагель медленно и с презрением осмотрел меня с головы до ног и его взгляд остановился на кобуре с пистолетом: – Товарищ капитан, у вас пистолет в кобуре есть?
– Так точно. А зачем он вам? – Настороженно спросил я, про себя решив, что если он опять начнёт херню пороть, матом ругаться и обзывать меня непотребными словами, дам ему отповедь и к чёртовой матери ухожу. Пусть он сам батареей командует, и пусть сам едет с ней в Чечню.
Шпанагель язвительно улыбаясь, ласковым голосом стал мне объяснять: – Я сейчас ехал за вашей батареей и наблюдал это позорище – как вы бестолково организовали и провели марш. Растеряли батарею, ещё не начав боя. Поэтому я хочу взять у тебя пистолет, отъехать в сторону и застрелиться, чтобы больше не видеть этого бардака.
От возмущения у меня даже потемнело в глазах. Ведь он прекрасно знает о том, что техника у меня старая, три года ждёт отправки в капитальный ремонт. Он прекрасно это знает, но воевать на ней меня всё-таки посылает. Он прекрасно знает, что не было у меня времени на изучение с водителями и офицерами маршрута движения. Да и ведь все доехали. Я ведь сделал со своими офицерами и солдатами всё, чтобы сюда всё-таки выехать. Вчера он меня дважды оскорбил и сейчас вместо того чтобы поддержать меня, что-то посоветовать, он готов меня перед подчинёнными опять оскорблять.
Набрал в грудь воздуха, а была – не была. И тоже ласковым тоном начал говорить, не обращая внимания, что перешёл на «Ты»: – А у тебя, полковник, есть свой пистолет?
– Да есть, – насторожился начальник, а генерал Фролов нагнул голову и удивлённо посмотрел
на меня из глубины кабины.
– Так вот, разворачивайся, езжай в свой штаб округа, подымись в свой кабинет, достань из сейфа свой пистолет и застрелись на хер там….
Перевёл дух и заорал, чуть ли не на весь полигон: – А теперь, вон с моей батареи. Пошёл на хер… Ты должен молится на нас, что мы едем исправлять ошибки тупоголового руководства. Ты должен мне спасибо сказать зато, что я пенсионер еду туда, а ты меня вчера оскорбил перед батареей. А вечером ты оскорбил ещё и всех офицеров…. Да, вот так пришла колонна. Да…, вот так мы совершили свой первый марш. Первый, ты понял, что он первый. Что три дня назад они ещё в самолёте летели. Пошёл вон с моей батареи… Ты мне мешаешь работать.
Шпанагель и генерал Фролов молчали, растерявшись от такого смелого напора.
– Копытов…, Копытов…, тихо, тихо, – забормотал растеряно, опомнившись Шпанагель, – ты чего разорался? Тихо. Ну-ка, садись в машину и мы сейчас спокойно всё обсудим.
– Сейчас, – зловеще пообещал я, – сейчас, отдам приказания, сяду в машину и тогда, более вплотную поговорим.
Развернулся и направился к батарее, которая всё слышала и испуганно наблюдала за происходящим. Вызвал к себе офицеров и стал определять порядок пристрелки автоматов и метания гранат. Пока ставил задачу, за моей спиной громко хлопнула дверца машины и УАЗик унёсся в сторону центральной вышки. Моя вспышка гнева скинула напряжение и я даже был рад, что Шпанагель уехал, а то в горячке мог наделать глупостей.
Развернув батарею налево, мы направились в стрелковый тир. И привёл её туда, как раз когда подошла очередь батареи пристреливать автоматы. В принципе, нам осталось только пострелять и убедится, что всё оружие пристреляно. Только один автомат стрелял мимо. Я опять запустил солдата на огневой рубеж. Опять мимо. Сам взял автомат прицелился и произвёл три выстрела. Все три пули попали в цель. Выдал солдату ещё три патрона и пошёл с ним на огневой рубеж. Присел и стал наблюдать. Всё стало ясно: солдат при стрельбе закрывал глаза.
– Акуловский, ты чего? В чём дело солдат? – Стал напирать на своего подчинённого.
– А мне всё равно, пристрелян он или нет, товарищ капитан.
