Кто такой этот Патрик? Тот самый старый друг бабушки, именем которого она хотела назвать Кевина. Чем он заслужил такую преданность с ее стороны? Признаться, я и сам не знаю. Он что-то вроде нашего личного юродивого – появлялся, когда хотел, говорил, что хотел. Чаще всего городил чушь, конечно, но как-то так получалось, что все его предсказания, которые звучали как глупость, рано или поздно сбывались. Когда его дар предвидения стал для меня очевидным, я попытался приблизить его к семье – купил ему большой дом, снабдил всем необходимым, отмыл, приодел. Но ему этого оказалось мало. Он так мне и заявил перед тем уйти – в том же тряпье, в котором и заявился к нам несколькими неделями ранее:
– Мало мне всего этого, друг Магон.
Я даже не подозревал, что мое настоящее имя известно кому-то, кроме Арин и бабушки. Опешив от неожиданности, я не нашелся, что ответить, и только развел руками:
– Чего же ты еще хочешь?
– Свободы. Я благодарен тебе за все, что ты для меня пытался сделать, но я не умею быть запертым.
– Кто же тебя запирает? Езжай, куда хочешь – в твоем гараже стоит автомобиль, даже два. Если понадобится попасть в другую страну, мой самолет всегда в твоем распоряжении.
– Нет, это все не то. Ты не понимаешь. Но ничего – рано или поздно это придет. А пока желаю тебе удачи.
И, похлопав меня по плечу, словно старого приятеля, он ушел. С тех пор я его ни разу не встречал, хотя бабушка уверяла, что они периодически общаются. Интересно, каким образом? Нужно будет уточнить у нее, как только она поправится.
Вип-палаты больницы была похожа на презентацию достижений в области стоматологии – весь медицинский персонал источал такое радушие, словно не принимал больную в критическом состоянии, а пытался продать мне какую-то бесполезную дребедень никогда не затупляющихся ножей или вечной батарейки.
– Очень, очень хорошо, что вы вовремя обратились к нам, – главврач захотел лично поприветствовать состоятельного клиента, который в свое время оборудовал целое крыло клиники. Что ж, его можно понять.
– Как она?
– В настоящий момент состояние стабильно. Мы сделаем все возможное для того чтобы поставить вашу маму на ноги в кратчайшие сроки.
– Не нужно в кратчайшие. Сделайте так, чтобы такого больше не повторилось, а займет ли это неделю или год – не важно.
– Конечно, конечно. Как вам будет угодно.
Менеджер выражает готовность сделать все в лучшем виде. Это у него свои зубы? Как он добился такой ослепительной белизны? Надеюсь, они здесь умеют не только с зубной нитью управляться. Заглянув в палату и убедившись в том, что вокруг бабушки хлопочут сразу несколько медсестер, я попрощался с доктором и покинул его вотчину. Оказавшись на парковке, я медленно подошел к Томасу – он уже предупредительно открыл дверь и теперь стоял рядом с ней, ожидая, когда я сяду.
– Ты знаешь, я, наверное, прогуляюсь. Езжай домой, на сегодня ты свободен.
Томас, несмотря на выдержку, икнул от удивления. Обычно он беспрекословно выполнял мои поручения, но в этот раз решил уточнить:
– Вы уверены?
– Да, абсолютно. Если будет нужно, я вызову тебя.
– Тогда возьмите мой телефон.
– Как же я позвоню тебе, если у тебя не будет трубки?
– У меня есть еще одна.
Продолжительная прогулка по городу, который я видел только из окна автомобиля или с высоты птичьего полета, произвела на меня отрезвляющее действие, и я подумал, что нужно будет ввести подобные мероприятия для самых депрессивных членов нашей общины. Непрекращающееся движение, которое я наблюдал вокруг, так напоминало уменьшенную и упрощенную модель самого времени, что мне в какой-то момент стало страшно. Мальчишка, засмотревшись на рекламный плакат, наступил мне на ногу и, даже не извинившись, продолжил свой путь. Понаблюдав за ним некоторое время, я с удивлением заметил, что ему совершено все равно, как реагируют люди на его неуклюжесть. Вот пузатый мужчина, которого он толкнул локтем в живот, рассмеялся и потрепал его по шевелюре. Женщина, в последний момент отойдя в сторону, прокричала ему что-то обидное. Подросток, прекрасно видевший, что на него с видом туриста идет какой-то оболтус, специально напрягся и выставил перед собой плечо – так что зазевавшийся мальчуган сам оказался в роли жертвы. Но и это его ничему не научило. Потирая ушибленную руку, он пошел дальше, как ни в чем не бывало. Пытаясь понять, в чем смысл такого безразличия, я забыл о том, что стою посреди людной улицы, и вспомнил об этом, только когда сам получил чувствительный тычок под ребра от какого-то деда, который, злобно обозвав меня растяпой, торжественно проследовал дальше, выставив перед собой клюку, как оружие.