– Знаешь что, сынок, – я еле сдержался, чтобы не ударить его, – мне не всё равно, что отвечать твоей матери, если ты погибнешь. Мне не всё равно, если из-за твоих закрытых глаз во время боя погибнет кто-то другой….
В бешенстве ткнул ему десять патронов. – На. Иди, стреляй, – и добился того, что он стрелял с открытыми глазами.
На пристрелку автоматов и пистолетов у меня ушло где-то около часа, после чего начал вытягивать батарею на другую учебную точку, чтобы уже провести выполнение первого упражнения учебных стрельб и в этот момент проходил мимо огневой позиции миномётной батареи. Всё там выглядело убого: миномёты стояли криво, на разных интервалах, экипировки расчётов не было вообще, солдаты замёрзли и приняли «зимнюю стойку». Командиры миномётов, также замёрзшие до «зелёных соплей», еле держа в таких же замерзших пальцах огрызки карандашей, пытались вести записи в измятых и порванных тетрадях, изображавшие блокноты командиров миномётов. А мимо проходила колонна противотанковой батареи: и контраст был очень разительный. Разогревшиеся, розовощёкие солдаты, полностью экипированные, бодрым шагом проходили мимо огневой позиции миномётной батареи – видно, что идёт нормальное подразделение. На этот контраст и обратил внимание полковник Шпанагель, который в этот момент находился на огневой позиции миномётчиков и закатил гневный разнос офицерам батареи, за эту убогость и нищету. А эта, бросающаяся разница между противотанковой батареей и миномёткой вообще, привёл его в бешенство.
– Товарищ капитан, ко мне, – я подошёл молча и остановился перед ним. – Объясните мне, почему вы сами, ваши офицеры, солдаты в касках, с оружием, в бронежилетах и с противогазами?
– Решил с самого начала приучать всех в подразделении, в том числе и себя носить экипировку. Там зато, наверно, проще и легче будет носить всё это.
Шпанагель удовлетворённо выслушал меня и уже спокойным голосом сказал, обращаясь к миномётчикам: – Вот видите, балбесы, есть офицеры, которые думают о том, чтобы жизни своих подчинённых уберечь. Спасибо, товарищ капитан, идите, занимайтесь дальше.
Я молча козырнул, развернулся и через две минуты догнал батарею, где ко мне тут же подошли Кирьянов и Карпук.
– Мы уж с Игорем начали переживать, думали: опять на комбата будет наезжать, а комбат сейчас плюнет на всё и уйдёт «к чёрту» домой. – Облегчённо заявил замполит, подойдя ко мне.
Я засмеялся: – Не дождётесь ребята, воевать поедем вместе.
Оставшаяся часть дня прошла нормально. Откидали гранаты, занялись опять двигателями, а попутно выверили прицельные приспособления на противотанковых установках.
В 17:00, выполнив задачу дня, я отправился на центральную вышку, чтобы спросить у командира полка разрешение на убытие в полк. Около винтовочно-артиллерийского полигона на дороге задумчиво выхаживал, заложив руки за спину, полковник Шпанагель. Отдал молча полковнику воинское приветствие и решил, что также молча мы и разойдёмся, но Шпанагель подозвал меня к себе.
– Копытов, не пойму – начал он, – да и не могу вспомнить, когда я тебя оскорбил? Да ещё и офицеров, вот ей богу не помню. – Полковник вопросительно посмотрел на меня.
– Вчера, товарищ полковник, вы меня перед всей батареей назвали скотиной, сволочью и другими оскорбительными словами. Главное, я не понял – За что? – Я сделал паузу и продолжил, – первым желанием у меня было хорошо вам врезать по зубам за это, а потом уйти. «Трахайтесь» с батареей сами….
Шпанагель удивлённо приподнял брови, потом приосанился и значительно пошевелил плечами: – Копытов, посмотри на меня. Я ведь тоже не хилый, так бы тебе в ответ врезал, что наверняка челюсть вылетела. – Начальник грозно сверкнул глазами.
– Товарищ полковник, ну я бы вас первым ударил. Поверьте мне: зуба два бы вам точно вышиб. – Отпарировал в ответ.
– Ну, ладно, ладно….. Хорош ерепениться…. А офицеров когда оскорбил?
Тут я ему в цветах и красках рассказал, что он сделал и что сказал, и как швырнул в нас трибуну. Полковник сначала с досадой крякнул, потом озадаченно хмыкнул. Прошёлся задумчиво туда-сюда по дороге и остановился передо мной.
– Копытов, ну пойми меня правильно. Я ведь тоже человек и у меня, как и у вас всех есть нервы. Вы ведь тоже не подарки. Ну, сорвался, что ж теперь поделать?
– Всё равно, товарищ полковник, не понимаю вашего поведения. Может быть, мы и не подарки, но и мы всё-таки не в лагеря едем, поэтому вам и соответственно относиться надо к нам. Может, где-то и сдержаться надо было. – Я замолчал, считая, что и так достаточно сказал, чтобы он задумался над моими словами. Потом приложил руку к головному убору, – Разрешите, товарищ полковник, к командиру убыть? – Шпанагель задумчиво махнул рукой, отпуская меня.
Получив разрешение, вытянул колонну и ушёл в часть. В парк мы прибыли в разнобой, так как колонна опять растянулась, а потом снова разорвалась. Но и на этом день не закончился. Нужно было дополучать вещевое имущество, чистить оружие, а тут приехали артисты с шефским концертом и надо было вести солдат в клуб. Построил батарею в расположении, чтобы задать только один вопрос: – Ну, что мужики: идём сначала на концерт, потом чистим оружие и спать? Или чистим оружие, на концерт не идём, а после чистки спать?
Батарея заволновалась: – «Конечно, чистим оружие и спать. Ну, его к чёрту этот концерт…». – Так и поступили.
Последующие три дня были наполнены суетливой рутиной, опять подготовка техники, получение остального имущества, вооружения и боеприпасов. Командир полка, исходя из своего афганского опыта, поставил задачу получить пять боекомплектов боеприпасов на каждого солдата.
Шпанагель в свою очередь договорился с артиллерийским училищем, чтобы в течение 3х дней, на базе их противотанкового класса и тренажёра, обучить командиров взводов и командиров машин-операторов навыкам производства пусков ракет. Каждое утро они под руководством полковника с училища ездили на занятия туда, вечером возвращались и я им устраивал жёсткий спрос: что они усвоили за день. Также начальник артиллерии округа прикомандировал к батарее, с Шадринского гарнизона, капитана Шевченко, который вплотную занялся средствами связи и не только подготовил, и проверил их, но и со всеми солдатами, сержантами и командирами взводов провёл несколько занятий по правилам работы на радиостанциях Р-123, Р-174 и Р-159. Вообще он здорово помог мне в этом вопросе. А вот в пехоте в это время со средствами связи внезапно образовалась большая проблема. Вдруг выяснилось, что в ходе боевого слаживания вышло из строя почти восемьдесят радиостанций на БМП. Причины выхода их из строя понять никто не мог. Подключили особый отдел и тот рьяно стал «копать», разрабатывая версию саботажа, либо диверсии, но тоже до причин и виновников не докопались. Лишь после того, как пригнали окружную радиомастерскую, всё выяснилось. Оказывается, пехота заводила свои БМП без прогрева двигателя – дёргая с места тросом или пихая их в корму другой БМП. И не выключенные радиостанции сгорали от резкого импульса тока в момент заводки двигателя таким способом. Конечно, все сгоревшие радиостанции заменили, но шуму и ругани было достаточно.
Примечательный случай и достаточно неожиданный для меня произошёл в эти дни.
На следующий день после выхода на учебный центр я пошёл с солдатами на склад РАВ получать пулемёты. КПВТ и ПКТ на БРДМы, получение затянулось и я не попал на совещание, которое проводил Командующий округом. Доставив оружие в казарму, помчался в штаб полка, но уже на полковое совещание и успел. Перед кабинетом командира толпились командиры подразделений в ожидание приглашения зайти в кабинет, а увидев меня, товарищи обступили и стали, дурашливо смеясь и похлопывая по плечу, поздравлять и пожимать мне руку. Я в недоумение вертел головой, ничего не понимая, а на хохот и шум в коридор выглянул командир полка и, увидев меня, тоже заулыбался и позвал в кабинет. Сели к столу.