У меня появилось стойкое ощущение дежавю. Когда-то все это уже было, но когда? Покопавшись в памяти, я вдруг четко увидел изможденное лицо человека, освобождению которого из плена лично способствовал. Его левая рука безжизненно висела вдоль тела, а в правой он держал палку. Подпрыгивая на месте, словно скакал на коне, он потрясал импровизированным копьем и выкрикивал: «Стойте, трусливые и подлые твари!» Потом мы вместе пили вино и смеялись. Приятные воспоминания заставили меня улыбнуться. Однако приподнятое настроение тут же сменилось тоской и апатией, как это часто бывает после душевных переживаний. Но я никогда не страдал расстройствами психики, в отличие от многих моих собратьев. Поразмыслив, я был вынужден признаться себе в том, что произошедшее с Нанной повлияло на меня больше, чем я думал. Она и сама временами напоминала мне рыцаря печального образа, счастливого в своем безумии Алонсо Кихано, сражающегося с мельницами и неизменно проигрывающего им. Наверное, именно поэтому ей был так близок Патрик. Если бы его посадить на коня и облачить в рыцарскую амуницию, то он превратился бы в Дон Кихота, каким я его всегда себе представлял – тощего, нелепого и помятого жизнью.
– Дядя, угостите девушку сигаретой!
От неожиданности я даже не сразу сообразил, что дядя – это я. Когда же до меня дошел этот факт, я обернулся, чтобы лучше разглядеть источник голоса. В результате передо мной обнаружилась совсем молодая девица со вздернутым веснушчатым носиком и широко раскрытыми голубыми глазами, в которых я увидел смесь страха, любопытства и надежды. Однако у меня не было ни малейшего желания уточнять причины, побудившие ее обратиться ко мне – зачем?
– Не курю, – я улыбнулся и приготовился уже идти дальше, но настырная малолетка ухватилась за рукав моего пальто:
– Ну, хоть что-нибудь!
Не веря собственным ушам, я остановился и, оглянувшись по сторонам, наклонился к самому лицу девушки и шепнул:
– Ты что, милочка, дурачка во мне разглядела? Осторожнее, не ошибись.
– Ну, если бы даже и так, что с того? – девицу, похоже, нисколько не смутили мои слова. – Да будь ты хоть Копперфильдом, мне все равно. Я голодная, как сто чертей. Может, накормишь, а?
Сразу взглянув на ситуацию иначе, я смягчился и подумал, что в такой подаче собственных проблем нет ничего зазорного – напротив, теперь все выглядело вполне пристойно.
– Ах, вот ты о чем. Ну, почему бы и нет? Пойдем.
Я никогда не подавал милостыни. Из принципа. Но сейчас мне это показалось настолько естественным, что я решил плыть по течению городской жизни, чтобы потом посмотреть, что же из всего этого выйдет. Завернув в первый попавшийся ресторан, над которым красовались китайские иероглифы, которые, судя по всему, должны были переводиться как нечто многозначительное, но в действительности представляли собой абсолютную бессмыслицу, мы сели за первый попавшийся столик. Я предоставил своей спутнице свободу выбора, и она принялась с умным видом изучать меню. Наконец, она ткнула пальцем в три блюда и вопросительно взглянула на меня.
– Не много супа для одного раза? – я с трудом сдерживал улыбку.
– То есть?
– Ты выбрала три порции супа. Причем два из них рыбные.
– Терпеть не могу рыбу, – девушка прыснула и протянула мне меню. – Выбери сам. Наверное, всем вокруг уже понятно, что в китайском я как-то не очень.
Сделав заказ, я кивнул официанту – и тот мгновенно исчез из вида. Забавно, подумал я, хозяин напортачил с вывеской, но при этом нанял официантов из Поднебесной. Странная избирательность. Впрочем, долго размышлять на эту тему я не стал – девица, сидящая напротив, была мне куда более интересна.
– Так ты сама по себе? – чтобы как-то начать разговор, я решил, что уместно будет спросить ее о том, кто она и зачем.
– Ага, как-то так.
– И на что живешь?
– Это как придется. Сегодня вот ты согласился меня накормить, а вчера одна семейная парочка поделилась продуктами. В общем, не голодаю.
– Рад за тебя. Вот только еда – это ведь не все, что нужно человеку.