– Ну, Копытов, не ожидал я, что ты сумеешь взнуздать начальника ракетных войск и артиллерии округа – никому это ещё не удавалось, а сегодня на совещании тот встал и, нисколько не сомневаясь, заявил Командующему округа, что на сегодняшний день ты лучший офицер – лучший артиллерист округа. Ну, ты и даёшь! – Мне только и пришлось развести руками и попросил командира рассказать обо всём поподробнее. Оказывается, Командующий округом в ходе совещания стал подымать командиров подразделений и офицеров округа, которые курировали эти подразделения. У них Греков спрашивал их мнения о работе данного офицера и об обстановке внутри подразделения. Когда очередь дошла до меня, а меня – нет, то Командующий поднял полковника Шпанагель и спросил его мнение обо мне. На что мой начальник дал такую, лестную мне, характеристику.
Я был офигенно удивлён, но в тоже время очень насторожился: в армии если начальство хвалит: то в большинстве случаев надо ждать подлянку. Тем более, что Шпанагель не ограничивался проверкой занятий по проведению боевого слаживания, а ходил ещё по расположениям подразделений и проверял как они живут и какой там порядок. Естественно, на вечернем совещании он жёстко спрашивал за непорядок с залетевших ему «на карандаш» командиров. Я каждый день ожидал его прихода ко мне. Тем более, что спросить с меня за бардак можно было. Каждый день указывал старшине на беспорядок в расположении, на плохую заправку коек, на то что в спальном расположении много лишнего имущества, но навести порядок старшина не мог, у меня же не доходили руки. Мне всё больше и больше переставал нравиться стиль работы прапорщика Пономарёва. Он всё время «бил себя в грудь копытом», обещая навести порядок, «закрутить гайки», но ничего не менялось. Кроме того, стал замечать, что старшина всё больше и больше стал заваливать работой одних и тех же безответных солдат, которые не могли постоять за себя. Потом уже понял, что старшина банально боялся бойцов, которые могли запросто отказать ему или даже послать, прочувствовав его слабохарактерность, потому и не мог спросить с них. Но, а пока над душой зудел командир противотанкового дивизиона, боясь посещения начальника нашего расположения, боялся что именно его спросят за бардак. Но ни разу Шпанагель не посетил меня: ну и слава богу. Вообще, при каждом удобном случаи он меня хвалил и ставил другим в пример, оказывая большую поддержку и помощь в решении различных вопросов. По большому счёту начальник ракетных войск и артиллерии округа здорово помог мне в превращении моего подразделения в боевую единицу, и несмотря на то, что он потом не раз, по какому-то своему недомыслию ставил мне палки в колёса, я ему был очень благодарен за ту помощь, которую он нам оказал.
Вообще, эти три дня стали переломными и для полка. Пришли в Чебаркуль первые одиннадцать гробов. Из них половина – офицеры. Нарастало психологическое напряжение. Многие офицеры, прапорщики и солдаты ещё в полной мере не осознавали, что едут они на войну, а не на учения. Вдобавок пошла информация, что 276 полк ведёт тяжёлые уличные бои в Грозном. А гробы, которые пришли в Чебаркуль, это первые из многих. Нарастала и чисто физическая усталость среди офицеров и прапорщиков. Назревал неизбежный срыв. И он произошёл.
Совещание, которое собрал Командующий округом в малом зале клуба артиллерийского полка, не предвещало неожиданностей и было вполне рядовым. На нём присутствовали ведущие офицеры округа, управление дивизии и полка, командиры подразделений. Мы сидели в расслабленных позах в креслах, наслаждаясь этим временным покоем и наблюдали, как совещание шло своим накатанным путём: когда решались вопросы доукомплектования подразделений полка, получения имущества, вооружения и боеприпасов, вопросы проведения боевого слаживания. Оно шло нормально, пока кто-то из офицеров округа не стал докладывать о недостатках 2х дневного выхода разведывательной роты полка для проведения стрельб на Адуйском учебном центре. В принципе недостатки были тоже обычными и неизбежными в этих условиях, когда всё делалось в спешке: плохо отстрелялись, организованы стрельбы не на том уровне, который мог быть при нормальной боевой подготовке. Но проверяющий преподнёс это Командующему так, как будто начальник разведки полка, капитан Предёха, по своим деловым качествам: не смог организовать стрельбу и боевое слаживание полковой разведки. Да и что самое главное – не хотел. И что отрицательные показатели стрельбы тоже чуть ли не результат деятельности данного офицера.