– Не все. Но я привыкла думать о проблемах по мере их возникновения.
– Дурацкая стратегия.
– Возможно. Но меня она пока ни разу не подводила.
– А планы на будущее? Семья, работа?
– Какие планы, дядя? Мне девятнадцать лет, у меня нет ни денег, ни дома, ни богатенького родственника, который согласился бы мне все это организовать. Да, и желания зарабатывать с помощью самораздвигающихся ног, как ты мог предположить, тоже нет.
– И в мыслях не было.
Мирне тоже было девятнадцать, когда мы познакомились. Автоматически я представил сидящую напротив меня девушку в белом халате и чепце – сходство получилось пугающим. Если бы не слишком развязное поведение, то можно было предположить, что передо мной сидит ожившее воспоминание.
– Как тебя зовут? – я спросил это скорее автоматически, чтобы она не истолковала неправильно слишком долгое молчание.
– Инга. Типа я из Скандинавии и все такое. На самом деле я родилась здесь, и вообще никуда не уезжала отсюда за всю свою жизнь. Ненавижу этот город.
– А родители?
– Анкета?
– А если бы и так?
– Почему нет – ты ведь платишь за обед. Отца не знаю, мама куда-то умотала, когда мне было двенадцать. Воспитывала меня бабка, но она не дружит с головой, так что в прошлом году я сбежала от нее – и вот я сижу перед тобой и жду, пока принесут заказ. Шикарные запахи, кстати. Я сейчас начну переваривать себя изнутри. Захватывающая биография, тебе не кажется?
– Да, веселого мало. А что не так с твоей бабкой? Она тебя била?
– Нет, что ты! Моя ба – божий одуванчик, но она достала всех вокруг рассказами о своем якобы благородном происхождении. Целыми днями могла трындеть об одном и то же. Первые десять раз было интересно, но потом, сам понимаешь, надоело.
– И что за рассказы?
В этот момент принесли наш заказ, и Инга накинулась на еду, не думая об этикете. Меня это нисколько не беспокоило – за свою долгую жизнь я видел и не такое. Однако набитый рот не мешал ей болтать:
– Тебе интересно послушать старушкины сказки? Ты смелый человек. А сам-то почему ничего не ешь?
– Я не голоден.
– Ну, как знаешь. На протяжении нескольких лет бабка каждый вечер перед сном заводила один и тот же разговор: мол, ее дед был большим человеком – настолько большим, что о нем пишут в энциклопедиях. Ставят ему памятники, печатают изображение на почтовых открытках, понимаешь? Можешь представить себе, какие сны мне после этого снились.
– А как его звали?
– В том-то и дело, что она никогда не называла никаких имен. Разводила тайны мадридского двора почем зря. Говорила, что он вроде как премьер-министром был. Я, когда еще маленькой была, по наивности перерыла все книги и составила список своих предполагаемых предков. Чушь, конечно, но это я сейчас понимаю, а тогда было жутко стыдно делиться с одноклассниками своими бреднями и выслушивать их издевательства.
Мне стоило огромных усилий сохранять спокойное выражение лица. Наверное, со стороны я выглядел как человек, который очень хочет пустить газы, но изо всех сил старается сдержаться. К счастью, Инга была слишком занята вторым блюдом, чтобы заметить все это.
– Я понимаю, почему моя собственная мать тоже сбежала. Наверное, ей просто надоело слушать истории о героическом прошлом нашей семейки и при этом видеть ее жалкое настоящее. Мне вот интересно: это наследственное? То есть моей бабке тоже рассказывали все эти байки?
– Почему ты так уверена в том, что все это неправда?
Инга могла и не отвечать. Независимо от того, как она сама все это оценивала, я знал, в чем дело. Понимание того, что все могло быть иначе, часто становится неподъемным грузом даже для самых сильных из нас. Проще поверить в то, что плохо было всегда. Вот встаю я сейчас перед ней с гордым видом и заявляю: милочка, я – твой далекий предок, давай обнимемся. Будет у тебя теперь все, что душе угодно. Если не считать того, что мало кто способен адекватно воспринять идею бессмертия не теоретически, а банально и на практике, то к чему все это вообще приведет? Сидит с тобой рядом мужик, которому несколько сотен лет – и что ты будешь делать по этому поводу? Тем не менее, Инга вызывала во мне острое чувство причастности к ее судьбе. Ни разу в жизни я еще не встречался со своими потомками, особенно такими дальними. Все же генетика – наука всех наук. Теперь мне стало понятно, что поразительное сходство с Мирной не является случайным – те же черты лица, даже голос тот же.
Конец ознакомительного фрагмента.